Хербьерг Вассму - Сто лет
— Мать тоже била тебя?
— Дддаа, ннно тты нне ддоллжжжнна бббить нннашших ддеттей! — твердо сказал он и отстранил ее от себя. — Мммы ссс ттобббой вввмммессте пппойддем ееего иссккать!
— Нет, я не пойду на холод его искать! Он должен сам прийти домой! Я никогда никого раньше не била. Никогда! А сегодня не удержалась. Он злой! Он должен...
— Сссара Ссссссусссаааннне! — буквально прошипел он. Глаза у него почернели, в углах рта пузырилась пена. Сара Сусанне подумала, что никогда раньше не видела его сердитым. Он заговорил, немного отстранив ее от себя. Это было одно длинное шипение о том, что значит заикаться, что значит стыдиться, что ты не такой, как все, и не можешь этого исправить. Что значит видеть, как люди смеются или смущаются, стоит тебе раскрыть рот. Но со временем он к этому привык и справился с этим. А вот с чем он не может справиться, так это с тем, что она, которую он любит больше всего на свете, ударила их ребенка, потому что не стерпела, как он передразнивает отца. И сделала это потому, что в глубине души стыдится, что ее муж заикается.
Юханнес лучше других знал, где может спрятаться мальчик, убежавший от всего мира. Они нашли его в расселине скалы. Иаков сидел в глубине, укрывшись от ветра и дождя. Лицо было грязное от слез и засохшей крови, что текла из носа. Он был насквозь мокрый и испуганно смотрел на них. Юханнес сам вытащил его оттуда. Никто ничего не сказал. Почти всю дорогу до дому отец нес его на руках. Сара Сусанне с трудом семенила за ними. Для разговоров не подходило ни время, ни место. Но она знала, что разговора не избежать. И начать его придется ей. Юханнес ни за что не станет бранить ребенка. Во всяком случае, за такую провинность.
Когда впереди показался освещенный дом, Юханнес опустил Иакова на землю, чтобы никто не видел, что его, как маленького, несут на руках. Мальчик шел между ними, опустив голову. Юханнес остановился и взял его за руку:
— Пппоо мммннне, тттак ппперррееедррраззннивай ммменя, сскколькко вввлллеззетт, тттолькко чччтобы мммаммме ззза тебя ннне бббылло ссстттыддднно.
Тогда Иаков протянул Саре Сусанне другую руку и испуганно взглянул на нее:
— Мама, я больше никогда не буду так делать...
Она сжала его ледяную ладошку и сглотнула слюну.
— Мне тоже не следовало тебя бить, Иаков. Обещаю, я больше никогда тебя не ударю!
Агнес и Карл встретили их в прихожей. Первым делом Агнес постаралась встретиться глазами с отцом. Старшие дети предпочитали Саре Сусанне отца. Она всегда была занята малышами и хозяйством. Как получилось, что Юханнес, которому было так трудно разговаривать с ними и который почти постоянно отсутствовал, сумел завоевать их доверие? И почему у нее при виде этого доверия кольнуло сердце?
Юханнес Непобедимый
Новый кошельковый невод прибыл за неделю до того как Юханнес узнал, что выше по побережью появилась сельдь. За несколько часов он собрал людей и сам стал во главе артели. Это было уже не первый раз. Собралось несколько карбасов, не они одни охотились за серебром моря.
В лучах осеннего солнца Юханнес стоял на корме карбаса со свинцовым лотом, прикрепленным к тонкой медной проволоке. В очередной раз он опустил лот почти до самого дна. Лицо у него было сосредоточенно и неподвижно. В руках — напряжен каждый нерв. Напряжение поднималось к плечам и достигало подбородка. Все следили за ним и ждали сигнала, говорящего, что лот соприкоснулся с большим косяком сельди и что здесь стоит забросить невод. Артельные на других карбасах следили за ними на некотором расстоянии.
Юханнес обычно не кричал, когда в одном месте собиралось сразу несколько артелей. Не следовало кричать, что он нашел ее. Сельдь. Сегодня он договорился со своим штурманом, что поднимет зюйдвестку левой рукой. Это будет означать только одно: бросай невод!
Все рыбаки заняли свои определенные места. Никто никому не должен был мешать. Море было гладкое, и небо блестело, как наточенная коса. С поднятых весел беззвучно падали капли. Напряжение витало в воздухе. Карбас был похож на гигантского паука, держащего людей, объединенных единым движением, единой мыслью.
И наконец началось. Сначала Юханнес почувствовал легкую дрожь в ладони. Дрожь дважды возникла и пропала. Потом она уже не прерывалась, как поток. Юханнес выждал еще минуту и сорвал с головы зюйдвестку. Лов начался.
Невод пошел! Кричать было не принято, потому что рядом были другие артели. Рыбаки в боте, оснащенном лебедкой, быстро гребли к берегу, чтобы там поставить его на якорь. Карбас постепенно окружал неводом то место, которое Юханнес указывал обеими руками. Концы невода находились еще далеко от берега, и рыбаки, как одержимые, спешили окружить косяк неводом до того, как сельдь найдет из него выход. Одни тянули концы к берегу, другие быстро крепили их к суше. Рыбаки в легких лодках, со своей стороны, как могли отпугивали сельдь от отверстия, образовавшегося между концами невода и берегом. Эти лодки находились у каждого конца невода, с них в воду бросали большие доски в виде рыбы, которые погружались головой вперед, к хвосту была привязана веревка.
Движения людей были быстрые и точные. Они бросали и тянули. Бросали и тянули. Из-за этого деревянные рыбы казались живыми. Неожиданно сельдь пошла к выходу из невода. Один из рыбаков начал топать ногами по дну лодки, другие бросали камни в голову косяка. И кричали. Грубыми, хриплыми голосами.
Юханнес был уже не торговцем, стоявшим у себя в лавке и следившим за тем, чтобы черные от жевательного табака плевки покупателей попадали точно в плевательницу, или, прищурившись, сверявшим колонки цифр. Он был свободным человеком! Который в лодке плавал вокруг собственного невода, измерял глубину и решал, хорошо ли поставлен невод. Сказка! Невод оказался таким полным, что его пришлось окружить вторым запорным неводом и прикрепить с четырех сторон к якорям большого невода.
Когда все это наконец было сделано, Юханнес швырнул свою зюйдвестку в лодку и громко засмеялся. Рыбаки вторили ему. Трижды раздались их взрывы смеха. Трижды рыбаки снимали и надевали свои зюйдвестки или каскетки. Смех прокатился по фьорду и тут же вернулся, отброшенный горами.
— Много найдено, когда ничего не потеряно! Много найдено, когда ничего не потеряно! — слышалось между взрывами смеха. Сначала крикнул один, потом — другой и наконец все вместе, хотя и не совсем в лад.
Небо и море! И живое, трепещущее серебро!
В Хавннесе у Юханнеса было маловато людей, чтобы обработать там весь улов. Пришлось послать за своим покупателем. Но прежде предстояло выяснить, можно ли выждать два дня, чтобы сельдь освободилась от планктона до того, как ее засолят. Погода стояла подходящая, и место было защищено от непогоды. Юханнес заботился о том, чтобы ничего не пропало.
Планктона в сельди почти не оказалось, поэтому решили начать перегрузку улова уже на другой день рано утром. Сначала нужно было дать людям выспаться. Они расположились кто где. Под парусами и за ящиками. Улов следовало охранять.
На рассвете невод вытащили настолько, что сельдь встала и билась в нем стоймя. Его окружили лодки, большие ковши с прочными ручками опустились в бьющуюся серебряную массу. Это была тяжелая работа даже для человека с мощным торсом и сильными плечами. Две лодки были снабжены мачтами и талями. От них к днищу ковша был прикреплен крюк, ковш поднимали и вываливали сельдь в лодку, и лодка либо шла к берегу, либо перегружала сельдь в приемочный бот.
Один закупщик, пришел из Вестланда на брюхатой шхуне, уже ждал и взял сельди сколько смог. Юханнес поднялся к нему на борт и получил наличными сразу за две трети улова. Остаток улова он хотел отвезти в Хавннес и там засолить, чтобы продавать в бочках. Вестландец привез с собой своих раздельщиков. Юханнес ему позавидовал. Когда сельдь была уже поднята на борт, взвешена и расчет произведен, руки раздельщиков заработали, как барабанные палочки. Пустые бочки стояли на палубе наготове. Соль тоже. Величину сельди отмечали черточками, от двух до пяти. Сама крупная получала две черточки. Сельдь, получившая больше пяти черточек, даже не зябрилась, ее просто смешивали с солью.
Слухи о небывалом улове достигли Хавннеса, как только попутный ветер подхватил карбас.
— На кой черт платить за пароход, если сельдь сама подходит под окна? — воскликнул Даниель и хлопнул Кристоффера по груди.
Люди уже собрались. Чтобы работать и на причале и в помещении. За питание и ночлег брали на пятнадцать монет больше. В доме для работников люди спали и на кроватях и на полу. Дом для приезжих тоже был переполнен. Чердак над лавкой протопили и тоже использовали. Надо было где-то сушить воняющие сельдью морские рукавицы и прокисшие носки. В поварне пекли и готовили в большой печи. Приготовить еды на всех на кухне было немыслимо.
