Эрнест Хемингуэй - Острова в океане
– Нет, виноват. Не то сказал. Воду таскай до заката, а судно я выведу отсюда, когда взойдет луна. Три часа мы потеряем, зато потом шесть выгадаем.
– Ты пробовал воду? – спросил Ара.
– Пробовал, – сказал он. – Вода хорошая, чистая. Ты был прав.
– Спасибо, – сказал Ара. – Так я пойду позову Вилли. Он уже сколько времени ныряет.
– Том, а мне что делать? – спросил Генри. – Остаться с тобой, или таскать воду, или, может, еще что?
– Таскай воду, а когда совсем уморишься, ложись спать. Ночью постоишь со мной на мостике.
– Привезти тебе рубашку или свитер? – спросил Генри.
– Пожалуй, рубашку и самое легкое одеяло, – сказал Томас Хадсон. – Песок сухой, сейчас можно и на солнце спать. А попозже на ветру похолодает.
– Какой тут песочек! Я такого сухого, рассыпчатого в жизни своей не видал.
– Это ветры его взбили за много лет.
– Томми, поймаем мы их?
– Конечно, поймаем, – сказал Томас Хадсон. – Никаких сомнений быть не может.
– Ты уж меня прости за мою дурость, – сказал Генри.
– За твою дурость тебя еще в люльке простили, – сказал Томас Хадсон. – Ты храбрец, Генри, и я тебя люблю и верю тебе. И никакой ты не дурень.
– Ты, правда, думаешь, что у нас будет бой с ними?
– Наверняка будет. Но ты об этом не думай. Думай о разных разностях. Думай о том, что тебе надо делать, и помни, что у нас у всех должно быть хорошее настроение, пока не начнется бой. О бое думать буду я.
– Я сделаю все, что от меня требуется, – сказал Генри. – Жалко, этот бой нельзя прорепетировать, тогда я бы еще лучше выполнил свой долг.
Томас Хадсон сказал:
– И так справишься. Нам этого боя не миновать.
– Уж очень ждать долго, – сказал Генри.
– Ждать всегда долго, – сказал ему Томас Хадсон. – Особенно когда гоняешься за кем-нибудь.
– Ты бы поспал, – сказал Генри. – Ты теперь совсем не спишь.
– Я посплю, – сказал Томас Хадсон.
– А как ты думаешь, Том, где они бросили свою подлодку? – спросил Ара.
– Лодки они увели отсюда и всех здешних поубивали, допустим, неделю назад. Значит, это та самая подлодка, о которой шла речь в Камагуэе. Но пока она еще была на плаву, они добрались на ней сюда. На резиновых лодках в такой ветер не ходят.
– Значит, подлодка затонула где-то недалеко, к востоку отсюда.
– Правильно. И тогда им, голубчикам, пришлось совсем раскрыться, – сказал Томас Хадсон.
– А до дома-то еще далеко, – сказал Генри.
– Теперь еще дальше будет, – сказал Ара.
– Немцы – чудной народ, – сказал Томас Хадсон. – В общем-то они храбрые, некоторые вызывают просто восхищение. И вдруг такие вот мерзавцы попадаются.
– Давайте лучше делом займемся, – сказал Ара. – Поговорить можно и ночью, на вахте, чтобы ко сну не клонило. А ты отдохни, Том.
– Тебе надо поспать, – сказал Генри.
– Что отдых, что сон – все едино.
– Нет, неверно, – сказал Ара. – Тебе важно выспаться, Том.
– Что ж, попробую, – сказал Томас Хадсон. Но когда он остался один, ему так и не удалось заснуть.
И надо же им было так напакостить здесь, думал он. Ничего, мы все равно их накроем. Здешние люди могли бы только рассказать нам, сколько было немцев и как они вооружены. За это, очевидно, и стоило их убить – с немецкой точки зрения. Что, мол, с ними считаться – негры! Но до некоторой степени это выдает их. Если они пошли на такое убийство, значит, руководствовались каким-то планом, значит, надеялись, что их подберут свои. Опять же этот план мог вызвать разногласия, иначе зачем им было убивать своего. Впрочем, с ним могли расправиться за что угодно. Может, он повел лодку на погружение, когда она должна была всплыть и пробираться домой.
Ну и что нам дадут мои домыслы? – подумал он. Полагаться на них нельзя. Может, так было, а может, нет. Но если было, значит, лодка пошла на погружение в виду берега, и пошла быстро. Следовательно, с собой они почти ничего не успели взять. Может быть, тот матросик тут ни при чем и зря его убили.
Сколько у них лодок, тоже не известно, потому что на двух – на трех здешние жители могли уйти за черепахами. Так что тебе остается только ломать голову и обследовать ближайшие островки.
Но что, если они пересекли Старый Багамский пролив и пристали к берегам Кубы? Ну, конечно! Как же ты раньше об этом не подумал? Для них это наилучший выход.
А если так, то из Гаваны они смогут добраться домой на любом испанском судне. Правда, в Кингстоне суда проходят проверку. Но риск тут наименьший, многим удавалось проскочить это препятствие. А наш Питерс, собака! Надо же, рация у него отказала. ПСО, подумал он: Пункт Связи Отказал. Нам дали большой передатчик, а он с этим красавцем не справился. Как он его запорол, понятия по имею. Но вчера в наш час ему не удалось связаться с Гуантанамо, а если и сегодня ночью ничего не выйдет, тогда мы сядем в калошу. А, к черту! – подумал он. Калоша еще ничего, есть места и похуже. Спи, сказал он себе. Это самое толковое, что ты можешь сделать сейчас.
Он поерзал плечами, укладываясь на песке, и заснул под рев волн, разбивавшихся о риф.
III
Томас Хадсон спал, и ему снилось, что сын его Том не убит, и что два других мальчика живы и здоровы, и что война окончилась. Ему снилось, что мать Тома спит вместе с ним, навалившись на него во сне, как это часто бывало. Он всем телом ощущал ее тело, ногами ее ноги и грудью ее грудь и губами ее сонно ищущие губы. Шелковистая масса ее волос накрыла ему глаза и щеки, и он отвел свои губы от ее губ, и захватил прядь волос в рот, и не выпускал. Потом, не просыпаясь, он нащупал револьвер на поясе и сдвинул его в сторону, чтобы не мешал. Потом затих под тяжестью ее тела, медленно и ритмично покачиваясь вместе с ней, чувствуя на лице шелковистую завесу ее волос.
Было это, когда Генри накрыл его с головой легким одеялом, и Томас Хадсон пробормотал во сне:
«Спасибо тебе, что ты такая ласковая и теплая и что так тесно прижимаешься ко мне. Спасибо, что ты так скоро вернулась и что ты не слишком худа».
– Эх, бедняга, – сказал Генри, заботливо оправляя одеяло. Потом он подхватил две пятигалонные оплетенные бутыли, взвалил их на плечи и ушел.
«А я думала, тебе хочется, чтобы я похудела, Том, – сказала женщина во сне. – Ты говорил, что когда я худею, то становлюсь похожа на молодого козленка, а лучше молодого козленка ничего и вообразить нельзя».
«Ах ты, – сказал он. – Ну, кто кого будет любить, ты меня или я тебя?»
«Оба вместе, – сказала она. – Если ты согласен, конечно».
«Люби ты меня, – сказал он. – Я очень устал».
«Ты просто лентяй, – сказала она. – Дай-ка я сниму с тебя револьвер и положу рядом. А то он все время мешает».
«Положи его на пол, – сказал он. – И пусть все будет так, как должно быть».
Когда все уже было так, как должно быть, она сказала:
«Ты хочешь, чтобы я была тобой или ты мной?»
«Тебе право выбора».
«Я буду тобой».
«Я тобой быть не сумею. Но попробовать можно».
«Попробуй – смеха ради. Главное, не старайся беречь себя. Старайся все отдать и все взять тоже».
«Ладно».
«Ну как, получается?»
«Да, – сказал он. – И это чудесно».
«Вот теперь понимаешь, что мы чувствуем?»
«Да, – сказал он. – Да, понимаю. Отдавать не так трудно».
«Только отдавать нужно все-все. А ты рад, что я вернула тебе мальчиков и что по ночам я прихожу к тебе прежней чертовкой?»
«Да. Я рад и счастлив, а теперь откинь волосы с моего лица, и дай мне твои губы, и обними меня так крепко, чтобы нельзя было дышать».
«Сейчас. А ты – меня, хорошо?»
Проснувшись, он нащупал рукой одеяло и не сразу понял, что все это только привиделось ему во сне. Он повернулся на бок, и боль от вдавившейся в бедро кобуры возвратила его к действительности, но внутри теперь было еще более пусто – приснившийся сон оставил новую пустоту. Постепенно он разглядел, что еще светло, разглядел шлюпку, которая везла на судно пресную воду; разглядел белую пену мерно ударяющих в риф бурунов. Он лег на другой бок, подоткнул под себя одеяло и, положив голову на руки, заснул опять. Он спал без просыпу, пока его на разбудили к началу вахты, и больше уже не видел никаких снов.
IV
Он простоял за штурвалом всю ночь, и вместе с ним до полуночи нес вахту Ара, а потом Генри. Волны били им в борт, и править при такой качке было нелегко – похоже на спуск верхом с крутой горы, думал он. Едешь все время вниз и вниз, а иной раз вильнешь поперек склона. Только море – это не одна, а много гор, оно как пересеченная местность.
– Говори со мной, – сказал он Аре.
– О чем говорить, Том?
– О чем угодно.
– Питерс опять не смог поймать Гуантанамо. Он эту штуку совсем доконал. Новую, большую.
– Знаю, – сказал Томас Хадсон, стараясь спускаться с горы как можно тише, чтобы судно не так качало. – Он там пережег что-то и не может починить.
– Но он слушает, – сказал Ара. – И Вилли с ним – следит, чтобы он не заснул.
– А кто следит, чтобы не заснул Вилли?
