Бертольд Брехт - Трехгрошовый роман
– Не разлучай, – твердила я без устали, – два юных существа, полюбивших друг друга! Кого сочетал Господь, тех да не разлучит человек. Вспомни, ведь и мы когда-то были молоды и неразлучны – правда, в границах дозволенного. Неужели ты возьмешь на. себя ответственность, если они зачахнут от любовной тоски, если будет кощунственной рукой уничтожена зарождающаяся жизнь? Единственное, чего они хотят, – это принадлежать друг Другу. Они преодолели рука об руку тягчайшие испытания, но их любовь победила все, а это тоже кое-чего стоит. Узы такой любви не легко порвать! Я знаю, ты хотел, чтобы Кокс был твоим зятем. Что и говорить, он был импозантный мужчина и обаятельный человек. Ты высоко ценил его за выдающиеся коммерческие способности. Но теперь он мертв, и ты не можешь вернуть его к жизни! Что ты, в сущности, имеешь против Мэкхита? Все кругом говорят, что он тоже очень способный человек и усердно сколачивает себе состояние. Владельцам д-лавок, работающим на него, не до смеху. В его лавках нет места лодырям! Он сделает Полли счастливой. Я говорила с ним – он будет отличным мужем. Из таких людей получаются превосходнейшие отцы семейств. Ты всегда заботился о счастье своего ребенка! Ради кого ты трудишься, как вол, с утра до вечера? Не ради ли ребенка? Ты постоянно сам об этом говоришь. Мэкхит доказал, что семейные узы стоят для него на первом месте, когда он, несмотря на ваши натянутые отношения, предложил послать своих людей в Вест-Индские доки. Этим он дал понять, что благосостояние семьи для него священно и стоит выше личных счетов. Семья – основа всей нравственности, это тебе всякий скажет. А основа семьи – любовь, это я тебе говорю! Если бы не было семьи, люди попросту пожирали бы друг друга и в мире вообще не существовало бы приличных отношений. Как мы ни стараемся, мы не можем постоянно вести себя так, как нам хочется, – даже в области религии, но семью нужно оставить в покое. Оттого-то она и является крепчайшим оплотом, и женщина никогда не забудет первого мужчину, которому она принадлежала. То была любовь с первою взгляда, а это – удел немногих! Пойди им навстречу, Пичем. Они никогда тебе этого не забудут! Наша Полли не из тех девочек, что могут быть по-настоящему счастливы без родительского благословения!
Растроганная своей речью, госпожа Пичем обещала пойти с Полли в суд.
– Не бойся за исход процесса, – сказала она, стоя на пороге. – Твой отец обо всем позаботился.
В эту самую минуту Пичем, кончив завтракать, встал изза стола и подошел к окну.
Было еще темно, но по улице стлался густой белесый туман. У Пичема появилось предчувствие, что Бири не так-то легко будет вовремя задержать демонстрантов с их страшными плакатами.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Все в порядке, дело в шляпе
Без особого труда.
Если деньги под рукою,
Все уладится всегда.
Хинца Кунц в делишках темных
Обвинял исподтишка,
А теперь они совместно
Объедают бедняка.
Кто на солнце рыбку удит,
Кто подальше в тень идет…
Виден тот лишь, кто на солнце,
Кто в тени, не виден тот.
АЛИБИ
Около восьми утра Полли и ее мать поехали в тюрьму. Густой туман висел над лондонскими улицами.
Когда они вошли в камеру, в ней еще горел газ; Мэкхит еще не успел позавтракать, а камера уже была полна деловых людей. Был тут Крестов, были Миллер и Груч. Не выпуская сигар изо рта, они обсуждали последние детали предстоящего боя с Коммерческим банком.
С судебным разбирательством следовало покончить как можно скорее, потому что уже на два часа пополудни в помещении Национального депозитного банка было назначено заседание. Хоторн написал господам Аарону и Жаку Опперу письмо, в котором просил их зайти в Национальный депозитный банк. Господин Мэкхит, сообщалось в письме, вошел в состав правления Национального депозитного банка. Он намерен сделать господам Аарону и Опперу ряд предложений относительно ликвидации принявшей недопустимые формы конкуренции в розничной торговле.
Мэкхит тем временем уже предъявил представителю суда тот протокол судебного заседания правления ЦЗТ, в котором он фигурировал в качестве «господина Икс». Блумзбери под присягой подтвердил, что «господин Икс» есть не кто иной, как Мэкхит. Председатель суда в частном разговоре дал понять Ригтеру, что протокол устанавливает полное алиби Мэкхита. Однако, во исполнение вердикта суда присяжных, дело должно было слушаться.
И тем не менее Мэкхит рассчитывал поспеть к двум часам в Национальный депозитный. Он втайне надеялся, что к тому времени его противники еще не успеют узнать, что он предстал перед судом в качестве председателя ЦЗТ.
Приход двух дам положил конец совещанию.
На Полли было простое черное платье – то самое, в котором она была на похоронах маклера Кокса. Мать ее также была в трауре. После заседания суда они собирались поехать на панихиду по жертвам кораблекрушения.
Визит тещи заметно удивил Мэкхита. Он представил ей присутствующих, и между ними завязалась беседа о лондонском тумане.
Тем временем Мэкхит увел Полли в угол камеры, где ему был накрыт завтрак. Понизив голос, Полли тотчас же рассказала ему о том, что настроение ее отца переменилось.
Мэкхит кивнул. Он все еще не понимал, какую роль играла Полли в убийстве маклера Кокса. За это время Реди успел сообщить ему, что Кокс был убит Джайлзом. Какое отношение к Коксу имел Джайлз, которого на это дело мог послать только О'Хара? Не была ли Полли против того, чтобы Кокс выступил свидетелем в бракоразводном процессе? Если да, то какую власть имела она над О'Хара?
В сущности, Мэкхит вовсе не хотел углубляться во все детали этой истории. Относительно аборта он ее тоже не расспрашивал. Полли сама заговорила на эту тему.
Ее цветущее, слегка разрумянившееся лицо, к которому очень шло черное платье, сияло счастьем, когда она рассказывала ему о том, как случайное посещение кинематографа заставило ее и ее мать отменить назначенную операцию. Глубокое впечатление, оказанное на них простым произведением искусства, не позволило им совершить греховное насилие над зарождающейся жизнью. Трогательный образ крошечного существа на экране покорил их.
– Ни за что, – сказала она, – не пошла бы я после этого к врачу. Я сама назвала бы себя преступницей. Пойми, Мэк: я просто не могла поступить иначе!
Полли было очень неприятно, что она не могла до конца открыться Мэкхиту. Она всегда мечтала говорить ему только правду, но из этого ничего не выходило.
«Взять хотя бы историю с О'Хара. Если бы он о чем-нибудь догадался, это было бы ужасно! Он был бы убежден, что я его предала. Он никогда не поверил бы, что я молчала ради него самого. Он наверняка составил бы себе совершенно превратное мнение обо мне, если бы я ему во всем призналась. Он сказал бы, что я из тех жен, на которых нельзя положиться. Это было бы до последней степени несправедливо. Он такой недоверчивый, что ему нельзя говорить правду. И он дурного мнения о всех женщинах вообще. С ним очень трудно».
Мэкхит пообещал при случае посмотреть этот фильм и сел завтракать. Он занялся яйцом. Попутно он рассказал ей, как он намерен в будущем руководить своими лавками.
Он произносил множество мудрых слов, но Полли следила главным образом за тем, как он обрабатывал яйцо. Ей предстояло многому научиться, и большую часть тех знаний и способностей, которые она впоследствии проявила в деловом обиходе (а их у нее оказалось немало), она усвоила в те несколько минут, когда она наблюдала, как ее муж ест яйцо. Он говорил о карликовых лавках, расположенных в Сити, и каким крохотным казалось яйцо в его толстых ручищах! И как осторожно эти ручищи держали его! Яйцо было сварено в мешочек – оно варилось четыре с половиной минуты. Если бы оно варилось меньше, оно было бы слишком жидким; если бы оно варилось дольше, оно было бы слишком крутым. В обращении с лавками тоже приходилось быть терпеливым, но в то же время нужно было стараться не пропустить подходящий момент. Варка как таковая была своего рода бездействием, требовавшим, однако, самообладания. Но это была и деятельность. Умелый повар мог бы в эти четыре с половиной минуты заняться каким-нибудь другим делом: ведь, в конце концов, яйцо не такое уж важное кушанье! Мэкхит ни единым словом не упомянул о яйце, он только ел его. Все становилось понятным при виде того, как он постучал ложечкой по скорлупе, обезглавил яйцо и начал рыться в белке. За этим последовало первое, осторожное, но тем не менее энергичное проникновение внутрь, одновременно наполнившее ложку: теперь все внутреннее устройство яйца было открыто взорам, оставалось только следить за тем, чтобы не пожелавший остаться на ложке желток по крайней мере соскользнул обратно в распотрошенное яйцо. Ловкий поворот ложки, другим ее концом, в солонку, тщательное насыпание соли. Так содержимому яйца придается вкус. Вместе с желтком отважно орудующая ложка отделяет от скорлупы и частицу белка. Левая рука помогает: она вращает яйцо навстречу ложке. Так лучше, так-то уж наверняка ничего не пропадет. Яйцо опустошено; теперь надо приподнять его, подержать в несколько наклонном положении и заглянуть внутрь. Осталась еще головка; в самом начале операции она была предусмотрительно отложена на тарелку, если очистить ее сразу, она наполнит своим содержимым всю ложку. Полли смотрела как зачарованная: такое зрелище не часто увидишь. Вначале лицо Mэкхита выражало глубочайшую сосредоточенность, почти скорбь. Казалось, что в этом яйце – все его питание, что из одного этого яйца он должен почерпнуть все свои физические силы, – задача в самом деле нешуточная. Казалось, что он переводит взгляд с яйца на свои неумело скроенные руки, а потом опять на это маленькое яйцо. Отсюда, вероятно, и задумчивый взор, брошенный им на пустую скорлупу, когда все было кончено. Он не жаловался; ни одного вздоха не вырвалось из его груди, а ведь и в самом деле все было кончено, и оставалась только одна забота: даст ли это свои плоды? А еще через две секунды он небрежно бросил скорлупу на тарелку (ложку, этот необходимейший инструмент, который не раз еще понадобится, он медленно и аккуратно положил на место) и без всякого сожаления, более того – совсем равнодушно, отвернулся от стола.
