Николай Чебаевский - Если любишь
— Что вы тут натворили, черти? Ведь сгорите!..
— Не черти, не базлай! — властно потребовала женщина, в руках у которой был большой алюминиевый ковшик. — Ничего страшного. Просто дверка у печки открылась и угли выпали на пол. Залила — и все.
Верно, весь пол у печки был залит водой. Там, где выпали угли, чернели на половицах ямки, но огня уже не было.
А в женщине Тихон узнал Аришку.
— Все равно с огнем не шутят! — зло сказал Тихон, сердясь не столько на девчонок, чуть не устроивших пожар, сколько на то, что здесь оказалась Аришка.
— Кто вам разрешил самим печь растапливать? Да еще с керосином!
Под лавкой, немного в сторонке от печки, стоял жестяной бидончик. Дорка метнула на него испуганно-виноватый взгляд. А Дашутка вздрагивающим голосом сказала:
— Мы только лучиночки обмакивали…
— Лучиночки! Взорвался бы бидон, что тогда?
— Уймись-ка, парень! — потребовала Аришка. — Чего теперь рассуждать: абы да кабы, да росли в лесу грибы. И без того девчата перепужались. Давайте лучше приберемся…
Аришка взяла лохань, стоявшую за печью, нашла половую тряпку и решительно принялась за уборку.
— А вы на столе порядок наведите.
На столе как попало были расставлены тарелки с квашеной капустой, с солеными огурцами, валялись ложки, вилки, куски хлеба, стояла стеклянная банка меду.
— Перестала, видать, сестра за вами следить.
— А ты сестру не трогай! — угрюмо сказал Тихон. — И вообще, катилась бы отсюда подобру-поздорову.
Аришка сузила глаза. Но не огрызнулась, как можно было ожидать от нее, не накинулась на Тихона с бранью, а сказала с каким-то сожалением:
— Дурак! Уж тебе-то не след на меня лаять. Лане да Максиму, правда, лихо от меня досталось. А тебе-то все на руку вышло…
— Чего ты мелешь? — так же угрюмо проворчал Тихон. Он никак не мог понять ее намеки.
— А то и мелю. Спасибо ты мне должен сказать за все мои пакости. Хотя теперь-то я уже и сама каюсь, что по дурости наделала…
Тихон ничего толком не понимал, но чувствуя, что Аришка говорит искренне и он впрямь в какой-то мере обязан ей, проговорил с нажимом:
— Ладно, мне дела нет, в чем ты каешься. Но если Дашутку с Доркой начнешь опутывать — тебе не поздоровится!
— Еще раз дурак! — уже резко бросила Аришка. — Может, я сама хочу выпутаться! Может, я добро начинаю делать там, где зло делала! — Глаза у Аришки сверкнули, вся она напружинилась, а тряпку в руке держала так, что вот-вот размахнется и ударит. Тихон отошел к порогу.
— Ладно, хозяйничай. Только поглядывать за тобой я все равно буду.
— Поглядывай, да не заглядись, да не загорись, — озорно усмехнулась Аришка. — Я ведь жаркая. Вспыхнешь — и о Ланьке забудешь!
— Тьфу тебе! — Тихон предпочел уйти. И потом старался навещать девочек тогда, когда Аришки не оказывалось у них. Хотя можно было и не беспокоиться: Аришка следила за домом старательно, так, как, наверное, и Ланя не следила.
Пробыла Ланя в больнице недолго. Через три недели выписалась. А еще через две — вернулась на работу.
Тихон опять стал трудиться на тракторе. Виделись они теперь только иногда вечерами в клубе: у доярок немного свободного времени, у трактористов — тоже.
При встречах Тихон не пытался затеять разговор о своих чувствах. Не то чтобы не хватало решимости, нет! Но Ланя и без того знала, что он скажет. Да и он догадывался, какой получит ответ, если предложит ей теперь руку.
Зато держал себя Тихон перед Ланей и перед всеми дымельскимн ребятами и девчатами весьма уверенно. Сидит Ланя на скамье в фойе клуба — подойдет и непременно сядет рядом. Танцы начнутся — приглашает только ее. А домой пойдут — возражай или не возражай — проводит до калитки.
Ланя и не возражала. Знала, наверное, что это бесполезно, что от Тихона все равно не отвяжешься. Она спокойно, с достоинством, как должное принимала все это.
И не только с Тихоном, а вообще со всеми Ланя держалась теперь иначе, чем недавно. Если раньше она была робкой, застенчивой, а потом лучащейся счастьем девчонкой, то теперь перед всеми явилась гордая, сознающая свою силу и правду, окончательно повзрослевшая девушка. И для Шуры и для других девчат, ее сверстниц, она стала не просто старшей дояркой, а как бы старшей подругой, которую не только глубоко уважают, но и любят.
Ребята поглядывали на Ланю с восхищением. Впрочем, поглядывать на нее при Тихоне было опасно. Поведет плечом, пошевелит кулаком в кармане — поневоле отойдешь в сторону. Да и грешно было становиться поперек дороги, если ради Лани он бросил институт. Правда, далеко не каждый одобрял такой шаг. Многие находили, что из-за доярки, да еще с сиротами на руках, бросить институт — не больно умно.
Зато Спиридон безоговорочно одобрял поступок сына:
— Вот это по-моему! Сделал — как отрубил! И правильно: от счастья за счастьем не бегают.
Потом, когда Ланя вернулась из больницы, когда Тихон всем дал понять, что никому не уступит ее, Спиридон надумал строиться.
— Сын дома остался, значит пора новую хату ставить. А то жену куда приведет?
Тихон не собирался «приводить» Ланю. Наоборот, сам думал уйти к ней, перестроить потом ее домишко. Но возражать отцу не стал. Пусть старики живут в новом доме, старый все равно не долго постоит.
В одном из леспромхозовских поселков, который ликвидировался потому, что лес был вырублен, Спиридон купил по дешевке почти новый двухкомнатный дом. Тихон перевез его на своем тракторе в Дымелку, вечерами и в выходные помог отцу сложить сруб, поднять стропила. Остальное Спиридон сделал своими руками.
К марту домик встал, как игрушка. Тогда Спиридон, посовещавшись о чем-то со старухой, неожиданно объявил Тихону:
— Ну, сынок, веди теперь Ланьку. Живите себе на здоровье, а нам, старикам, на радость.
— Как это живите? — опешил Тихон.
— Обыкновенно, как семьей живут. Забирай, говорю, Ланьку, сирот ее и поселяйся тут. А мы со старухой в старой хате останемся, потому как душой там приросли. Отрываться теперь незачем.
— Да я с Ланей еще ни о чем таком и не говорил.
— Говорить нечего. Отрубил, остался — хорошо. Руби еще. Ланька, я же тебе говорил, девка всестатейная. Зевать негоже.
— Не прозеваю. Но надо же ей опомниться.
— Замужем скорей опомнится! А то чем черт не шутит…
— Ну, этого не будет. — Тихон насупился. Потом сказал решительно: — Ладно, рубить так рубить!
— Вот это мужской разговор.
— Только дом мне этот не нужен, — продолжал Тихон. — Я к Лане перейду.
Тут насупился Спиридон.
— Это почему? Не по нутру отцовский дар? Так дар этот не тебе — сиротам. И теперь уж никто не укорит, что нахапано это. Все видели — кряхтел с утра до вечера. Да и твоего труда немало.
— Все так, однако…
— Не будь олухом! Не доводи меня до греха, — начал свирепеть Спиридон. — А то спалю все к бесу, пусть плывет дымом по ветру.
Он принялся суетливо шарить по карманам, нашел спички, загремел коробком под носом у сына. Тихон усмехнулся, преспокойно отобрал у отца спички.
— Дурной ты, батя!.. Ну ладно, поговорю с Ланей. Сейчас ее все равно дома нет, на семинар какой-то животноводческий вызвали. Как приедет, так и поговорю.
— Без разговоров, за руку веди — и делу конец!
Тихон рассмеялся. Походил по новому дому, присматриваясь, обдумывая что-то. Наконец, видимо окончательно решившись, стремительно вышел на улицу.
Ланя вернулась в Дымелку три дня спустя после того, как произошел разговор Тихона с отцом. Ничего она не знала, торопилась домой — к сестренкам.
Добралась она на попутном грузовике, который вез горючее с железнодорожной станции на лесоучасток. В Дымелку заезжать шоферу было не с руки. Ланя слезла на шоссе, на развилке с проселочной дорогой. Оставалось всего километра три, пробежать их для девушки одно удовольствие.
Было раннее утро. На дороге тонким покровом лежал слепяще-белый, не притоптанный еще людьми, не укатанный машинами снег. Выпал, видно, уже после полуночи, когда движение на дорогах затихает.
Дымелка стояла принаряженная по-зимнему. Разномастные крыши домов — и темные тесовые, и светлые шиферные, и железные, покрашенные в разные цвета, — все теперь были словно под праздничной накрахмаленной скатертью. И на деревьях висели пушистые хлопья, склоняя вниз гибкие, уже почувствовавшие весну ветки.
Но если за деревней распростерлась нежная целина, то на улицах всюду пролегли уже темные тропочки. Как ни рано было, а доярки, телятницы, скотники и другие работники ферм давно вышли на работу.
Председательница тоже несколько часов была уже на ногах. Она успела побывать и у доярок, и у телятниц, и на кроличьей ферме и шла в контору, когда увидела Ланю.
— А-а, явилась, долгожданная! Ну-ну, докладывай, чему доброму научилась.
Ланя принялась оживленно рассказывать, что нового увидела и переняла в совхозе, как это им, дояркам, пригодится в работе.
