Пэрл Бак - Сыновья
— Пусть ходит к матери, если он такой неженка! Какое мне дело, куда он ходил, если он в конце концов растет таким же, как сыновья моих братьев!
Но верный человек мягко возразил:
— Генерал, ты забываешь, что он еще ребенок!
И Ван Тигр сел и снова застонал, а потом крикнул:
— Что же, разве я не велел тебе пустить его?
После этого через каждые пять дней мальчик ходил к матери во двор, и каждый раз Ван Тигр сидел и грыз бороду, дожидаясь его возвращения, а потом начинал выспрашивать его на разные лады, что он видел и слышал:
— Что они там делали?
И мальчик всегда отвечал, удивленный тем, что отцовские глаза смотрели гневно:
— Ничего, отец мой.
Но Ван Тигр настаивал:
— Нет, что же они — играли в кости, шили? Женщины не станут сидеть так, без дела, разве если сплетничают, а это тоже занятие!
Мальчик подумал и, нахмурив брови, старательно и медленно отвечал:
— Мать кроила платьице из красной материи с цветами для младшей сестры, а старшая сестра, у которой другая мать, сидела и читала книжку, чтобы показать, как хорошо она читает. Я люблю ее больше, чем других сестер, потому что она все понимает, когда я с ней разговариваю, и не смеется по пустякам, как они. У нее очень большие глаза, а волосы, если их заплести, спускаются ниже пояса. Только она никогда не читает подолгу. Она непоседа и любит болтать.
Это понравилось Вану Тигру, и он с удовольствием подтвердил:
— И все женщины таковы, все они любят болтать о пустяках!
Странная была эта ревность в сердце Вана Тигра, потому что она еще больше отдалила его от домашних, и он все реже и реже ходил к обеим своим женам. И правда, время шло, и было видно, что мальчик останется единственным сыном Вана Тигра, потому что у ученой жены не было других детей, кроме единственной дочери, а у неученой родились еще две дочери, — одна через несколько лет после другой. И оттого ли, что кровь у Вана Тигра была холодна и он не любил женщин, или кроме любви к сыну ему ничего не было нужно, но наконец он совсем перестал ходить во дворы к своим женам. Отчасти его удерживал какой-то странный стыд: после того, как сын стал спать в его комнате, он стыдился вставать ночью и итти к женщинам. Нет, время шло, а во дворах у Вана Тигра не было ни веселья, ни множества женщин, как у других военачальников, когда они достигают богатства и власти. Казну свою он тратил на оружие, и еще на оружие и на солдат, кроме известной доли, которую он ежегодно откладывал и постоянно к ней прибавлял на всякий случай, если его постигнет какое-нибудь несчастье, и жил простой и суровой жизнью, в одиночестве, если не считать сына.
Иногда Ван Тигр позволял старшей дочери приходить и играть с братом, его сыном, и она была единственной женщиной, которую допускали на его дворы. В первый раз ее привела туда мать и просидела с нею минуту-другую. Но Ван Тигр чувствовал себя очень неловко в ее присутствии, и больше всего потому, что она как будто бы упрекала его без слов, и хотела чего-то, и страдала, словно утратила что-то, а он не мог понять, в чем дело, и, поднявшись с места, вышел, сказав несколько вежливых слов в извинение. В конце концов она, повидимому, перестала ждать и ни на что уже не надеялась, и больше он ее не видел, а девочку изредка приводила играть рабыня.
Но через год или два перестала ходить и девочка, и мать прислала сказать ему, что отдает ее учиться в школу, и Ван Тигр был этому рад, потому что девочка беспокоила его, приходя на эти суровые дворы, — на ней было такое яркое платье, и в волосах она носила красный цветок граната или благоуханный белый жасмин, но больше всего она любила втыкать в косу веточку кассии, а Ван Тигр терпеть не мог цветов кассии, оттого что они пахнут сладко и пряно, а он не выносил таких запахов. К тому же она была слишком весела, своевольна и любила властвовать, — в ней было все, что он ненавидел в женщинах, а ненавистнее всего ему был тот радостный огонек, которым загорались глаза его сына, и улыбка, которой он встречал сестру. Она одна могла развеселить его, заставить бегать и играть во дворе.
Тогда Ван Тигр понял, что в сердце его нет места ни для кого, кроме сына, нет места и для дочери, и то слабое чувство, которое он питал к ней, когда она была малюткой, теперь пропало, потому что она выросла в стройную девочку, обещавшую скоро стать женщиной, и он радовался, что мать собирается отослать ее в школу, дал серебра охотно и не скупясь, и вовсе не жалел о нем, потому что сын принадлежал теперь ему безраздельно.
И прежде чем сын его мог снова почувствовать одиночество, он поспешил наполнить до краев его жизнь многими обязанностями и сказал ему:
— Сын, мы с тобой мужчины, не ходи больше во дворы к матери, — разве только в такое время, когда следует оказывать ей почет, потому что это очень легкий и скользкий путь — тратить зря свою жизнь, проводя ее с женщинами, даже с матерью и сестрой: ведь они все-таки женщины и все-таки невежественны и неразумны. Мне хотелось бы, чтобы ты научился всем премудростям военного дела, и старым и новым. Мои верные люди научат тебя всему, что нужно знать из старых способов войны: Мясник — орудовать кулаком и ногами, а тот, с заячьей губой, — владеть мечом и пикой. Для новых способов, о которых я только слышал, а видеть — не видал, у тебя будет новый учитель. Я послал за ним на побережье, он учился воевать в чужих странах, и ему известны все способы войны и всякого рода чужеземное оружие. Прежде всего он будет учить тебя, а если у него останется время, пусть обучает наше войско.
Мальчик ничего не ответил и встал, как вставал всегда, если отец заговаривал с ним, и выслушал речь отца в полном молчании. И Ван Тигр, с нежностью глядя в лицо мальчика, не видел никаких следов того, что он чувствовал: он подождал еще немного, и когда мальчик заговорил только для того, чтобы сказать: «Могу я уйти, если такова твоя воля?» — Ван Тигр кивнул головой со вздохом, сам не зная, почему он вздыхает, и даже не замечая этого.
Так Ван Тигр учил и наставлял своего сына и следил за тем, чтобы каждый час его жизни, не считая еды и спанья, был заполнен учением или каким-нибудь другим делом. Он заставлял мальчика вставать рано и упражняться в военных приемах с верными людьми, а кончив с этим и позавтракав, он проводил все утро за книгами, потом обедал, а после обеда приходил к нему новый учитель и обучал его всевозможным наукам
Новый учитель был молодой человек, каких Вану Тигру прежде не доводилось видеть. Он носил военную форму, какую носят на Западе, и очки на носу, был очень прям и ловок в движениях. Он ловко бегал, прыгал и фехтовал и умел обращаться со всякого рода чужеземным оружием. Одно он брал в руки и бросал, и оно взрывалось выбрасывая огонь, из другого стрелял, как из ружья, положив руку на курок, было много и разного другого оружия. А Ван Тигр сидел тут же, когда сын его обучался всем этим премудростям, и хотя ни за что в этом не признался бы, выучился многому, чего не знал и о чем даже не слыхивал прежде, и понял, что ему нечего так гордиться двумя старыми чужеземными пушками, единственными пушками, какие у него были. Да, он понял, что даже о войне знает очень мало, а многого ему просто во сне не снилось, и теперь он часто просиживал далеко за полночь, беседуя с новым учителем сына, и узнал, какие есть хитрые способы убивать: смерть из воздуха, которая падает на людей сверху, и смерть, которая таится в пучине моря и всплывает, чтобы убить, и смерть, которая может пролететь гораздо дальше, чем хватает человеческий глаз, и там упасть и поразить врага. Ван Тигр слушал в величайшем изумлении, а потом сказал:
— Я вижу, что люди в чужих странах очень искусно умеют убивать, а я этого и не знал.
Потом он начал обдумывать все это и как-то сказал учителю:
— У меня во владении богатые, плодородные земли, настоящий голод бывает здесь не чаще, чем через десять или пятнадцать лет, и мне удалось собрать немного серебра. Теперь я понимаю, что напрасно был так доволен своими людьми, и если сын мой выучится всем этим новым способам войны, то и войско его тоже должно быть этому обучено. Я куплю эти машины, которые применяют теперь на войне в чужих странах, а ты обучишь моих людей и сформируешь армию, которая годилась бы для моего сына, когда он примет ее.
Молодой человек улыбнулся быстрой и ослепительной улыбкой и, охотно на это соглашаясь, сказал:
— Я пробовал учить ваших людей, но это не знающий порядка сброд, который любит только есть и пить, — такова неучтивая правда. Если вы купите новые машины и назначите часы для маршировки и учения, я посмотрю, можно ли с ними что-нибудь сделать.
Ван Тигр втайне был недоволен такой неучтивой правдой, потому что много дней своей жизни потратил на обучение солдат, и сказал холодно:
— Ты должен сначала обучить моего сына.
— Я буду учить его до пятнадцати лет, — ответил молодой учитель, — а потом, если мне позволено будет советовать такой высокой особе, его следовало бы послать в военную школу на Юге.
