Джон Стейнбек - Зима тревоги нашей
Ввалился Джой Морфи, держа руку у горла.
– Ради господа бога! – простонал он. – На помощь!.. Или дайте хотя бы пепси-колы, ибо – ох! – весь пересох. Почему здесь такая темнотища? Или очи мои поразила слепота?
– Шторы спущены. Чтобы жаждущим банкирам было неповадно сюда бегать.
Итен подошел к холодильнику, достал оттуда заиндевевшую бутылку, сорвал с нее колпачок и полез за второй.
– Я, пожалуй, тоже выпью.
Джой-бой прислонился к освещенному стеклу и отпил сразу полбутылки.
– Эх! – сказал он. – Кто-то забыл свою казну. – И взял бумажник с прилавка.
– Это скромный подарочек от коммивояжера «Б. Б. Д. и Д.». Старался перехватить кое-что из наших заказов.
– Видно, есть из-за чего стараться. Он вас не орешками угостил. Эта вещь не из дешевеньких. Даже с вашей монограммой – золотом.
– Вот как?
– Вы разве не видели?
– Да он только что ушел.
Джой просунул пальцы между кожаными боками бумажника и стал перебирать прозрачные целлофановые отделеньица для документов.
– Скорей вступайте в какой-нибудь клуб, – сказал он. Потом открыл задний кармашек. – Вот это называется чуткий подход. – Он извлек оттуда зажатую между указательным и средним пальцем двадцатидолларовую бумажку. – Я чувствовал, что «Б. Б. Д. и Д.» ведут осаду нашего города, но чтобы сразу двинуть танки!.. Да! Такой сувенирчик не забудешь.
– Это в самом деле там лежало?
– Что же, я, что ли, подсунул?
– Джой, слушайте! Этот тип обещает мне пять процентов от каждого заказа, переданного их фирме.
– Шика-арно! Вот и разбогатеете, и давно пора! Если обещает, значит, сделает. Выставляйте кока-колу. Ради такого дня.
– Неужели вы считаете, что я должен пойти на…
– А что тут плохого? Ведь цены не повысятся? И кто от этого теряет?
– Он не велел говорить Марулло, не то Марулло подумает, будто я получаю больше.
– Ну, само собой. Хоули, да что с вами? Совсем рехнулись? Это, наверно, освещение такое. Физиономия у вас какая-то зеленая. А я тоже позеленел? Уж не собираетесь ли вы отказываться?
– Я еле удержался, чтобы не дать ему пинка в зад.
– Ну кто еще на такое способен? Только вы да динозавры.
– Он сказал, все так делают.
– Нет, не все. Потому что не всем удается. Считайте, что вам здорово повезло.
– Это нечестно.
– Почему? Кому это во вред? Что тут противозаконного?
– Значит, вы бы согласились?
– Согласился? Да я стал бы на задние лапки, только дайте! В нашем деле все лазейки закрыты. В сущности говоря, если ты простой банковский служащий, а не директор, так для тебя любое ухищрение противозаконно. А вас я решительно не понимаю. Что вы тут мудрите? Если бы вы обирали вашего Альфио, я бы сказал, что это не совсем порядочно. Но ведь дело обстоит не так. Вы оказываете им любезность, они оказывают вам. А их любезность эдакая хрустящая, зелененькая. Не будьте идиотом. У вас жена, дети – надо и о них подумать. Воспитание детей что-то не дешевеет, и не предвидится, чтобы подешевело.
– Пожалуйста, уйдите отсюда.
Джой Морфи со стуком опустил на прилавок недопитую бутылку.
– Мистер Хоули… Нет!.. мистер Итен Аллен Хоули, – ледяным тоном сказал он. – Если вы думаете, что я способен совершить бесчестный поступок или вас на это подтолкнуть, подите вы знаете куда!
Джой с величественным видом зашагал к дверям кладовой.
– Да нет, я не то хотел сказать. Совсем не то. Джой! Честное слово! Просто у меня сегодня и без того тяжелый день, то одно, то другое. И потом – этот ужасный праздник. Ужасный праздник!
Морфи остановился.
– То есть как? А, да! Понимаю. Я все понимаю. Вы верите мне?
– И так каждый год, с раннего детства… только год от году мне все тяжелее, потому… наверно, потому, что понятнее. Я слышу эти слова, и в них звучит такое одиночество: «Lama sabach thani» [5].
– Знаю, Итен, анаю. Но теперь уже скоро, уже недолго осталось, Итен. Забудьте мою вспышку, ладно?
И железный пожарный колокол ударил на башне ратуши – один-единственный раз.
– Кончилось, – сказал Джой-бой. – Теперь все, до следующего года. – Он тихонько вышел в переулок, без стука притворив за собой дверь.
Итен поднял шторы и снова открыл лавку, но торговля в эти часы шла вяло, – несколько картонок молока и кирпичиков хлеба ребятишкам, маленькая баранья отбивная и банка зеленого горошка мисс Борчер к ужину. Люди просто не показывались на улице. За последние полчаса, пока Итен прибирал перед закрытием, к нему никто даже не заглянул. И он запер лавку и уже вышел на улицу, как вдруг вспомнил, что ничего не взял для дома. Пришлось вернуться, набрать две бумажные сумки всяких продуктов и снова все запереть. Ему хотелось спуститься к набережной, поглядеть, как серые волны колышутся там среди свай пристани, вдохнуть запах морской воды, поговорить с чайкой, которая – клюв по ветру – стояла на буйке. Он вспомнил стихотворение одной поэтессы, когда-то давным-давно пришедшей в экстаз при виде скользящей спирали чайкиного полета. Стихотворение начиналось так: «В тоске иль в счастье крылами веешь, стихии дочь?» Вопроса этого поэтесса так и не выяснила, да, вероятно, и не стремилась выяснить.
С двумя тяжелыми сумками в руках, полными праздничных закупок, было не до прогулки. Итен усталыми шагами прошел по Главной улице и свернул на свою Вязовую к старинному дому семьи Хоули.
Глава II
Мэри отошла от плиты и взяла у него одну сумку.
– Мне столько всего нужно тебе. рассказать. Просто не терпится.
Он поцеловал ее, и она почувствовала, какие у него сухие губы.
– Что с тобой? – спросила она.
– Устал немножко.
– Но у тебя же было три часа перерыва.
– Мало ли там дел.
– Надеюсь, ты не в миноре?
– Такой уж день – минорный.
– Нет, день сегодня замечательный. Подожди, ты еще ничего не знаешь…
– Где ребята?
– Наверху, слушают радио. У них тоже есть новости.
– Что-нибудь неприятное?
– Ну, почему ты так говоришь!
– Сам не знаю.
– Ты плохо себя чувствуешь?
– Да нет! Вот пристала!
– Такие радостные новости – нет, подожду до послеобеда. Ну, ты у меня и удивишься!
Аллен и Мэри-Эллен кубарем скатились вниз по лестнице в кухню.
– Пришел! – сказали они.
– Папа, у тебя в магазине есть «Пикс»?
– Корнфлекс? Конечно, есть, Аллен.
– Принесешь нам несколько коробок, а? Это те самые, где надо вырезать маску Микки-Мауса.
– Не великоват ли ты для Микки-Мауса?
Эллен сказала:
– Крышку с коробки срезают, потом надо приложить десять центов, и они пришлют такую штуку для чревовещания и как ею пользоваться. Только что передавали по радио.
Мэри сказала:
– Расскажите папе, что вы собираетесь делать.
– Мы хотим участвовать во всеамериканском конкурсе на сочинение «Я люблю Америку». Первая премия – поездка в Вашингтон, встреча с президентом, и родители тоже. И вагон всяких других премий.
– Прекрасно! – сказал Итен. – Но о чем речь? Что от вас требуется?
– Это херстовские газеты! – крикнула Эллен. – Объявили по всей стране. Надо написать сочинение на тему «За что я люблю Америку». Кто получит премии, тех будут показывать по телевизору.
– Блеск! – крикнул Аллен. – Скажешь, плохо? Поездка в Вашингтон, гостиница, театры, к президенту и мало ли чего еще! Скажешь, не блеск?
– Скажу: а школа?
– Это летом. Премии объявят четвертого июля, в День независимости.
– Ну что ж, тогда пожалуйста. А на самом деле что вы любите – Америку или премии?
– Слушай, отец, – сказала Мэри. – Не порть им удовольствия.
– Я просто хочу отделить корнфлекс от Микки-Мауса. А они все валят в одну кучу.
– Папа, а где это можно взять?
– Что где взять?
– Ну, вроде кто чего об этом писал.
– У твоего прадеда было много хороших книг. Они на чердаке.
– Какие? Про что там?
– Ну, например, речи Линкольна, и Дэниела Уэбстера, и Генри Клея. Можешь полистать Торо, или Уолта Уитмена, или Эмерсона. Да и Марка Твена. Они все там на чердаке.
– Папа, а ты сам их читал?
– Твой прадед был мой дед. Он читал мне вслух кое-когда.
– Ты поможешь нам писать сочинения?
– Тогда они будут не ваши.
– Ну ладно, – сказал Аллен. – Только не забудь принести «Пиксов». В них ведь железо и много всего полезного.
– Постараюсь не забыть.
– Можно, мы пойдем в кино?
Мэри сказала:
– Вы же собирались красить пасхальные яйца. Они уже варятся. После обеда можете заняться этим на южной террасе.
– А можно, мы пойдем на чердак посмотрим книги?
– Если не забудете погасить электричество. Однажды там целую неделю горел свет. Это ты не выключил, Итен.
Когда дети убежали, Мэри сказала:
– Ты рад, что они будут участвовать в конкурсе?
– Конечно, рад, пусть только займутся этим как следует.
– Мне просто не терпится рассказать тебе. Марджи сегодня гадала на меня. Три раза подряд, потому что у нее никогда в жизни так не было. Три раза! Я сама видела, какая шла карта!
![Джон Стейнбек - Зима тревоги нашей [litres]](/uploads/posts/books/139161/139161.jpg)
