Алистер Кроули - Сборник рассказов
Однажды днем меня мучили сильнейшие боли, и я решила позвать врача. Сиделка пошла в кабинет позвонить ему.
— Не лгите мне, — сказала я, когда она вернулась. — Он не уехал в Ройстон. Он узнал, что болен раком, слишком расстроен и поэтому не хочет придти.
— О чем вы? — удивилась сиделка. — Он действительно не может придти, и я собиралась сказать вам, что он уехал в Ройстон, но про рак я ничего не слыхала.
Это была правда, ей не сказали. Но на следующий день мы узнали, что моя «интуиция» оправдалась.
Когда я поправилась, мы возобновили эксперименты. Мои способности вернулись с утроенной силой.
Артур так объяснил мою «интуицию»:
— Врач, когда ты последний раз его видела, еще не знал, что у него рак, но бессознательно Природа его предупредила. Ты проникла в его подсознание, и то, что ты там почерпнула, перенеслось в твое сознание, когда ты прочитала на лице сиделки, что он болен.
Это несколько расплывчатое заключение, по крайней мере, исключало зыбкие теории «телепатии».
С этого момента мои способности постоянно росли. Я могла читать мысли моего мужа по незаметным движениям его лица так же легко, как глухонемой разбирает речь находящегося вдалеке человека по его губам.
По мере того как мы продолжали работу, день за днем, я стала понимать, что мое умение улавливать детали становится все глубже. Я не просто умела угадывать эмоции, я могла сказать, думает ли он 3468522 или 3456822. В год после моей болезни мы провели 436 подобных экспериментов, каждый длился несколько часов, всего 9363, из них лишь 122 неудачи, и то, без исключения, частичные.
На следующий год мы перешли к чтению его снов. И здесь мне сопутствовал такой же успех. Обычно я уходила из комнаты до пробуждения мужа, записывала его сон и за завтраком он сравнивал свою запись с моей.
Все, без исключения, были идентичными, с одной поправкой: моя запись всегда была полнее. Почти всегда он, тем не менее, старался вспомнить детали, известные мне, но эти детали, думаю, все равно не представляли научной ценности.
Но имеет ли все это значение, когда я думаю о надвигавшемся кошмаре?
VВерсия, что единственным способом узнать мысли Артура было чтение по губам, на третий год нашего брака казалась более чем сомнительной. Мы бессовестно практиковали «телепатию». Проверив все тщательным образом, мы исключили возможность "чтения по мускулам", «сверхслышимости», "теплочувствительности", и все равно я могла читать каждую его мысль. Во время пасхального отпуска в северном Уэльсе мы на неделю разъехались, в конце этой недели он оказался на подветренной, а я на противоположной стороне Трифана; в назначенный час он открыл и прочитал документ из запечатанного пакета, который дал ему "незнакомец в Пен-и-Пассе". Эксперимент полностью удался, я повторила каждое слово документа. Если отбросить телепатию, то единственное объяснение, что я встретила «незнакомца» прежде и прочитала все, что он собирался написать при таких обстоятельствах! Разумеется, прямая связь двух сознаний — куда более резонная теория.
Если бы я знала, во что это все выльется, я бы, вероятно, сошла с ума. Втройне удачно, что я могу предупредить людей о том, что ожидает каждого. Величайшим благодетелем человечества будет тот, кто изобретет взрывчатку, действующую быстрее и разрушительней динамита. Если бы я только была уверена, что смогу изготовить хлорид азота в необходимом количестве…
VIАртур сделался вялым и равнодушным. Любовное единство, которым был скреплен наш брак, рухнуло без предупреждения, хотя, на самом деле, расстраивалось мало-помалу. Но сам этот факт я, тем не менее, осознала внезапно. Это произошло как-то раз летним вечером, когда мы катались на лодках по Кему. Один из студентов Артура, тоже в канадском каноэ, предложил нам грести наперегонки. Под мостом Магдалины мы вышли вперед, и тут я услышала мысль моего мужа. Это был самый чудовищный и жуткий хохот, какой только бывает на свете. Ни один дьявол не способен смеяться так. Я вскрикнула и уронила весло. Все решили, что мне стало дурно. Я была убеждена, что это не смех какого-то прохожего на мосту, искаженный моей сверхчувствительной натурой. Я ничего не сказала; Артур выглядел мрачно. Ночью он спросил внезапно, после долгого раздумья: "Это было из-за моей мысли?". Я смогла только пролепетать, что не знаю.
Теперь время от времени он жаловался на усталость, а его вялость, на которую я прежде не обращала особого внимания, приобрела тревожные черты. В нем появилось нечто чужеродное! Безразличие прежде возникало мимолетно; теперь же я стала замечать, что оно стало постоянным и все усиливается. В ту пору мне было двадцать три года. Вас может удивить, что я пишу с такой серьезностью. Иногда мне приходит в голову, что у меня вообще никогда не было собственных мыслей, что я всегда читала мысли других или, возможно, самой Природы. Кажется, я была женщиной только в первые месяцы замужества.
VIIВ следующие полгода не произошло ничего примечательного, кроме того, что шесть или семь раз мне снились сны, яркие и жуткие. К Артуру они не имели отношения. И все же каким-то образом я знала, что это его сны, а не мои; точнее, что они сами оживали в его подсознании, поскольку один приснился мне днем, когда Артур ушел на охоту и определенно не спал.
Последний из них приснился мне в конце осеннего семестра. Артур ушел читать лекции, я оставалась дома на грани сна и яви, слишком плотно позавтракав после бессонной ночи. Внезапно я увидела университетскую аудиторию, она была намного больше, чем на самом деле и заполнила все пространство; на кафедре, выпячиваясь из нее со всех сторон, стоял огромный смертельно-бледный дьявол с лицом, карикатурно похожим на Артура. Злобную радость на его лице невозможно описать. Бледное и разбухшее, с бескровными обвисшими губами, оно взирало с неописуемой злобой; а брюхо, складка за складкой, свешивалось с кафедры и выпихивало студентов из комнаты. Затем изо рта выползли слова: "Дамы и господа, курс закончен. Идите домой". Я не в состоянии описать гнусь и мерзость этой простой фразы. Затем, возвысив голос до скрежещущего визга, он принялся вопить: "Белок яйца! Белок яйца! Белок яйца", и так снова и снова двадцать минут кряду.
Это произвело на меня ужасающее впечатление, словно я узрела ад.
Артур обнаружил меня в истерическом состоянии, но ему быстро удалось меня успокоить.
— Знаешь, — сказал он за ужином, — кажется, я чертовски простудился.
В первый раз я услышала, что он жалуется на самочувствие. За шесть лет у него не было ничего страшнее головной боли.
Я пересказала ему мой «сон», когда мы легли в постель; Артур выглядел необычно мрачно, словно понял, что именно я упустила в его интерпретации. Утром у него начался жар; я велела ему оставаться в постели и вызвала врача. В тот же день я узнала, что Артур серьезно болен, причем уже несколько месяцев. Доктор сказал, что это воспаление почек.
VIIIЯ сказала "последний сон". Весь следующий год мы путешествовали и перепробовали множество методов лечения. Мои способности мне нисколько не изменили, но я больше не улавливала никаких бессознательных кошмаров. С небольшими колебаниями Артур чувствовал себя все хуже; с каждым днем он становился все безжизненней, все безразличней, все депрессивней. Наши эксперименты были поневоле сокращены. Единственным, что занимало Артура, стала проблема его личности. Артур интересовался, кто он такой. Я не хочу сказать, что он страдал от галлюцинаций; я имею в виду, что его воображение было занято проблемой истинного эго. Одним чудесным летним вечером в Контрексвиле он чувствовал себя намного лучше; симптомы болезни временно исчезли благодаря лечению очень умелого врача на этом курорте, доктора Барбезье, доброго и опытного человека.
— Я хочу попробовать, — сказал Артур, — проникнуть в свою суть. Животное ли я, и бесцелен ли мир? Душа ли я, заключенная в теле? Или же я — единственный и неделимый в каком-то невероятном смысле, отблеск вечного Божественного огня? Я должен погрузиться в себя, попробовать впасть в своего рода транс, который сам не смогу постичь. Может быть, тебе удастся его интерпретировать.
Эксперимент продолжался около получаса, и, наконец, Артур поднялся, тяжело дыша.
— Я ничего не видела, ничего не слышала, — сказала я. — От тебя ко мне не перешло ни единой мысли.
Но в этот самый момент то, что было у него в сознании, вспыхнуло у меня в голове.
— Это бездонная пропасть, — сказала я ему, — и над нею висит стервятник огромней всей вселенной.
— Да, — ответил он, — так и было. Но это не все. Я не могу перейти грань. Надо попытаться снова.
Он сделал еще одну попытку. И вновь меня отрезало от его мыслей, хотя его лицо дергалось так, что можно было сказать, что его мысли сможет прочитать кто угодно.
