Михаил Зощенко - 3 том. Сентиментальные повести
А просить я имею право. У меня есть основания. Вы в своем предупреждении к третьему отделу книжки «Над кем смеетесь» пишете:
— А которые читатели из принципа не захотят все же читать эти молодые рассказы — то пущай не читают. Пущай тогда за автором будет двугривенный. Когда‑нибудь рассчитаемся.
Вот я и хочу рассчитаться, правда, возврата двугривенного не прошу, ибо я все же прочитал, но прошу взамен за это написать мне пару слов.
Да, еще хотел Вас предупредить и дать честное слово, что уж никому из читателей Вашей книжечки не проговорюся, что, мол, т. Зощенко рассчитывается и пишет письма. Ну, уж будьте покойны, пускай сами до этого дойдут.
А то им и в голову, наверно, не стукнет такая мысль, чтобы Вам написать и от Вас получить ответ.
Нет, т. Зощенко, уверяю Вас, им не стукнет такая мысль, ибо большинство теперь читателей пошло таких, что сразу прут к рассказам, а что им до предупреждения от автора.
С комсом. и читательским приветом
Я.
Вы уж, т. Зощенко, не откладывайте в долгий писательский ящик, а сейчас же ответьте. Как‑то, знаете, надежней будет, что не забудете. Жду ответа.
Письмо рабкора
Козъмодемъянск Марийской автономной области
9 июля 1928
Уважаемый т. Зощенко!
С большим удовольствием прочел Вашу изданную «ЗиФом» книгу «Над кем смеетесь». Главным образом, меня заинтересовали в ней помещенные в третьем разделе Ваши фельетоны.
Я уже давно думал, что в настоящее время юмористические рассказы должны бы быть частично заменены сборниками фельетонов, как материалом, имеющим реальную подкладку, а потому и более способным заинтересовать тот круг читателя, который предпочитает «правду» авторским, извините, «выдумкам». Затем у лиц, доставляющих материал для фельетонов, конечно, усилится боязнь доставлять этот материал, так как мало кому доставит удовольствие попасть из живущей один день и после этого преданной читателем забвению газеты в несравненно более долговечную книгу. Повторяю, что я это думал давно, но никак не предполагал, что мои мысли осуществятся.
Тов. Зощенко, я рабкор. Писал свои корреспонденции и в виде фельетонов. Часть из написанного мною количества последних была помещена. Часть шла через соответствующие органы, а часть помещалась в стенной газете.
Мне бы очень хотелось узнать у Вас, как у человека, близко стоящего к «ЗиФу» (заключаю из обилия изданных последним Ваших произведений), может ли «ЗиФ» выпустить (хотя бы в качестве приложений к одному из журналов) еще сборник фельетонов. Если да, то я бы очень желал дать свои фельетоны, только если Вы согласитесь прислать их Вам на проверку, т. е. под Вашу редакцию.
В качестве доказательства того, что если не литературно, то в смысле грамматики я наликбезился, посылаю Вам напечатанный в журнале свой маленький рассказ. Ваше мнение о нем я также очень хотел бы знать. Журнал прошу не возвращать и оставить у себя в знак моей благодарности за доставляемые чтением Ваших произведений хорошие минуты. Жду Вашего ответа.
Уважающий Вас…
Адрес — г. Козьмодемьянск…
Я — веселый человек
В заключение я хочу припомнить два или три телефонных разговора. Это несколько выпадает из тона моей книги. Но мне кажется, это необходимо для полноты содержания.
К тому же эти разговоры я записал почти буквально. Возможно, что я ошибаюсь только в расстановке слов.
Вот первый разговор:
28 января 1929
— Простите, что беспокою вас… Вот нас пять человек… Мы скучаем… Буквально умираем от скуки… Что нам делать?.. Как развлечься?.. Куда пойти?..
— Позвольте… Но я не бюро обслуживания.
— Да, конечно, мы знаем… Не сердитесь… Это не шутка… Мы звонили именно вам. Разговор зашел о вас. Как вы сумели сохранить свою веселость, жизнерадостность… Что вы для этого делаете?..
— Но кто вам сказал?.. Я скучный и мрачный человек… Откуда я знаю, как вам нужно развлекаться…
— Простите в таком случае… Два–три слова вас, надеюсь, не затруднят…
— Ну, пойдите в кино.
(Сердится. Трубка резко повешена.)
Скромная просьба
— Извините, что я нарушаю, может быть, вам спокойствие. Мне желательно поговорить с вами… Вчера вечером я слышал, как моя жена беседовала с вами по телефону…
— Простите, но я не припомню. Мне много звонят.
— Это неважно. Вечером, около девяти она вам звонила. Я не имел удовольствия слышать, что вы ей вкручивали, но она хохотала довольно весело.
— Да, но я ее не знаю… Вчера, действительно, звонила какая‑то мне незнакомая женщина. Но я не знаю ее лично. Просто телефонный разговор.
— Оставьте, товарищ… Мы знаем эти разговорчики. Сегодня она по телефонной сети разговаривает, а завтра она у вас разговаривает… Слушайте, уважаемый литератор, плюньте на это дело. Нет, я вам серьезно говорю. Ну что вам стоит! Звонит какая‑то баба — не отвечайте ей. Скажите, черт ее подери, — вам нету времени.
— Голубчик, я обычно так и делаю. И охотно это сделаю и с вашей женой. Как ее имя?
— Тося… Антонина Васильевна…
— Пожалуйста.
— Я очень вам благодарен. Все это ерунда, а у меня, так сказать, нарушено течение жизни. Благодарю вас. Я всегда любил ваши веселенькие сочинения… Пока…
Больше Антонина Васильевна мне не звонила. Должно быть, помогли домашние средства.
Приложение
Из переписки с читателями
Критики считают, что я пишу о мещанстве и что герои моих рассказов — мещане.
При этом некоторые критики недоумевают — откуда я беру такое непомерное количество мещан. Не есть ли это моя выдумка? Не погряз ли я сам в мещанском болоте? Тем более, что ничего, кроме мещан, я как будто не вижу.
В таком случае позвольте сделать разъяснение. Но прежде, чем приступать к разъяснению, позвольте опубликовать одно письмо, которое я недавно получил. Это письмо почти совпадает с теми критическими замечаниями, которые я продолжаю получать по своему адресу.
Вот это письмецо:
7 января 1930
Здравствуйте, т. Зощенко.
Пишу, только что прочитавши ваши «Письма к писателю».
Почему? Во–первых, потому, что вы стали «почти что любить людей», во–вторых — мне захотелось соригинальничать. Все мы грешны.
Признаться, меня поражает, что ни в одном письме к вам нет дельной критики. Только один парень правильно отметил ваши недостатки, да и то под конец сравнил вас чуть не с Чеховым.
Я думаю, да и вы, наверно, сами согласитесь, что до Чехова вам далеко. Может быть, чеховские рассказы глубже, потому что он высмеивал все общество, а вам приходится вытаскивать отдельные группки людей.
Но мне кажется, что вы высмеиваете не совсем то, что нужно. Еще не изжитый бюрократизм, волокиту, вредительство, некультурность — все, что тормозит наше социалистическое строительство, — вот что вам надо высмеивать, а не мещанское болото, которое и без того отживает свой век и никого не интересует. А уж если и показываете человека из этого болота, то покажите его дальнейший рост, его перестройку.
Это просто дружеский совет. По вашим комментариям у меня создалось впечатление о вас, как о «своем парне». Я надеюсь, вы не обидитесь, так как просто смотрите на вещи и как будто искренни.
А с вашими юмористическими способностями вы бы много действительной пользы принесли.
«Вот нахалка, — скажете вы, прочитав письмо, — на двенадцать лет моложе, а менторствует».
Такое уж мы поколенье, дерзкий народ, так и тянет в каждую суматоху сунуться.
Могу дать краткую характеристику о себе, чтоб не показалось все странным.
Лета — 21 год. Имею мужа, только что окончившего инженера, работает на заводе, ребенка трех лет — умненького и красивого.
Все время пристает, пока пишу это письмо: «Кому пишешь?» Говорю: «Смешному дяде». Отстал.
Работаю секретарем правления — выдвинута. Имею сверх головы партийной, профессиональной и комсомольской нагрузок.
Вот и все. Прошлое мое не для юмориста — слишком безрадостно. Да и оно вас, конечно, и не заинтересует.
Не поймите письма превратно. Вы как будто бы интересный «человек». Я так и не поняла, в партии вы или нет. Все‑таки надо бы в сборник и ругательные письма получить, а то получилось неестественно. Ну, всего.
Л. К.
Получается, что некоторые критики недалеко ушли от этой молодой женщины, у которой умненький сын, — они также недоумевают — зачем я пишу о мещанах. Отвечу по порядку.
Прежде всего позвольте сказать, что некоторая легкость мыслей не позволяет автору письма понять основные положения.
