Герман Мелвилл - Ому
С самого начала мы оказались предоставлены самим себе, и уверенность моего спутника нам очень пригодилась. Он направился прямо в дом, а я за ним. Там было много женщин; вместо того чтобы выразить, как мы ожидали, изумление, они приняли нас столь сердечно, словно мы пришли по специальному приглашению выпить с ними чашку чаю. Прежде всего нас заставили съесть по тыквенной бутыли «пои» и по нескольку жареных бананов. Затем закурили трубки, и завязалась оживленная беседа.
Придворные дамы не обладали особым лоском, но вели себя удивительно свободно и непринужденно — совсем как красавицы при дворе короля Карла.[124] Одна из фрейлин Помаре — лукавая молодая особа — могла вполне свободно объясняться с нами, и мы постарались заслужить ее особое расположение, имея в виду воспользоваться ее услугами в качестве чичероне.
В этой роли она, пожалуй, даже превзошла наши ожидания. Никто не решался ей прекословить, и мы без церемоний входили во все помещения, раздвигали занавески, подымали циновки и заглядывали во все уголки. Возможно, эта девица была хранительницей печати своей госпожи, а потому перед ней открывались все двери; во всяком случае сам Марбонна, носивший на руках инфантов, не смог бы оказать нам и половины тех услуг, что оказала она.
Среди других посещенных нами домов выделялась своими размерами и красивым внешним видом резиденция одного европейца, бывшего помощника капитана торгового судна, польстившегося на честь путем женитьбы породниться с династией Помаре. Так как его супруга была близкой родственницей королевы, он стал постоянным членом семейного кружка ее величества. Этот авантюрист поздно вставал, театрально одевался в ситцевые наряды, увешанные безделушками, усвоил повелительный тон в разговоре и, очевидно, был вполне доволен самим собой.
Когда мы вошли, он лежал на циновке и курил камышовую трубку, окруженный вождями и дамами, восхищенно взиравшими на него. Он, конечно, заметил наше приближение, но, вместо того чтобы встать и оказать учтивый прием, продолжал разговаривать и курить, не удостоив нас даже взглядом.
— Его высочество объелся «пои», — небрежно заметил доктор.
После того как провожатая представила нас, остальное общество ответило обычными приветствиями.
Когда мы выразили настоятельное желание повидать королеву, нас повели к зданию, значительно превосходившему размерами все остальные дома в ограде. Оно имело в длину по меньшей мере полтораста футов, было очень широкое, с низкими стрехами и чрезвычайно крутой крышей из листьев пандануса,[125] без дверей и без окон. Со всех четырех сторон шли тонкие столбы, которые поддерживали стропила. В промежутках между столбами шелестели занавески из тонких циновок и таппы; часть из них имела по краям фестоны или была чуть-чуть отдернута, чтобы проникали свет и воздух и чтобы любопытные могли время от времени заглянуть внутрь и посмотреть, что там происходит.
Отодвинув одну из занавесей, мы вошли и очутились в огромном зале; длинная толстая коньковая балка тянулась на высоте добрых сорока футов от земли; с нее свисали бахромчатые циновки и кисти. Со всех сторон стояли диваны из положенных одна на другую циновок. Тут и там легкие ширмы отгораживали укромные уголки, где группы придворных — исключительно женщин — полулежали за вечерней трапезой.
Когда мы приблизились, жужжание разговоров повсюду прекратилось, и дамы выслушали какие-то кабалистические слова сопровождавшей нас девушки, произнесенные ею в объяснение нашего появления среди них.
Зрелище было странное; но больше всего удивила нас нелепая коллекция очень ценных вещей, привезенных со всех концов света. Они лежали бок о бок с самыми грубыми местными изделиями без всякого намека на какой-нибудь порядок. Великолепные шкатулки розового дерева, инкрустированные серебром и перламутром, графины и бокалы граненого стекла, множество чеканной серебряной посуды, позолоченные канделябры, наборы глобусов и готовален, тончайший фарфор, богато отделанные сабли и охотничьи ружья, кружевные шляпы и всевозможные роскошные одеяния, множество других европейских товаров — все это было раскидано вперемежку с неуклюжими тыквенными бутылями, наполовину наполненными «пои», свертками старой таппы и циновок, веслами и острогами и обычной мебелью таитянских жилищ.
Все эти ценные предметы были несомненно подарками чужеземных государей. Ни один из них не сохранился в целости. Охотничьи ружья и сабли заржавели, царапины покрывали изящные деревянные вещицы, а том in folio гравюр Хогарта[126] валялся раскрытым, и скорлупа кокосового ореха с какой-то заплесневелой снедью лежала на боку среди разнообразной обстановки комнаты мота, где с этого безрассудного молодого джентльмена снимали мерку для фрака.
Мы с интересом разглядывали эту кунсткамеру, как вдруг наша провожатая дернула нас за рукав и прошептала:
— Помаре! Помаре! Арамаи коу коу.
— Она идет, стало быть, ужинать, — сказал доктор, смотря в указанном направлении. — Как вы думаете, Поль, что если мы подойдем?
В это мгновение занавеска вблизи нас поднялась, и со стороны личных покоев, находившихся в нескольких ярдах, вошла королева без всякой свиты.
На ней было свободное платье из голубого шелка, плечи покрывали две роскошные шали, одна красная, а другая желтая. Ее королевское величество шла босиком.
Нашим взорам предстала женщина среднего роста, довольно полная, с не очень красивыми чертами лица и с чувственным ртом. Она казалась состарившейся от забот, что, вероятно, следовало приписать недавним несчастьям. По виду вы дали бы ей около сорока лет, но на самом деле она была моложе.
Как только королева приблизилась к одному из огороженных ширмами уголков, ее приближенные поспешили навстречу, вошли вместе с ней и привели в порядок циновки, на которые она затем опустилась. Вскоре появились две девушки и принесли своей повелительнице еду; окруженная граненым стеклом и фарфором, кувшинами с конфетами и другими сладостями, Помаре Вахине I, номинальная королева Таити, ела рыбу и «пои» из местных тыквенных бутылей, не пользуясь ни ножом, ни ложкой.
— Идем, — прошептал Долговязый Дух, — попытаемся сразу же получить аудиенцию.
Он собирался уже представиться, но сопровождавшая нас девушка, сильно испуганная, удержала его и стала упрашивать, чтобы он хранил молчание. Вмешались и другие женщины и, так как доктор рвался вперед, подняли такой шум, что Помаре вскинула глаза и только теперь заметила нас.
Она, по-видимому, была удивлена и оскорблена. Отдав повелительным тоном какое-то распоряжение нескольким из своих придворных дам, она жестом предложила нам покинуть помещение. Как ни лаконичен был приказ удалиться, придворный этикет, конечно, требовал, чтобы мы подчинились. Мы ушли, отвесив низкий поклон перед тем как исчезнуть за занавесками из таппы.
Мы покинули королевскую резиденцию, не повидав Марбонны, и, прежде чем перелезть через ограду, расплатились с нашей хорошенькой провожатой по принятому нами обыкновению. Когда мы через несколько минут обернулись, девушку вели назад двое мужчин, очевидно посланных за ней. Надеюсь, она отделалась лишь выговором.
На следующий день По-По сообщил нам, что отдано строгое распоряжение не допускать никаких иностранцев на дворцовую территорию.
Глава LXXXII
КОТОРОЙ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ КНИГА
Отчаявшись попасть ко двору, мы решили отправиться в плавание. Не к чему было злоупотреблять дольше гостеприимством По-По; к тому же, подобно всем матросам, очутившимся на берегу, я начал несколько скучать от жизни на Эймео и мечтать о волнах.
«Левиафан», если верить его команде, был неподходящим для нас судном. Но я видел капитана, и он понравился мне. Это был необычайно высокий красивый здоровяк во цвете лет. Его загорелые щеки украшало по темно-красному пятну — несомненно, следы морских попоек. Он был вайньярдцем,[127] то есть уроженцем острова Мартас-Вайньярд[128] (невдалеке от Нантакета) и — я готов в этом поклясться — настоящим моряком, а не тираном.
Раньше мы предпочитали избегать матросов с «Левиафана», когда они съезжали на берег, но теперь мы намеренно попадались им на пути, чтобы побольше узнать об их судне.
Мы познакомились с третьим помощником, пруссаком по национальности и старым моряком торгового флота — большим весельчаком с румяной физиономией. Мы привели его к По-По и угостили обедом из жареной свинины и плодов хлебного дерева, с трубками и табаком на десерт. Сведения, полученные от него о судне, совпадали с моими предположениями. Более славного старого парусника еще не носили океанские волны, а капитан был прекраснейшим человеком в мире. К тому же и еды имелось вдоволь; на море ничего не приходилось делать, знай посиживай на шпиле и плыви. Единственный недостаток судна заключался в следующем: оно было спущено на воду под какой-то злосчастной звездой, и ему не везло в промысле. Вельботы с него спускали то и дело, и гарпунщики нередко подбивали китов, однако ни гарпуны, ни остроги не держались у кита в боку, и матросам «Левиафана» почти никогда не удавалось убить и отшвартовать драгоценную добычу. Но что из этого? Мы будем иметь все удовольствия от охоты за чудовищами, но нам не придется выполнять ту противную работу, которая следует за их поимкой. Итак, ура, в честь берегов Японии! Туда направлялось судно.
