Робертсон Дэвис - Пятый персонаж
— Да, вины. Мы со Стонтоном лишили вашу мать рассудка.
И я рассказал им про снежок.
— Тяжелый случай, — сказал Бой. — Но, с твоего разрешения, Данни, мне кажется, что ты раздул ерунду в нечто совершенно несоразмерное. Вы, старые холостяки, любите дергаться по пустякам. Я кинул снежок — во всяком случае если верить тебе и для простоты рассуждений будем считать, что так оно и было, — а ты увернулся. Это несколько ускорило развитие событий, которые, надо думать, произошли бы в любом случае, разве что чуть позднее. Разница между нами состоит в том, что ты все думал об этом эпизоде и думал, а я выкинул его из головы. И ты, и я сделали с того времени много значительно более важных вещей. Мне очень жаль, Демпстер, если я действительно оскорблял вашу мать, но вы же знаете, что такое мальчишки. Жестокие животные, а все потому, что глупые, ничему еще не научились. Но потом из них вырастают люди.
— Очень важные люди, — неприятно усмехнулся Айзенгрим. — Люди, пользующиеся благосклонностью престола.
— Да. И только не думайте, что я намерен этого стесняться.
— И даже, — заметил я, — люди, в которых сохраняется нечто от жестокого мальчишки.
— Что-то я тебя не понимаю.
Голос Пятого персонажа снова оказался решающим.
— Может быть, это освежит твою память? — Я протянул ему свою дептфордскую реликвию.
— А что в нем такого? Самый обыкновенный камень. Ты им придавливаешь бумаги на столе, чтобы не разлетелись, я сто раз его видел. Ни о чем он мне не напоминает, разве что о тебе.
— Этот камень, — сказал я, — ты положил в тот самый снежок. Не знаю, почему я его хранил, просто рука не поднималась выкинуть. Честное слово, я совсем не собирался говорить тебе, что он такое. Но, Бой, должен же ты хоть когда-то что-нибудь узнать про себя. Камень в снежке крайне показателен для многого из того, что ты сделал. Странно, что ты о нем забыл.
— Что я сделал?! В частности, Данни, я сделал тебя вполне обеспеченным человеком. Я относился к тебе, как к брату. Снабжал тебя информацией, которой, заметь, не было больше ни у кого. Вот так и образовалась кругленькая сумма на твоем счету. Личный пенсионный фонд, о котором ты все время скулил.
Мне как-то не казалось, что я скулю, но не знаю, со стороны виднее.
— А может, — сказал я, — бросим эту моральную бухгалтерию? Я просто пытаюсь реконструировать некоторую часть твоей жизни. Разве ты не хочешь иметь ее всю, во всей полноте, и хорошее, и плохое? Как-то я говорил, что ты создал Бога по своему образу и подобию, и его ущербность заставила тебя удариться в атеизм. Теперь тебе самое время попытаться стать человеком. Может быть, тогда на твоем горизонте появится что-нибудь большее, чем ты.
— Ты просто хочешь меня достать. Ты хочешь унизить меня перед этим человеком, я вижу, вы с ним давно уже в сговоре, хотя ты ни разу не говорил мне ни о нем, ни о его несчастной мамаше, — мне, твоему лучшему другу, твоему покровителю, единственному, кто защищал тебя от твоей же собственной некомпетентности! Ладно, раз уж мы решили говорить друг другу всю неприятную правду, пусть он послушает и это: ты меня ненавидишь, ненавидишь из-за того, что Леола предпочла не тебя, а меня. Да, меня! И не потому, что ты потерял ногу и был такой страшный. Просто меня она любила, а тебя нет.
Бой наступил Данстэблу Рамзи на старую мозоль, а тот всегда был несдержан на язык.
— Знаешь, царь Кандавл, — сказал я, — я давно заметил, что все мы получаем тех женщин, каких заслуживаем, а тот, кто ест сладкое перед завтраком, к обеду теряет аппетит.
— Джентльмены, — заговорил долго молчавший Айзенгрим, — все это крайне интересно, но воскресенье — единственный день, когда я могу лечь спать пораньше. Поэтому мне придется вас покинуть.
— Я тоже пойду, — сказал Бой, — позвольте мне вас подвезти.
Было совершенно ясно, чем вызвана такая предупредительность: оставшись с Айзенгримом один на один, он сможет спокойно поливать меня грязью.
— Благодарю вас, мистер Стонтон, — кивнул Айзенгрим. — То, что рассказал нам Рамзи, делает вас моим должником — за восемьдесят дней в раю, не говоря уж о мелочах этой жизни. Если вы подбросите меня к гостинице, будем считать, что мы квиты.
Я взял со стола ларец с прахом Мэри Демпстер:
— Пол, а вы не хотите взять это с собой?
— Нет, Рамзи, спасибо. У меня есть все, что мне нужно.
Странное замечание, однако тогда, в эмоциональном напряжении, я не стал особенно в него вдумываться. И только утром, после того как стало известно о смерти Боя, я заметил пропажу камня.
8
Боя похоронили только в четверг — странный характер его смерти повлек полицейское расследование, а потом еще Дениза все откладывала и откладывала похороны, пытаясь придать им если не государственный, то хотя бы почти государственный характер. В субботу вечером Айзенгрим давал в Торонто последнее представление своего, как это теперь называлось, «Суаре иллюзий», и я счел себя обязанным присутствовать. Большую часть времени я провел за кулисами в обществе Лизл, а когда началась «Медная голова Роджера Бэкона», пошел в служебную ложу, чуть раздвинул половинки занавеса и начал смотреть — не столько даже на сцену, сколько на людей, заполнивших зал нашего прекрасного Театра королевы Александры.
Собирание и угадывание запечатанных предметов прошло без сучка без задоринки; на лицах зрителей отражалась обычная смесь удовольствия, удивления и — и это самое интересное — страстного желания быть обманутыми с некоторой долей обиды за обман. Но когда Айзенгрим объявил, что сейчас Голова проречет личные послания троим людям из зала, с галерки кто-то крикнул:
— Кто убил Боя Стонтона?
Зал загудел, как потревоженный улей, и тут же стих; Голова озарилась изнутри таинственным светом, раздвинула губы и заговорила странным, то ли мужским, то ли женским голосом — голосом Лизл:
— Его убили те же, что и всегда, персонажи жизненной драмы: во-первых, он сам, а еще — женщина, которую он знал, женщина, которой он не знал, мужчина, исполнивший самое заветное его желание, и неизбежный пятый, хранитель его совести и хранитель камня.
Вы помните, что потом началось. Дениза приняла слова о «женщине, которую он знал», на свой счет и устроила страшный скандал. Она и ее влиятельные друзья привлекли к делу полицию, но Айзенгрим и его «Суаре иллюзий» уже улетели в Копенгаген, а полицейские объяснили разъяренной Денизе, что все это как-то туманно и неосязаемо и состава преступления не видно, хотя случай, конечно же, возмутительный, в этом Вы совершенно правы. Но я ничего этого не знал, потому что прямо тогда, в той самой ложе, меня свалил инфаркт. Очнулся я уже в больнице; врачи сказали, что меня доставила к ним некая иностранная леди.
Когда я достаточно окреп, чтобы читать, мне дали письмо, а вернее, к моему полному ужасу, открытку, где говорилось следующее:
«Я очень сочувствую вам в вашем недомогании, вина за которое лежит на мне — если считать, что в таких делах бывают виноватые. Я не смогла устоять перед соблазном и надеюсь, что вы тоже не устоите: Бас и Медная голова ждут вас в Швейцарии в надежде отлично провести время, прежде чем Пятеро всех нас приберут.
С любовью, Л. В.».А больше, директор, мне нечего Вам рассказать.
Санкт-Галлен 1970
Примечания
1
ОБС — Орден за безупречную службу; ОБИ — Орден Британской империи.
2
Упомянутые прежде Наши Парни — это Old Boys, так называют в своем кругу выпускников частных, привилегированных учебных заведений. Стонтон — «Old Boy» в двух смыслах сразу, как выпускник и по своему имени.
3
Строчка из гимна «За всех святых» епископа Уильяма Уолшема Хау (1823–1897).
4
«Хорошо, верный и добрый раб!» — Мф. 25:21. В английском переводе Евангелия использовано слово servant — «служитель».
5
По той или иной причине герой переиначивает строчку из «Гамлета». У Шекспира (в букв. переводе): «лживые, как клятвы игроков (в кости)».
6
Дамфрис — портовый городок в Южной Шотландии, где похоронен Роберт Бернс.
7
Как правило, баптистские священники проповедуют весьма темпераментно.
8
Сэр Уилфред Томсои Гренфелл (1865–1940) — английский врач и миссионер. Организованная им миссия распространяла Слово Божие среди эскимосов Ньюфаундленда и Лабрадора.
9
Текумзе — знаменитый вождь индейского племени шони.
