Бранислав Нушич - Дитя общины
— Ну… — не спеша начал писарь, — я вот что думаю…
Все навострили уши и уставились писарю прямо в глаза.
— Я, братья, думаю, что Аника родом не из нашего села, а из Крман. По закону, община должна заботиться о своих бедняках, а следовательно, ребенка Аники должна кормить крманская община.
Все были поражены, и по лицам разлилась радость.
— Вот это да! — воскликнул первым лавочник Йова.
— Ты это в самом деле, друг? — добавил батюшка.
— Писарь, золотые твои слова! — восторженно сказал староста, вскочил и поцеловал писаря меж глаз.
— Только так, друзья, и никак иначе, — спокойно и веско подтвердил писарь. — Так говорит закон! Предоставьте это мне, а я набросаю документик. Идите и спите спокойно, но предварительно заплатите за то, что я выпил.
— А когда ты напишешь документ? — полюбопытствовал староста.
— Это уж моя забота, — ответил писарь. — Ты только распорядись, чтобы завтра на заре Срея с документом и ребенком двинулся в Крманы.
— Разве он сразу и ребенка понесет?
— Конечно, сразу.
Все вдруг развеселились. Кто бы подумал, что все обернется так удачно!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Содержание письма общины села Прелепницы от 29 марта 1891 года, за номером 143
ПРАВЛЕНИЕ ОБЩИНЫ СЕЛА ПРЕЛЕПНИЦЫ
№ 143
29 марта 1891 года
Прелепница
ПРАВЛЕНИЮ ОБЩИНЫ СЕЛА КРМАНЫАника, жена здешнего жителя покойного Алемпия, а ныне вдова последнего, сочетавшись официальным браком с покойным, стала в силу вышеозначенного жительницей общины села Прелепницы. В связи со смертью Алемпия она стала вдовой данной общины и тем самым перестала быть женой покойного Алемпия, а следовательно, согласно записям, сделанным в церковных книгах, будучи родом из села Крманы, она принадлежит к вышеуказанному селу, как жительница его общины, обязанной на основе соответствующих статей специальных законов заботиться о тех своих членах, которые не имеют средств к пропитанию.
Смягчающее обстоятельство состоит в том, что вышеупомянутая Аника по собственному желанию сбежала из общины куда-то, где собирается проживать и в дальнейшем. Однако в последнее время Аника безответственно родила ребенка, которого ни в коем случае нельзя назвать потомством покойного Алемпия ввиду того, что он умер за тринадцать месяцев до намерения Аники родить ребенка.
Основываясь на том, что ребенка Аники трудно назвать родившимся в браке, его смело можно признать внебрачным и тем самым отнести к числу бедняков общины, к которым принадлежала бы и его мать, если бы она не пренебрегла своим правом на милостыню, убежав в неизвестном направлении.
Вследствие вышеизложенного вышеупомянутая община обязана содержать ребенка, поскольку Аника родилась в ней, на основании чего имеем честь выслать в качестве приложения № 1 ребенка, которого отныне следует рассматривать как находящегося на содержании вышеупомянутой общины.
О получении данного письма, а также приложения к нему просим сообщить соответствующим письмом.
Писарь Председатель правления
Пайя Еремич Мича Ристич
(М. П.)
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. О ни сном ни духом не виноватой общине, которая не заваривала прелепницкой каши и потому не собиралась расхлебывать ее
В субботу на рассвете посыльный Срея, сунув письмо прелепницкой общины за № 143 за кушак, а приложение к этому официальному документу — под мышку, отправился в Крманы. Документ за кушаком вел себя тихо, и с ним Срея шел бы себе весело и беззаботно, но с приложением была беда. Мало-помалу приложение так разоралось, что Срее не раз приходило на ум просто выбросить его. К тому же, почувствовав влагу на ладони, Срее пришлось один раз даже перепеленать приложение к документу № 143. В конце концов ему так надоели писк и визг, что он полез в торбу, отломил кусок кукурузной лепешки, набил приложению рот и не спеша двинулся дальше.
Солнце уже взошло, туман над распаханными полями рассеялся, за кустами слышалась песня жаворонка, и Срея, отирая ладонью пот со лба, лениво шагал к уже показавшимся вдали Крманам.
А тем временем в Крманах тамошний староста беззаботно сидит себе в правлении, не ведая, что ему готовит наступивший день. Крманский староста Радисав — человек рассудительный и умный. Разумеется, в делах он не разбирается, зато внешность у него такая видная, настоящий гвардеец, что любо-дорого посмотреть на него, когда он усаживается за председательский стол или обрушивается на тебя с бранью. Ему это даже как-то идет. В свое время он служил в армии и был там капралом, а потому и общиной своей управляет по-военному. Придут, скажем, крестьяне, спорящие из-за пастбища, и станут один посередине комнаты, другой у дверей. Он смерит их взглядом и как гаркнет:
— А ну, построиться, ребята! Становись! Как стоишь! Иди сюда, стань рядом с ним… так… Равняйсь! Да ты не на меня смотри, а на него! Равняйсь!
Или, скажем, позовет посыльного и прикажет:
— Поднимай село по тревоге и объяви, что завтра выступаем отбывать трудовую повинность, будем чинить дорогу. Вот тебе приказ окружного начальства, зачитаешь перед строем.
Так же, по-военному, вершит он и канцелярские дела. Получит из уезда какую-нибудь бумагу и, вместо обычного «Принято к сведению», напишет на нем просто «Слушаюсь!».
Таков староста Радисав, решительный, неумолимый, и так он вершит все дела.
И вот такой, какой есть, сидит он в правлении беззаботно, не ведая, что ему готовит наступивший день. Только он встал, чтобы пойти по какому-то делу к члену правления Ивко, как входит крманский посыльный и говорит:
— Пришел Срея из Прелепницы, принес какой-то документ.
— Давай сюда этот документ! — приказал Радисав. Посыльный принес письмо. Радисав вскрыл его, подошел к окну и стал читать, бормоча себе под нос.
Прочитав, он только и сказал:
— Чепуха какая-то, даже отвечать не будем!
Он взял перо, написал на обороте письма: «В архив», отдал посыльному и приказал:
— Отнеси писарю!
Посыльный ушел, а Радисав снова было направился к Ивко и только переступил порог, как из другой двери показался с письмом сам писарь. Это был низкорослый безбородый гимназистик, евший Радисава глазами.
Радисав вернулся в правление.
— Чего тебе, писарь?
— Э… что делать-то?
— С чем?
— С этой бумагой из Прелепницы.
— В архив, в архив, и все! — решительно повторил Радисав.
— Нельзя ее в архив! — смиренно возразил писарь.
— Почему нельзя? — спросил староста, думая, что писарь ставит под сомнение его познания в делопроизводстве.
— Потому что при этом документе есть приложение, а его в архив никак не сунешь.
— В архив вместе с приложением! — загремел Радисав.
— Слушаюсь, но только приложение это — младенец, живой младенец.
— А… м-да! — замычал Радисав, вспомнив содержание письма. — Ну, а как же быть?
— Не знаю, — сказал писарь и пожал плечами.
— Зато я знаю!
Радисав повернулся к посыльному.
— Где младенец?
— В комнате у писаря, — ответил посыльный, и тут из Писаревой комнаты донесся такой вопль Милича, что и Радисав, и писарь, и посыльный бросились туда и с ужасом увидели, что Милич, лежавший на Писаревой кровати, где валялись и кое-какие документы, привел их в совершенную негодность.
— Фу! — произнес Радисав. — Зови скорей Срею из Прелепницы, пусть уберет это дерьмо.
— Какого Срею? — спросил посыльный.
— Срею из Прелепницы, того самого, который принес письмо и младенца…
— А он… — сказал посыльный и почесал затылок, — это самое… оставил письмо и ребенка, а сам вернулся в Прелепницу.
— Кто это вернулся? — рявкнул Радисав.
— Он… Срея из Прелепницы.
— И оставил это?
— Да, — ответил посыльный.
— Ох! — вздохнул Радисав. — Как же теперь быть? И писарь и посыльный потупили очи и пожали плечами.
— Послушай, писарь, сейчас же зови сюда членов правления. Пусть рассудят: обязаны ли мы содержать сирот, которых наши жители рожают черт-те где?
А уходя, добавил:
— Я вернусь через полчаса, пусть подождут.
Староста ушел к Ивко, а писарь с посыльным пришли к соглашению: посыльный оставался стеречь ребенка, а писарь пошел созывать членов правления.
Старейшины собрались перед домом, а когда пришел Радисав, вошли в правление. Председатель Радисав сел на свое место, выпятил грудь, отдал честь и взял слово:
— Смирно! Открываю заседание. Ребята, прелепницкая община прислала нам рапорт. Зачитай его, писарь!
Когда писарь прочел письмо за № 143, все члены правления переглянулись и вскипели.
— Спасибо! — завопил Петар Ранчич. — Что мы, дураки, чтобы кормить чужих детей? Кто кашу заварил, тот пусть ее и расхлебывает!
— А я скажу, — добавил Радисав Андрич, — раз есть в нашей стране законы для взрослых, то есть законы и для детей. Пусть все по закону и будет!
