Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 2
Такъ гуляли они, мирно бесѣдуя о только-что зарытой могилѣ, о Джонни и обо многомъ другомъ. На возвратномъ пути они увидѣли вездѣ поспѣвавшую мистрисъ Мильвей. Она шла имъ навстрѣчу съ пріятнымъ извѣстіемъ, что деревенскимъ ребятамъ не угрожаетъ, слава Богу, опасность совращенія, такъ какъ въ деревнѣ имѣется христіанская школа, свободная отъ всякаго іудейскаго вліянія, если не считать того, что за садикомъ при школѣ смотритъ еврей. Затѣмъ они пришли въ деревню въ то самое время, когда Лиззи Гексамъ возвращалась съ фабрики домой. Белла отдѣлилась отъ своихъ спутниковъ и подошла къ ней, чтобы поговорить съ ней безъ помѣхи въ ея комнаткѣ.
— Боюсь, что моя каморка кажется вамъ очень убогой, — сказала Лиззи съ привѣтливой улыбкой, усаживая гостью на почетное мѣсто у камина.
— Не такою убогой, какъ вы думаете, дорогая, — отвѣчала Белла. — И вы не сказали бы этого, если бъ все знали.
И въ самомъ дѣлѣ, хотя вы попадали въ эту комнатку по какой-то невидимой витой лѣстницѣ, точно сквозь дымовую трубу, хоть потолокъ въ ней былъ и низокъ, полъ весь выбитъ и кривъ, а маленькое окошко изъ мелкихъ стеклышекъ дѣлало ее подслѣповатой, она была много веселѣе и уютнѣе той жалкой и постылой комнаты подъ родительскимъ кровомъ, гдѣ Белла такъ часто оплакивала горькую необходимость пускать въ домъ жильцовъ.
Двѣ дѣвушки сидѣли другъ противъ друга и смотрѣли другъ на друга, не отводя глазъ. День погасалъ. Потемнѣвшую комнату освѣщало только пламя камина… Какъ знать? — быть можетъ, то былъ не каминъ, а старая, знакомая жаровня, и въ его пылающихъ угольяхъ была, можетъ быть, знакомая старая ямка, — какъ знать?
— Мнѣ въ диковинку посѣщеніе такой важной леди, да еще такой красавицы и почти ровесницы мнѣ,- сказала Лиззи. — Мнѣ такъ пріятно смотрѣть на васъ.
— Ну вотъ, мнѣ теперь и не съ чего начать разговоръ, — отвѣчала Белла, краснѣя, — потому что я тоже только что хотѣла сказать, какъ мнѣ пріятно на васъ смотрѣть, Лиззи. Впрочемъ, мы можемъ вѣдь начать и безъ начала, не правда ли?
Лиззи взяла протянувшуюся къ ней хорошенькую ручку съ такой же милой простотой, съ какою ее предложили.
— Дорогая моя, — начала Белла, придвигая свой стулъ поближе къ Лиззи и взявъ ее подъ руку, точно онѣ собирались идти вмѣстѣ гулять, — дорогая моя, мнѣ поручили сказать вамъ одну вещь. Боюсь, что не сумѣю передать какъ слѣдуетъ, но попытаюсь. Это по поводу вашего письма къ Боффинамъ… Постойте, кажется такъ?.. Да такъ; только это, больше ничего.
Послѣ такого вступленія она деликатно коснулась высказанной Лиззи въ этомъ письмѣ просьбы о соблюденіи тайны ея мѣста жительства, затѣмъ осторожно перешла къ ложному обвиненію, которому подвергся было ея отецъ, и, наконецъ, спросила, не состоитъ ли это обвиненіе въ какой-нибудь связи, близкой или отдаленной, съ ея просьбой.
— Я чувствую, дорогая, — продолжала Белла, искренно дивясь своему таланту вести дѣловые переговоры, — я чувствую, что эта тема тягостна для васъ. Но вѣдь и я тутъ замѣшана, потому что — не знаю, извѣстно ли вамъ… догадываетесь ли вы, — я та самая завѣщанная по духовному завѣщанію дѣвушка, которая должна была выйти замужъ за несчастнаго убитаго джентльмена, если бы онъ заблагоразсудилъ признать ее достойною такой чести. Какъ видите, меня припутали къ этой исторіи безъ моего согласія, какъ и васъ, и мы стоимъ по отношенію къ ней приблизительно въ одинаковомъ положеніи.
— Я, конечно, догадалась, что вы та самая миссъ Вильферъ, о которой я часто слыхала, — сказала Лиззи и прибавила: — Можете вы теперь мнѣ сказать, кто мой неизвѣстный другъ?
— Неизвѣстный другъ? — переспросила съ удивленіемъ Белла.
— Тотъ, кто заставилъ взять назадъ оговоръ противъ моего бѣднаго отца и прислалъ мнѣ письменное удостовѣреніе въ этомъ.
Белла никогда не слыхала объ этомъ человѣкѣ и не имѣла понятія, кто могъ это быть.
— Я была бы счастлива, если бъ могла поблагодарить его за услугу, — сказала Лиззи. — Онъ сдѣлалъ для меня очень многое. Надѣюсь, что когда-нибудь онъ дастъ мнѣ возможность сказать ему, какъ я ему благодарна… Вы спрашиваете, не это ли…
— Обвиненіе противъ вашего отца, — вставила Белла.
— Да. Не это ли заставляетъ меня жить такъ, чтобы никто не зналъ моего мѣстопребыванія? Нѣтъ. Совсѣмъ нѣтъ.
Въ тонѣ, какимъ Лиззи это сказала, въ томъ, какъ она при этомъ обратила глаза на огонь, и даже въ ея спокойно сложенныхъ рукахъ была непоколебимая рѣшимость, не ускользнувшая отъ зоркихъ глазокъ Беллы.
— Давно вы живете одна? — спросила она.
— Давно. Мнѣ это въ привычку. Я часто оставалась одна и днемъ, и ночью по цѣлымъ часамъ, еще когда былъ живъ мой отецъ.
— У васъ есть братъ, я слышала?
— Есть брать, но мы съ нимъ въ ссорѣ. Онъ, впрочемъ, славный мальчикъ и собственными силами выбился на дорогу. Я не жалуюсь на него.
Когда она это говорила, глядя на ярко пылавшій огонь, на лицо ея легла мимолетная тѣнь — тѣнь печали. Белла не упустила этой минуты: она нѣжно дотронулась до ея руки.
— Лиззи, скажите: есть у васъ другъ? Женщина-другъ вашихъ лѣтъ?
— Я вела такую замкнутую жизнь, что у меня никогда не было подругъ, — отвѣчала Лиззи.
— У меня тоже, — сказала Белла. — Но не потому, чтобъ я вела замкнутую жизнь. Я была бы, пожалуй, даже въ правѣ желать, чтобъ моя жизнь была болѣе замкнутой. Это все-таки лучше, чѣмъ видѣть, какъ мама, точно трагическая муза, возсѣдаетъ съ головной болью въ почетномъ углу, или выслушивать дерзости Лавви. Я, впрочемъ, очень люблю ихъ обѣихъ, — это, разумѣется, само собой… Мнѣ хотѣлось бы, Лиззи, стать вашимъ другомъ. Какъ вы думаете, можетъ это быть? Того, что называется характеромъ, у меня не больше, чѣмъ у канарейки, дорогая моя, но мнѣ можно довѣриться — это я знаю.
Своевольная, но добрая, жизнерадостная, взбалмошная, легкомысленная за отсутствіемъ опредѣленной цѣли, — которая придала бы вѣсъ ея мыслямъ, капризно-вѣтреная отъ вѣчнаго порханья по мелочамъ жизни, — такъ или иначе она была обаятельна. Для Лиззи все это было такъ ново, такъ плѣнительно-мило, такъ ребячески женственно, что совершенно покорило ее. И когда Белла еще разъ спросила: «Такъ какъ же вы думаете, могу я стать вашимъ другомъ?», спросила съ мило склоненной на бокъ головкой, съ вопросительно приподнятыми бровками и съ нѣкоторымъ сомнѣніемъ насчетъ этого въ груди, — Лиззи отвѣтила, что тутъ не можетъ быть и вопроса: конечно — да.
— Такъ скажите мнѣ вашу тайну, дорогая моя отчего вы такъ странно живете?
Лиззи начала такой прелюдіей:
— У васъ, должно быть, много поклонниковъ?..
Но Белла прервала ее легкимъ возгласомъ удивленія.
— Душа моя, ни одного!
— Ни одного?
— То есть… Ну, можетъ быть, одинъ, — навѣрно не знаю. Былъ одинъ, но какія теперь его мысли на этотъ счетъ — право, не могу сказать. Пожалуй, что у меня осталось полпоклонника (я, разумѣется, не считаю этого идіота Джорджа Сампсона)… Впрочемъ не стоить обо мнѣ… Я хочу знать о васъ.
— Есть одинъ человѣкъ, — заговорила Лиззи, — съ пылкой душою, но злой. Онъ говорить, что любитъ меня, и я думаю, что дѣйствительно любить. Онъ другъ моего брата. Онъ оттолкнулъ меня съ перваго же раза, когда пришелъ ко мнѣ съ моимъ братомъ. Я и тогда въ глубинѣ души боялась его. Въ послѣднее же наше свиданіе онъ такъ меня напугалъ, что и сказать не могу.
Она замолчала.
— Не для того ли, чтобъ избавиться отъ него, вы и забрались въ эту глушь, Лиззи?
— Я переѣхала сюда тотчасъ послѣ того, какъ онъ меня такъ напугалъ.
— Но вы и здѣсь боитесь его?
— Я, говоря вообще, не робкаго десятка, но его я боюсь. Я боюсь заглянуть въ газету, стараюсь не прислушиваться къ толкамъ о томъ, что дѣлается въ Лондонѣ: все жду, что вотъ онъ сдѣлаетъ что-нибудь ужасное.
— Вы, стало быть, не за себя боитесь? — сказала Белла, вдумавшись въ ея слова.
— Я и за себя боялась бы, если бъ встрѣтила его здѣсь. Я всегда озираюсь кругомъ, когда иду на фабрику или возвращаюсь ночью домой.
— Вы, можетъ быть, боитесь, что онъ тамъ, въ Лондонѣ, сдѣлаетъ что-нибудь надъ собой?
— Нѣтъ. Возможно, что онъ и сдѣлаетъ что-нибудь надъ собой: онъ достаточно для этого необузданъ. Но я не этого боюсь.
— Вы такъ говорите, — сказала вкрадчиво Белла, — можно почти подумать, что есть еще кто-то… кто-то другой.
Лиззи на одинъ мигъ закрыла руками лицо. Потомъ заговорила:
— Его слова и до сихъ поръ у меня въ ушахъ. Я помню, какъ онъ билъ при этомъ кулакомъ о каменную стѣну: эта картина у меня не выходитъ изъ глазъ. Я изъ всѣхъ силъ старалась выкинуть ее изъ головы, но не могу. Кровь текла у него по рукѣ, когда онъ сказалъ мнѣ: «Дай Богъ, чтобъ мнѣ не довелось его убить».
Белла вздрогнула, крѣпко обняла Лиззи и спросила тихимъ голосомъ (онѣ не смотрѣли другъ на друга; обѣ смотрѣли въ огонь):
