Леопольд фон Захер-Мазох - Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах
Потребовалось время, чтобы буря улеглась и обед мог быть продолжен. Каждый смущенно глядел в свою тарелку, никто не произносил ни слова, слышны были только вздохи да позвякивание столовых приборов.
Во время десерта вошел священник, сопровождаемый Февадией.
— Вы уже слышали о постигшем нас несчастье? — проговорил он растерянно.
— Я все знаю, — загробным голосом ответил Менев.
— Моих сыновей тоже отчислили, — вскричал священник, — что выйдет из этих бездельников?
Никто не нашелся, что ответить. И опять на некоторое время повисло молчание.
Между тем Онисим спешно известил своего барина о происходящем в Михайловке, и тот галопом поскакал туда.
Теперь настал его черед действовать. Первой во дворе он встретил Зиновию и отвел ее в сторону.
— Пора положить этому конец, — начал он. — Я сдержал слово, и этого достаточно, я не мстителен. Они все наказаны и, вероятно, суровее, чем заслужили.
— Что?! Я совершенно не понимаю, о чем вы.
— Вам известно, как заносчиво здесь в свое время со мной обошлись и с какими предсказаниями я тогда ушел, — продолжал Сергей. — Мои слова более чем сбылись. Вы, сами того не ведая, оказались моей союзницей — прекрасной змией этого рая. Всеобщее грехопадение произошло раньше, чем я мог надеяться. Теперь ваша задача выполнена, и вот-вот появится херувим с огненным мечом.
— Что вы намереваетесь предпринять? — спросила Зиновия.
— Первым делом — произвести большой взаиморасчет, — ответил Сергей, — ибо за мной не должно оставаться долга. А затем, если ко мне обратятся за помощью, — разрешить возникшие проблемы так, что, как я надеюсь, все стороны останутся довольны.
— И я тоже?
— И вы тоже.
— Хорошо, можете на меня рассчитывать.
— Прежде всего, прошу вас сохранять серьезность, когда я буду держать речь.
— Буду стараться изо всех сил.
— Далее — я заклинаю вас с этого момента вести себя абсолютно пассивно.
— Это я вам также обещаю.
— Одно ваше слово может все испортить.
— Я буду нема как рыба.
— Когда же я уеду, вы просто предоставьте всех, без исключения, их судьбе, не давайте никаких советов и никому не оказывайте помощи.
— Поостерегусь.
— Пусть все думают, что вы находитесь в такой же безысходной ситуации, что и остальные.
— Сделаю все, чего вы желаете, Сергей, вы останетесь мною довольны, — ответила она. — Но не сбрасываете ли вы со счетов Наталью, которая вмиг обретает мужество и энергию, как только кому-то требуется ее помощь?
— Ей это не по плечу.
— Было бы неплохо склонить кредиторов как можно дольше оказывать нам честь своим посещением — так долго, пока хозяева дома не кинутся искать вашего содействия.
— В этом есть резон.
— Итак, я подам вам знак.
— Хорошо, но с исключительной осторожностью. Никто не должен догадаться, что между нами существует договоренность.
— Не беспокойтесь, — сказала Зиновия, задумчиво окидывая взглядом сад. Затем она с любезной улыбкой медленно повернула красивое лицо к Сергею. — Собственно говоря, мой друг, меня вы тоже здорово одурачили.
— Вы невольно участвовали в моей шахматной партии, — ответил Сергей. — Раньше я не сообщал вам о своих планах лишь оттого, что чувствовал: вы выиграете мне партию, только если не будете их знать. Потому я и счел за лучшее сохранить секрет при себе. Но вашим доверием я никоим образом не злоупотребил.
— Вы правы. Ну а теперь за дело!
Она подала ему руку, которую он сердечно пожал, и первой направилась к дому.
Спустя несколько минут в столовую вошел Сергей, серьезный и мрачный, держа шляпу в руке. Он не сел на предложенный ему стул, а лишь слегка оперся на спинку.
— Господа, — холодно начал он, — вы еще, вероятно, помните тот погожий сентябрьский день, когда я посватался к Наталье и, встретив категорический отказ, с недобрым предсказанием покинул Михайловку?
Все удивленно переглянулись, но никто не проронил ни слова.
— Тогда вы торжествовали, — продолжал Сергей, — а сегодня настал час трубить моим победным фанфарам. Я советовал вам не слишком полагаться на свою добродетель. Я тогда сказал: вы, вероятно, лишь потому столь нравственны, что всегда жили в стороне от большого света, но даже в этом раю вам не избежать грехопадения, если появится искусительница, которая предложит вам запретный плод. Такая искусительница нашлась. Надо отдать должное прекрасной змие. Она невероятно быстро и основательно справилась со своим делом.
Взоры всех присутствующих обратились на Зиновию, которая стояла у окна, повернувшись к обществу спиной.
— К сожалению, все обстоит именно так, как вы говорите, — ответил Менев. — Но я не понимаю, с какой целью…
— Я попрошу вас набраться терпения, — перебил Сергей, — и тогда вы очень скоро меня поймете. Все вы, ни секунды не сомневаясь, разбили счастье двух сердец. Теперь я спрашиваю, по какому праву вы судили меня? В чем вы меня тогда упрекали? Кто из вас с тех пор не сделал того же, и еще худшего? Но вы нагрешили гораздо больше меня, вы совершили уйму предосудительных поступков, которые совершенно расходятся с моими представлениями о приличиях и морали. Я не говорю о романах, которые здесь читались и воплощались в жизнь, или о состоявшихся здесь дуэлях, и менее всего имею в виду вакханалии, которые вы устраивали. Но здесь играли в азартные игры и похищали замужних женщин, здесь дамы изображали эмансипацию и расхаживали в мужских костюмах, точно цирковые наездницы или укротительницы зверей; члены этого семейства и их соседи устраивали скандалы в ресторанах и прочих общественных местах, дрались, подвергались полицейскому задержанию и исключению из гимназии, в своем необузданном озорстве они не постеснялись даже церковь превратить в сцену. Всем этим, господа, вы намного превзошли меня, и потому поймете, что я вынужден распрощаться с вами, ибо не могу впредь поддерживать отношения с такими людьми.
Сергей поклонился и с возмущенным выражением лица покинул дом. Все молчали, ощущая гнетущую подавленность, только Зиновия украдкой смеялась в носовой платок.
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — вымолвил наконец Менев.
— Нас покидают друзья, — со вздохом проговорила Аспазия. — Скоро весь свет начнет на нас пальцем показывать.
— Остается одно, — подал голос Феофан, — распродать все и уехать из этих мест.
Зиновия больше не могла сдерживаться. По-прежнему прикрывая лицо носовым платком, она потихоньку вышла и затворилась у себя в комнате.
— Она плачет, — чуть слышно сказала двоюродная бабушка.
— Это для нее было слишком грубо, — заметила Лидия.
— Он мог бы хоть кого-нибудь пощадить, — откликнулся Менев.
Снаружи запели евреи:
Настала пора освежиться, друзья,
Седлайте, седлайте коней!..
Но вопреки словам песни они вовсе и не думали разъезжаться, а решили переночевать у Менева на сеновале.
Когда стемнело, Онисим принялся курсировать возле дома, с нетерпением посматривая на окно Натальи. Наконец там блеснул луч света: девушка с зажженной лампой вошла в комнату. Онисим легонько постучал по стеклу. Наталья отворила окно и выглянула наружу.
— Вы, стало быть, воротились, милая барышня?
— Я только что приехала, — ответила она. — Ах! Вернись я немного раньше, такого бы не случилось.
— Чего, дорогая барышня?
— Теперь все потеряно, — пробормотала она.
Слезы потекли у нее по щекам, и в конце концов она навзрыд зарыдала.
— Но, барышня, вы совершенно напрасно кручинитесь.
— Ах! Я так его люблю, он даже не представляет, как сильно, я прежде и сама этого не знала.
— Да разве ж он вас не любит?
Она отрицательно покачала головой.
— Мне лучше знать, — утешил ее старик. — Кто может, увидев вас, не влюбиться! Но здесь с моим барином когда-то обошлись дурно; естественно, что рано или поздно он должен был высказать им все, что об этом думает.
— Но ведь он больше не вернется!
— Вернется, если вы того пожелаете.
Наталья осушила слезы.
— Случилось то, что должно было случиться, — продолжал старик. — Кто знает, не разыграйся весь этот сыр-бор, стали бы вы когда-нибудь нашей барыней?
— Так далеко дело еще не зашло.
— Теперь-то уже зашло, именно сейчас. Почивайте спокойно, моя дорогая барышня.
В этот момент Зиновия, удачно разместив евреев на сеновале, как раз проходила по двору в подбитой и отороченной серебристо-серым беличьим мехом бархатной темно-красной душегрейке, которую этим утром привез ей портной.
— Вот она, — чуть слышно проговорила Наталья, — та, кому мы обязаны всеми своими бедами. Что-то она теперь будет делать? Наверняка на уме у нее недоброе.
