Арчибалд Кронин - Памятник крестоносцу
«Что делать?» — без конца спрашивала она себя, ибо вопрос этот, точно надоедливый москит, ни на секунду не оставлял ее в покое с тех пор, как она проснулась. После завтрака ее муж натянул высокие сапоги и отправился на конюшню, повторив еще раз, что ему придется провести весь день в Гиллинхерсте, так как надо договориться насчет фуража на зиму. Пусть едет, она все равно не собиралась советоваться с ним: такое дело не следует выпускать из собственных рук. Но что, что предпринять?
В тот мягкий, окутанный туманом вечер несколько недель назад, когда из-за поворота возле Броутоновского поместья выскочила машина, на секунду выхватив из темноты ярким светом своих фар фигуры Стефена и Клэр, за рулем сидела она, и она была изумленным свидетелем их встречи. А ехала она из усадьбы, где ей сказали, что сын ее в Лондоне, а Клэр нет дома. И вдруг — эта картина, представшая ее взору, словно при вспышке магния. Как близко они стояли на пустынной сельской дороге… и Джофри как раз уехал… Такое стечение обстоятельств, принимая во внимание громкую репутацию «этого малого», было весьма тревожным.
Говоря по справедливости, генеральша не могла не признать, что поведение Клэр отличается безупречной порядочностью — во всяком случае, так это выглядело со стороны; правда, в Индии генеральше довелось быть свидетельницей совершенно неожиданных превращений, а потому она решила глядеть в оба, но пока никому ничего не говорить. Однако не могла же она забыть, что в юности Клэр была неравнодушна к Стефену, и чем больше генеральша думала об этом, тем более чреватой всякими последствиями представлялась ей такая нелояльность Клэр — пусть вполне невинная, но все же нелояльность — по отношению к Джофри. Хотя Аделаида Десмонд, воспитанная в строгости казарменной дисциплины, с детства привыкла контролировать свои порывы, а став матерью, свела все проявления нежных чувств к изредка брошенному слову, сдержанному жесту — короче, ограничила себя строгими требованиями приличий, — она тем не менее была очень привязана к своему сыну. Его женитьба на броутоновских землях, благодаря которой он из безвестного армейского капитана превратился в солидного землевладельца, явилась для нее источником великой радости. Однако за этим последовали и некоторые разочарования. Оказалось, что большая часть поместья не подлежит отчуждению и передается по наследству представителям броутоновской линии, — это, конечно, было замечательно, но ущемляло права Джофри. Кроме того, значительная часть состояния леди Броутон была положена в банк на имя дочери, и, таким образом, Клэр обладала довольно крупными личными средствами. Это делало ее независимой в большей мере, чем положено быть жене, и, несмотря на покладистый характер Клэр, часто раздражало Аделаиду, а теперь, после того, что она видела накануне, представлялось и вовсе опасным.
Не так давно они были приглашены на обед в «Грэшем-парк», и ее соседом по столу слева оказался Реджинальд Тринг. Аделаида с покровительственной снисходительностью относилась к краснолицему контр-адмиралу — человеку со скромными средствами, обладавшему жалким подобием виллы и любившему посудачить, как многие холостяки. Остроты Тринга забавляли ее куда меньше, чем капельки пота, мгновенно усеявшие после горячего супа его розовую лысину, точно под нею таилось множество крошечных гейзеров. Аделаида с детских лет была предубеждена против старших офицеров, а потому считала контр-адмирала глуповатым, хотя добрым и безвредным. Ей было бесконечно скучно слушать его разглагольствования, и сначала она даже не поняла, что его простодушные похвалы относятся к Клэр. А поняв, принялась слушать внимательно, и контр-адмирал, похваляясь своими дипломатическими способностями, под строжайшей тайной поведал ей, как ловко удалось ему обделать «это маленькое семейное дельце». Клэр проявила такое благородство, в заключение сказал он, решив помочь двоюродному брату Джофри!
Не в силах произнести ни слова, генеральша глотнула воды. Впервые в жизни она лишилась дара речи. Этот идиот подтверждал все самые худшие ее подозрения. Клэр тайком — да еще с такой возмутительной неосмотрительностью! — заботится об этом подонке. Нет, этому надо положить конец, к притом немедленно, пока сплетни не поползли по всему графству.
Сейчас, при холодном свете утра, генеральша склонна была винить во всем этого «ренегата». Он, несомненно, втерся в доверие к Клэр, нимало не задумываясь над тем, что может ее скомпрометировать, и упросил, чтобы она помогла ему. Бесполезно, конечно, говорить с ним и пытаться воззвать к его чувству чести. С другой стороны, всегда опасно вмешиваться в отношения между мужем и женой. Однако другого пути не было. Генеральша верила в свой такт и умение быть деликатной и ненавязчивой. Она знала, что сегодня Клэр едет в Лондон. И вот, решительно направившись к телефону, она терпеливо дождалась, пока ее соединят со Стилуотером, и пригласила Джофри приехать к ней на чай.
Он явился рано, около четырех часов, — делать ему все равно было нечего, — и, поскольку генерал все еще не вернулся из Гиллинхерста, Аделаида могла быть спокойной, что им никто не помешает.
Она отлично накормила сына, подав свежеиспеченный сассекский торт и горячий поджаренный хлеб, намазанным джемом, который Джофри особенно любил. Затем, усевшись на кожаный пуф — прямая и стройная, — она взялась за вязанье, а сын, вытянув ноги перед ярким огнем, лениво покуривал сигарету, выпуская дым через нос.
Аделаида завела разговор о том, что было наиболее близко сердцу сына: сколько ему удастся настрелять дичи во время финальных состязаний охотников Стилуотера; какое место займут его гончие на предстоящих соревнованиях; какой приз он может получить на скачках с препятствиями для джентльменов-наездников в Чиллинхеме.
Время приятно текло для Джофри, наслаждавшегося звуками собственного голоса. Мамаша умела доставить ему удовольствие, она не хуже кого угодно понимала толк в лошадях, ну и, конечно, боготворила его. Часы пробили шесть. Погасив последнюю сигарету, Джофри неторопливо поднялся с кресла.
— Благодарю за милую беседу и чай, матушка. Так приятно было поболтать с вами.
— Мне тоже, Джофри. — Она вышла с ним в холл, помогла надеть тяжелое, подбитое мехом пальто, затем, стоя под газовым рожком с зеленым абажуром, создававшим в комнате освещение подводного царства, как бы вскользь заметила: — Кстати, я слышала, что твой кузен вернулся домой.
— Да, такая неприятность. Я, конечно, не намерен встречаться с ним.
— Это разумно, Джофри. И на твоем месте я посоветовала бы Клэр держаться от него подальше.
Джофри, повязывавший в эту минуту цветастый шарф, приостановился и посмотрел на мать.
— Что вы хотите сказать этим?
— А вот что… Ты, конечно, не забыл, что вытеснил его из сердца Клэр… Это должно страшно уязвлять его. А после всех этих лет, проведенных в самых низкопробных парижских притонах… ему не очень-то можно доверять.
— Можете не напоминать мне об этом, я и сам знаю. Этот малый способен на все.
— В таком случае, чтобы я была спокойна, непременно поговори с нашей милой Клэр.
Он завязал наконец шарф и оглядел себя в небольшом зеркале у вешалки.
— Ладно, ладно. Спокойной ночи, матушка.
— Спокойной ночи, Джофри.
Она постояла в дверях, пока он заводил мотор своей спортивной машины, но вот колеса зашуршали по гравию и автомобиль скрылся. Тогда, довольная своими дневными трудами, генеральша повернулась и вошла в дом.
Джофри ехал на большой скорости, чрезвычайно умело ведя машину. Он считал себя хорошим автомобилистом и, сидя за рулем, частенько предавался раздумью, — главным образом о том, не принять ли ему участие в Бруклендских автомобильных гонках. Вот и сейчас свежий воздух, бивший ему в лицо, должно быть, заставил его мозг заработать куда энергичнее, чем могла предполагать генеральша. Так или иначе, срезая углы и ласково поглаживая при этом тонкий руль машины, он без конца спрашивал себя: «На что намекала старуха?»
Она явно не без причины позвала его на чай. В прошлом, когда он учился в школе и в Сандхерстском колледже, мать часто писала ему и самое главное обычно излагала мимоходом — в приписке, словно вспомнив в последнюю минуту. Так неужели она вызвала его сегодня для того, чтобы сказать эту последнюю фразу насчет Клэр? Джофри усмехнулся и надвинул на лоб свою клетчатую фуражку. Природная самонадеянность, вкупе с воспитанием, полученным в привилегированных учебных заведениях, где его приобщали лишь к искусству бить по шарам различной величины, не слишком способствовали развитию его мыслительного аппарата, но длительное общение со спортсменами, букмекерами, завсегдатаями скачек и конскими барышниками выработало в нем своеобразную проницательность, острое чутье на то, что он называл «подвохом». А потому он воспринял намеки матери совсем иначе, чем она предполагала, и принял решение, резко противоположное тому, что она советовала: он не станет говорить с Клэр, а будет молча, исподволь наблюдать за развитием событий.
