Джек Лондон - Джон ячменное зерно. Рассказы разных лет
Я спустил парус и начал отталкиваться веслом. Но тут я убедился, что мои мышцы повинуются теперь воле Джона Ячменное Зерно, а не моей. Потеряв равновесие, я упал головой вниз, прямо в тину и, задев за какой-то железный предмет, поранил себе руку. С трудом поднявшись на ноги, бессмысленно озираясь кругом, я понял, что на самом деле пьян. Э, что за беда! На той стороне бухты я оставил двух сильных, опытных моряков в бесчувственном состоянии, а я выпил не меньше их и все еще стою на ногах. Я решил дойти до берега пешком; я пошел, толкая впереди себя лодку и горланя во все горло песни.
Разумеется, расплата не заставила себя долго ждать. Пару дней я был болен, порез на руке стал гноиться. С неделю я чувствовал боль в ней и с трудом мог одеваться и раздеваться. Я дал себе слово, что такое больше не повторится. Овчинка не стоит выделки. Слишком дорого приходится платить за удовольствие. За короткий миг интенсивной жизни не стоит расплачиваться длительным периодом пессимизма и тяжелых физических страданий.
Когда я возобновил плавание в своей лодке, я старался держаться подальше от «Айдлера». Скотти я потерял из виду, а гарпунщик хотя и оставался по-прежнему на яхте, но я избегал его. Мне казалось, что он опять может соблазнить меня выпивкой, вынув из кармана фляжку с виски.
Но Ячменное Зерно обладает могущественным обаянием: попойка на «Айдлере» вспоминалась мне как один из самых ярких моментов в моей скучной, монотонной жизни, и я охотно перебирал в памяти все ее подробности. Я приобрел много новых и интересных сведений, например, о жизни Скотти и его матери, услышал интересные рассказы гарпунщика о приключениях, которые приводили меня в изумление. Передо мною открылся новый мир, новые перспективы, которые казались мне доступными не менее, чем моим собутыльникам. Мне удалось увидеть обнаженной человеческую душу, в том числе и мою собственную, и я обнаружил и оценил ее богатые возможности.
Я до сих пор хорошо помню этот эпизод, яркое пятно в моей монотонной жизни в Оклендской гавани. Я всегда вспоминал о нем с удовольствием, но мне пришлось слишком дорого заплатить за него, и я не желал его повторения. Я снова начал находить прелесть в «пушечных ядрах» и в мексиканских тянучках. Это лишний раз подтверждает, что у меня вполне здоровый и нормальный организм, абсолютно враждебный алкоголю.
Я не только не любил алкоголя — он был мне противен. И тем не менее, все складывалось как-то так, что я систематически все ближе и ближе знакомился с Ячменным Зерном, так что мне, в конце концов, пришлось радикально переменить свои взгляды и превознести его как своего лучшего друга и покровителя. Я не люблю его и теперь, он по-прежнему ничего не вызывает во мне, кроме отвращения, но все-таки он мой друг… Странный друг, разумеется…
Глава VII
Едва мне минуло пятнадцать лет, я поступил на консервную фабрику. В течение нескольких месяцев я работал не менее десяти часов в сутки. Если к десяти часам работы у машины прибавить час на обед, время на ходьбу из дому на фабрику и с фабрики домой, на одевание утром и на утренний завтрак, на ужин, раздевание вечером и укладывание в постель, то из двадцати четырех часов с трудом можно выкроить девять, необходимых, чтобы выспаться здоровому юноше. Из этих девяти часов, уже лежа в постели, со смыкающимися глазами, я умудрялся урывать время для чтения.
Но часто случалось, что я кончал работу не раньше полуночи. Иногда мне приходилось работать по восемнадцать и двадцать часов подряд. Однажды я работал у машины без перерыва тридцать шесть часов. Бывали недели, когда я кончал работу не раньше одиннадцати, приходил домой и ложился спать в половине двенадцатого, а утром меня поднимали в половине шестого. Я одевался, перекусывал и шел на работу, чтобы поспеть к гудку в семь часов.
Тут уж было не до того, чтобы урывать время для чтения моих любимых книг. Что мог сделать Джон Ячменное Зерно с таким усердным работником, с таким пятнадцатилетним стоиком? Все, что угодно. Я вам сейчас докажу.
Я задавался вопросом: неужели смысл жизни заключается в том, чтобы быть рабочим скотом? Я не видел, чтобы хоть одна лошадь в Окленде работала столько часов, сколько работал я. Я вспоминал свою лодку, праздно лежавшую у пристани и облепленную ракушками; вспоминал ветер, свистевший каждый день в заливе, восходы и закаты солнца, которых я уже никогда не увижу; соленый запах моря, прикосновение соленой воды к телу, когда я купался в море. Я вспоминал всю красоту и все прекрасное, в чем мне теперь было отказано. Существовал только один способ избавиться от этой убийственной работы — уйти в море. Я должен зарабатывать себе хлеб на море. А дорога к морю неизбежно ведет в лапы к Джону Ячменное Зерно. Я не знал этого. Но когда и узнал, у меня нашлось достаточно мужества, чтобы не вернуться обратно к своей скотской работе у машины.
Я хотел быть там, где веет свежий ветер приключений. А ветер приключений гоняет шлюпы устричных пиратов вдоль всей бухты Сан-Франциско, от устричных отмелей до городских верфей, куда по утрам являются покупатели, разносчики и содержатели кабаков. Налет на устричную отмель являлся преступлением, которое каралось заключением в тюрьме, полосатой арестантской курткой и тяжелыми работами. Но что из этого? У арестантов рабочий день короче, чем у меня на фабрике, и в положении устричного пирата и даже арестанта было куда больше романтизма, чем в положении раба машины. Разные меня одолевали соображения, но сильнее всего был во мне дух юности, дух романтики и приключений.
Я поговорил на эту тему с Мамми Дженни, моей старой кормилицей, черную грудь которой я сосал в детстве. Она была богаче, чем мои родители: служила сиделкой и получала за это хорошее вознаграждение. Не одолжит ли она своему «белому питомцу» денег? Не одолжит ли! Все, что у нее есть, она отдает мне!
Затем я разыскал Француза Фрэнка, устричного пирата, который, как я слышал, хотел продать свой парусный шлюп «Рэзл-Дэзл», на котором он сегодня принимал гостей. Шлюп стоял в это время на якоре у Аламеды, около моста. Он согласился продать шлюп, но попросил меня подождать до завтра, так как сегодня воскресенье и у него на борту гости. Завтра можно будет подписать договор, и я стану хозяином лодки. Он пригласил меня пока сойти вниз и присоединиться к гостям. Компания состояла из двух сестер: Мэйми и Тэсс, миссис Хедли, сопровождавшей их, и двух молодых устричников — шестнадцати и двадцати лет — Боба, по прозвищу Виски, и Хили, прозванного Пауком. Виски был устричным пиратом, а Паук промышлял в порту. Мэйми, племянница Паука, была известна под именем Королевы устричных пиратов и нередко возглавляла их пирушки. Фрэнк, как я узнал потом, был влюблен в Королеву, но взаимностью не пользовался.
Фрэнк решил вспрыснуть нашу сделку и налил мне стакан красного вина. Я вспомнил красное вино, которым еще в детстве напоили меня у итальянцев, и меня передернуло: пиво и виски были мне менее противны. Но Королева смотрела на меня в упор, держа недопитый стакан в руке. Это пробудило во мне самолюбие, и я захотел доказать ей, что, несмотря на свои пятнадцать лет, я тоже взрослый мужчина, не хуже других. Сестра Королевы, миссис Хедли и мужчины — все держали стаканы в руках… Я захотел доказать, что я не мальчишка, и осушил стакан залпом.
Я дал Фрэнку задаток — двадцать долларов золотом, и он был очень доволен сделкой. Он налил всем еще по стакану. Я решил не отставать: я знал, что желудок и голова у меня достаточно крепки и здоровы, чтобы выдержать хотя и недельную попойку.
Начали петь. Паук спел арестантскую песню «Бостонский вор» и «Черную Лулу»; Королева — «Я хотела бы быть птичкой», а сестра ее — «Не обижай мою дочь». Веселье становилось все более шумным. Все пили и поминутно чокались, а я старался не допивать стакан до конца и потихоньку выплескивал вино за борт.
Я думал так: у каждого человека есть какие-то странности; очевидно, эти люди находят какую-то прелесть в этом противном красном вине… Что ж… дело вкуса. Я тоже должен делать вид, что оно мне нравится, чтобы не пасть в их глазах. Ну и прекрасно, пусть думают, что я люблю его, а я постараюсь все-таки пить как можно меньше. Королева внезапно почувствовала прилив симпатии ко мне: ведь я присоединялся к компании устричных пиратов на собственном шлюпе! Она позвала меня погулять с ней по палубе. Она-то, разумеется, знала, что Фрэнк, оставшись внизу, в каюте, терзается бешеной ревностью, но я об этом не имел ни малейшего понятия. К нам постепенно стали подходить снизу: ее сестра Тэсс, Паук и Боб; потом пришли миссис Хедли и Фрэнк. Огромная бутыль передавалась по кругу, все продолжали пить и горланить, я один оставался трезвым.
Я не сомневаюсь в том, что мне эта попойка доставляла гораздо больше удовольствия, чем им всем. Мне нравилась эта богема: жизнь ее была так не похожа на однообразную трудовую жизнь, которая еще вчера была моим уделом. Здесь меня окружали веселые, храбрые хищники, не желавшие быть в рабстве у машин и подчиняться стесняющему их свободу закону, — храбрый народ, ежеминутно рискующий свободой и даже самой жизнью. Ячменное Зерно помог мне ближе сойтись с этими мужественными, свободолюбивыми людьми.
