Жан-Мари Гюстав Леклезио - Блуждающая звезда
А музыка все играла, гнусавые звуки граммофона, ритмы польки на пианино господина Ферна, хрипловатый голос кларнета, перемешиваясь, плыли в воздухе.
Когда Эстер вышла из гостиницы, перед ней вдруг вырос Гаспарини. Глаза его блестели злым блеском. «Пойдем, — сказал он, — прогуляемся». Эстер покачала головой и пошла вниз по переулку туда, откуда была видна долина. Ей хотелось побыть одной, не слышать больше ни музыки, ни голосов. Гаспарини шел следом, вдруг он схватил ее за руку, притянул к себе, неловко обняв за талию, словно собирался танцевать. Лицо его раскраснелось, галстук мешал дышать. Он наклонился к Эстер, пытаясь поцеловать ее. Эстер ощутила его запах, тяжелый, пугающий и в то же время манящий запах мужчины. Сначала она только отталкивала его, повторяя: «Пусти меня, отстань», потом стала яростно отбиваться, расцарапала ему лицо. Он так и застыл столбом посреди улицы, ничего не понимая. Парни вокруг смеялись. И тут на Гаспарини коршуном налетел Тристан, схватил его за горло, попытался скрутить, но силы оказались неравны: он повис на нем, дрыгая ногами, и Гаспарини легко стряхнул его, да так, что он покатился по земле. «Ах ты, сволочь, — закричал Тристан, — ты опять за свое, я тебе сейчас башку разобью!» Эстер бросилась бежать что было сил по улицам, потом через поля, до самой реки. На берегу она остановилась, сердце громко стучало в груди, билось в горле. Даже здесь, у реки, ей все еще слышалась музыка, грустная и жалобная музыка праздника, звуки кларнета, без конца повторявшего одну и ту же музыкальную фразу на заевшей пластинке, и Рашель все кружилась и кружилась в танце с Мондолони, запрокинув белое лицо, бесстрастное и отрешенное, как у слепой.
* * *
Ночи были черны из-за светомаскировки. Наступал комендантский час, и все окна надо было занавесить, каждую щелку заткнуть тряпками, заслонить картоном. Под вечер иногда приходили люди из маки. Они усаживались в тесной кухоньке на лавки вокруг покрытого клеенкой стола. Эстер знала их всех в лицо, но почти никого по имени. Те, что были из деревни и с окрестных ферм, уходили до наступления ночи. Бывали и другие, из дальних мест, из Ниццы, Канн, посланцы отрядов Иньяса Финка, Гутмана, Вистера, Аппеля, заглядывали даже люди из итальянских маки. Один из них очень нравился Эстер. Это был молодой парнишка с такими же рыжими, как у Рашели, волосами, звали его Марио. Он приходил из-за гор, с той стороны, где итальянские крестьяне и пастухи боролись с фашистами. Приходил такой усталый, что почти сразу засыпал в кухне на полу, на диванных подушках. С другими людьми из маки он разговаривал мало. Ему больше нравилось болтать с Эстер. Он веселил ее разными забавными историями, мешая французские и итальянские слова и то и дело хохоча. У него были маленькие глаза удивительного зеленого цвета — змеиные глаза, думала Эстер. Иногда, переночевав в кухне, он на рассвете уводил Эстер гулять вокруг деревни и совсем не боялся итальянских солдат из гостиницы «Терминал».
Ходила она с ним и в луга над рекой. Вдвоем они шли через высокие травы, он впереди, она следом, по протоптанной им тропке. Это Марио первый сказал ей о гадюках. Но сам он их тоже не боялся. Он говорил, что умеет их приручать и может даже наловить сколько угодно, подзывая свистом, как собак.
Однажды утром он увел Эстер еще дальше в луга, за слияние двух рек. Эстер шла позади и с бьющимся сердцем слушала свист Марио, негромкий, тоненький, — никогда еще она не слышала такой музыки. Жар солнца уже клубился в травах, горы вокруг долины казались исполинскими стенами, и где-то на их вершинах рождались облака. Они долго шли по лугу, тихий свист Марио, казалось, доносился со всех сторон сразу, и от этого слегка кружилась голова. Вдруг Марио остановился, вскинув руку. Эстер бесшумно подошла к нему. Марио обернулся, глаза его блестели. «Смотри», — выдохнул он. Сквозь траву, на полосе песка и гальки у реки, Эстер увидела нечто не совсем ей понятное. Она не могла оторвать взгляд от этого зрелища, до того оно было странное. Нечто походило на толстую веревку, сплетенную из двух коротких витых шнурков цвета осенней листвы, и блестело на солнце так, словно только что побывало в воде. Вдруг Эстер вздрогнула: веревка шевелилась! Две гадюки, переплетясь, извивались на песке, и Эстер смотрела на них сквозь траву, охваченная ужасом. Вдруг из живого клубка высунулись две маленькие, приплюснутые головки, она увидела их глаза с вертикальными зрачками, раскрытые пасти. Гадюки, казалось, срослись телами и пристально смотрели друг на дружку, точно в экстазе. Потом снова начали извиваться, скользя по песку между камнями, медленно свиваясь в кольца; клубок постепенно расплетался, оседая вниз, хвосты хлестали воздух, точно плети. Они продолжали извиваться, и, несмотря на шум реки, Эстер, кажется, слышала, как трутся друг о друга чешуйки на их коже. «Они дерутся?» — спросила она шепотом. Марио тоже смотрел на гадюк. Все его широкое лицо, казалось, сосредоточилось во взгляде, в узких, разрезом смахивающих на змеиные, глазах. Обернувшись к Эстер, он сказал: «Нет, у них любовь». Эстер с удвоенным интересом уставилась на гадюк, которые извивались между камнями, вовсе не замечая их присутствия. Это продолжалось долго, очень долго, змеи то замирали, лежа на песке, холодные и неподвижные, как две сломанные ветки, то вдруг вздрагивали и начинали биться, переплетясь так тесно, что не было видно головок. Наконец они распались, унявшись, головками в разные стороны. Эстер отчетливо видела застывший зрачок, похожий на бойницу; дыхание вздымало змеиные бока, и чешуя поблескивала на солнце. Медленно-медленно одна гадюка выпуталась из клубка и, скользнув в сторону, скрылась в густой траве. Когда вторая поползла тоже, Марио засвистел своим странным свистом сквозь зубы, почти не разжимая губ, тоненько, тихо, почти неслышно. Змея приподнялась из травы и уставилась на стоявших перед ней Марио и Эстер. Под ее взглядом у Эстер ёкнуло сердце. Гадюка чуть помедлила, широкая головка замерла под прямым углом к приподнятому телу. Еще миг — и она тоже, скользнув в траву, скрылась из виду.
Марио и Эстер вернулись в деревню. Через луга они шли молча, не обменялись ни словом, внимательно глядя под ноги. Когда вышли на дорогу, Эстер спросила: «А ты их не убиваешь?» Марио рассмеялся: «Отчего же, могу и убить». Он подобрал у дороги палку и показал ей, как убить змею: сильным точным ударом по шее у самой головы. «А тех, — спросила Эстер, — ты тоже мог бы убить?» Марио странно посмотрел на нее. «Нет, — покачал он головой, — не мог бы. Их убить — нехорошо это».
Марио все больше нравился Эстер. Однажды, вместо того чтобы веселить ее историями, он рассказал кое-что о своей жизни — немного, кусочками. До войны он жил в Вальдиери, был пастухом. Не захотел идти на фронт и скрывался в горах. Но фашисты убили всех его овец и собаку, и тогда Марио вступил в отряд маки.
У Эстер были теперь фальшивые документы. Однажды вечером с Марио пришли еще какие-то люди и положили на кухонный стол паспорта для всех — для Эстер, ее отца и матери, и для Марио тоже. Эстер долго рассматривала желтый картонный прямоугольник с наклеенной фотографией отца. Она прочла все слова, написанные на нем:
Фамилия: ЖОФФРЕ. Имя: Пьер-Мишель.
Дата рождения: 10 апреля 1910.
Место рождения: Марсель (Буш-дю-Рон).
Род занятий: Коммерсант.
Особые приметы
Нос: прямой.
Ширина: средняя.
Длина: средняя.
Форма лица: продолговатое.
Цвет кожи: светлый.
Глаза: зеленые.
Волосы: каштановые.
Тут же лежал паспорт матери: ЛЕРУА, в замужестве ЖОФФРЕ, Мадлен, родилась 3 февраля 1912 в Понтиви (Морбиан), домохозяйка. И ее собственный: ЖОФФРЕ Элен, родилась 22 февраля 1931 в Ницце (Альп-Маритим), несовершеннолетняя, особые приметы: нос прямой, средний, лицо овальное, цвет кожи светлый, глаза зеленые, волосы черные.
Мужчины долго разговаривали, сидя за столом, их лица так чуднó выглядели в свете керосиновой лампы. Эстер пыталась прислушаться, но ничего не понимала; казалось, это шайка воров готовится «идти на дело». Она смотрела на широкое лицо Марио, на его огненно-рыжие волосы и узкие, раскосые глаза, и думала, что ему, должно быть, грезятся в дремоте гадюки на лугу или зайцы, которых он ловил в силки лунными ночами.
В разговорах пришлых людей с отцом постоянно упоминалось одно имя, это имя Эстер не могла забыть, потому что звучало оно красиво, под стать герою из отцовских книг по истории: Анджело Донати. Анджело Донати сказал то, сделал это, его нахваливали на все лады. Анджело Донати приготовил корабль в Ливорно, большой корабль, с парусами и мотором, который увезет всех беглецов, спасет им жизнь. Они уплывут на этом корабле за море, в Иерусалим, далеко-далеко от немцев. Эстер слушала все это, лежа на полу, на диванных подушках, служивших постелью Марио, постепенно засыпала, и в полудреме ей грезился корабль Анджело Донати, долгое плавание через море в неведомый Иерусалим. Тогда Элизабет вставала, обнимала Эстер и вела ее в маленькую спальню, где стояла в нише ее кровать. Перед тем как уснуть, Эстер спрашивала: «Скажи, когда уплывет корабль Анджело Донати? Когда он уплывет в Иерусалим?» Мать целовала Эстер и говорила, будто бы шутя, но шепотом, сдавленным от тревоги: «Полно, спи, никогда не говори про Анджело Донати, никому, поняла? Это секрет». Эстер не унималась: «Но это правда? Правда, что все уплывут на корабле в Иерусалим?» — «Правда, — отвечала Элизабет, — и мы тоже уедем отсюда, может быть, и в Иерусалим». Эстер лежала в темноте с открытыми глазами, слушала приглушенный гул голосов в кухне, смех Марио. Потом раздавались удаляющиеся шаги за окном, закрывалась дверь. Когда отец и мать ложились на большую кровать, стоявшую рядом, она еще прислушивалась и, услышав их дыхание, засыпала.
