Жан-Ришар Блок - «…и компания»
Работай или сдохни. Сдохни — и все равно работай; у тебя же есть сыновья, наследники, честь фирмы, репутация…
Тут Бен решил прервать речь Гийома:
— Чего ты терзаешься? Ты можешь при желании выйти из дела! Сын у тебя есть, и племянники тоже.
Но сам удивился, заметив, какое действие произвели его слова. Закинув ногу на ногу, Гийом замолчал и погрузился в бездну невеселых размышлений.
Когда часы медленно пробили пять, Гийом поднялся и, не глядя на Вениамина, предложил:
— В это время мы все собираемся на складе. Пойдешь со мной?
Внизу лестницы Бен вдруг остановился. Кто это? Круглая спина, ковыляющая походка и бегающий взгляд маленьких глазок вдруг напомнили ему что-то знакомое.
— Дядя Вильгельм! — закричал Бен.
Хромой, поджидавший здесь племянника с раннего утра, обернулся и протянул ему обе руки.
— Вениамин, мой милый Вениамин!
Бен уцепился за борт его пиджака.
— Что ты здесь делаешь, дядя Вильгельм?
— Да так, мастерю… мастерю, что попадется, — пробормотал старик, переминаясь с ноги на ногу и безуспешно пытаясь спрятать за спину молоток.
«У него полны карманы гвоздей, на плечах опилки, да и все руки содраны в кровь… Они заставляют его сбивать ящики!»
Неподвижно стоя в дверях склада, Жозеф и Жюстен издали наблюдали за этой сценой. Когда Бен вошел в комнату, Жозеф взглянул ему прямо в глаза и сказал на прекрасном английском языке:
— Очень возможно, что вам представились какие-то ужасы, но меня это не волнует. Мы десятки раз предлагали дяде уйти на покой с приличной пенсией, а он отказывается.
— О благородные сердца!
— Вы мне не верите?
— Верю, верю, — ответил Бен, неуважительно сжав ему руку чуть повыше локтя и морща лицо. — Верю, что вы сообщили мне всю правду, выложили все. Вы неплохо говорите по-английски, мой друг, очень неплохо, но у вас небольшой йоркширский акцент, от которого следует избавиться.
Когда слуга вкатил в комнату кресло с дядей Миртилем и семейный совет был в полном сборе, в распоряжении мистера Бена оказался целый час для окончательных выводов. В течение всего этого времени он сидел в сторонке и что-то беспрерывно чертил карандашом. Господин Зимлер-младший буквально сгорал от любопытства.
Когда все ушли, Жюстен возвратился в контору, зажег спичку и замер в негодовании перед неслыханным варварством: на всех фирменных бланках, аккуратно лежавших в специальном ящике, кузен Вениамин вычеркнул имя Зимлеров и оставил только нелепое, загадочное:
«и компания».II
На следующий день, по окончании уроков, Луи был неприятно поражен, увидев, что его товарищи, широко открыв рот, глазеют на какого-то янки в золотых очках, а тот, ничего не замечая, оживленно беседует с их классным наставником.
Янки чуть заметно махнул Луи рукой и тем избавил мальчика от необходимости признать перед одноклассниками свое родство с таким удивительным субъектом. Потом классный наставник представил «субъекта» учителю, который в свою очередь тоже изумился.
Со злобой и волнением поджидал Луи дядю неподалеку от базара. Наконец появился Вениамин. Он церемонно раскланялся с педагогом, подхватил племянника под руку и молча повлек за собой.
Только когда они вышли за город, Вениамин нарушил молчание:
— Прежде всего я хочу извиниться за столь бесцеремонное вмешательство в ваши дела.
Услышав это обращенное к нему английское «вы», Луп, сам не зная почему, растерялся.
— Я ведь здесь проездом, мне необходимо собрать кое-какие сведения, и иного способа не было. Я буду очень рад дожить до того дня, когда вы перестанете на меня сердиться.
Должен вам с огорчением сообщить, опять-таки вмешиваясь в ваши частные дела, что учитель и классный наставник хвалят вас не без оговорок. Оказывается, вы любите пофантазировать, рассеянны, беспорядочны, невнимательны и учите только те предметы, которыми интересуетесь. А директор прямо заявляет, что, в отличие от Жюстена, вы не блещете и что будущее ваше внушает ему опасения.
Вениамин прервал свою речь и взглянул на мальчика. Он увидел суровое и насмешливое лицо, которое от гнева пошло белыми пятнами. Вениамин добавил:
— Однако я лично полагаю, что ваш классный наставник и ваш учитель просто старые дурни.
Брови Луи тихонько вздрогнули, но выражение лица осталось прежним. Это наблюдение словно приободрило Вениамина, и он продолжал:
— Я пригласил вас на прогулку отнюдь не затем, чтобы передавать вам всю эту чепуху. Мне хочется поговорить о бесконечно более важном вопросе… о Лоре.
Луи резко вскинул голову. Вениамин раздельно произнес:
— Да, о Лоре. Ей двадцать два года, она до сих пор не вышла замуж и, как видно, не собирается выходить. Полагаю, что за это ответственны вы.
Луи остановился:
— Я? Я ответствен?
— Подождите, сейчас вы все поймете. Вы ведь знаете, что ваша кузина отказала двум или трем претендентам?
Луи утвердительно кивнул головой.
— Олл райт. Претенденты пришлись ей не по нраву, так я понимаю?
Тот же молчаливый кивок.
— Ну так вот. Это и есть ваша вина. Не возражайте, пожалуйста. И не уходите. Я очень тороплюсь, я здесь проездом, и поэтому волей-неволей приходится действовать несколько бесцеремонно, если вас, конечно, интересует наш разговор.
Видя, что Луи молча двинулся вперед, Вениамин продолжал:
— Друг мой, первое правило в этом мире, если желаешь в меру сил своих уменьшить зло, которое можешь причинить, — это прежде всего постарайся узнать, каков ты есть и на что способен. Вы не принесете пользы себе и станете опасны другим, если по-прежнему будете упорствовать и не пожелаете знать того, что ныне вам необходимо знать, — а именно: что вы — сила. Да, да, дорогой, и притом единственная сила, которая в данный момент ость у Зимлеров. Впрочем, вы и сами это знаете.
Луп вспыхнул, уши его запылали, и ему показалось, что они вот-вот отвалятся.
— Вы должны с этим согласиться, — заговорил янки, и голос его предательски дрогнул, — вы не можете не согласиться, ибо в противном случае вы рискуете пасть в глазах людей. Милый мой мальчик, у нас, — я имею в виду евреев, — есть два течения. Часто они идут рядом, не смешиваясь. И при всех случаях они противостоят друг другу. Вы представляете одно, а все прочие ныне живущие Зимлеры — другое. Были в свое время и Зимлеры, и Блюмы, и Штерны, и Леви, и Гаазы, и прочие, которые в своих маленьких кланах находились на том же берегу, что и вы. Поэтому-то в свою очередь появились на свет вы, и поело вас будут такие же. Вы сами прекрасно понимаете, о чем я говорю.
Луи по-прежнему молчал, но уже не так, как раньше; и Вениамин угадал в этом молчании желанный ответ.
— Я не собираюсь делать прогнозов относительно вашего будущего, как ваша бабушка или ваш наставник, во-первых, потому что это ваше личное дело, а во-вторых, потому что мы к этому еще вернемся. Итак, будучи таким, каковы вы есть, то есть будучи на берегу, который, за неимением более точного слова, я назову… — хм! никак не назову, — просто на берегу, который делает честь евреям, вы привлекли к себе существо, не столь ярко выраженное, но которое только и ждет, чтобы выразить себя. Не протестуйте. Я говорю о Лоре. Не берусь утверждать, что она вас любит и что вы ее любите. Если угодно, оставим вообще эти бредни. Лора здоровая и крепкая двадцатидвухлетняя девушка, а вы джентльмен четырнадцати лет от роду. Но она находится под вашим влиянием. Она искала — вы понимаете, искала, — и не вышла до сих пор замуж.
Какой-то комок застрял в горле Луи и не давал дышать. Вениамин притворился, что ничего не замечает.
— Тем самым это накладывает на вас определенное обязательство. А у кого преимущества — с того соответственно и спросится. Обязанность жены прилепиться к мужу своему, рожать детей, растить их и кормить. Не советую спешить с заключением о роли мужчины, вы можете рассуждать сейчас только умозрительно, и вообще это несколько сложно для четырнадцатилетнего подростка. Итак, подумайте о том, как бы в один прекрасный день покинуть среду, где каждый, с кем вы сталкиваетесь, ставит себе одну-единственную цель — разбогатеть возможно скорее, и притом самым недостойным образом.
Вениамин еще не слыхал ни одного слова от племянника, но казалось, это его даже устраивало.
— Не важно, какой путь вы изберете, это важно для вас одного. Можете стать слесарем, можете продавать на улицах газеты, в чем, к слову сказать, я лично не вижу ничего неудобного, — вопрос не в этом, важно другое: то, что вас может сбить с пути в самом начале и затруднить Дело. Ибо весьма примечательно, что в этой проклятой стране для ученика лицея куда легче стать председателем суда, нежели подметальщиком улиц.
По словам вашего учителя, вы имеете склонность к филологии. Что ж, прекрасная наука. Многие евреи проявляют к ней склонность. Говорят, вы увлекаетесь скрипкой. Вы собрали приличную коллекцию минералов; воображаю, как над вами издевались. Несомненно, у вас есть и другие склонности. О них я не спрашиваю. Единственная положительная цель нашего разговора, — а когда пускаешься в разглагольствования, необходимо иметь положительную цель, — это уведомить вас, что, если на вашем пути встретятся трудности, смело рассчитывайте на меня. Если даже в один прекрасный день вам придет мысль отправиться поучиться в Америку, где, кстати сказать, по многим вопросам опередили ваших милых европейцев, о чем они и не подозревают, я берусь быть посредником между вами и вашими родными. Говорю же я все это потому, что у вас в доме говорят, что на фабрике найдется дела и для троих Зимлеров, и со своей точки зрения они правы. Поэтому-то они и хотят сохранить вас при себе. Но с этим не следует считаться, — слышите, Луи, не следует.
