Теодор Драйзер - Сестра Керри
И в его манерах вновь появилась та изысканность, которая в свое время пленила Керри.
— Вы не подумали, что ваша жена сбежала? — спросил мистер Вэнс, протягивая руку.
— Да, я уж решил, что она нашла себе более подходящего мужа, — в тон ему ответил Герствуд.
После этого Герствуд перенес все свое внимание на миссис Вэнс, и Керри мгновенно вновь увидела то, чего ей в последнее время подсознательно недоставало в Герствуде: лоск и галантность светского человека. Увидела она и то, что была неважно одета — куда ей до нарядной миссис Вэнс. У Керри, словно завеса пала с глаз. Она почувствовала, что не живет, а прозябает, и этого сознания было вполне достаточно, чтобы испортить ей настроение. К ней вернулась прежняя благотворная, пробуждавшая мечты грусть, заставившая Керри задуматься о своих возможностях.
Это пробуждение не имело каких-либо немедленных последствий, ибо Керри была человеком не очень инициативным. Тем не менее, если жизнь сулила какую-то новизну, Керри охотно плыла по течению. Герствуд ничего не заметил. Так и остались скрытыми для него те явные контрасты, на которые обратила внимание Керри. Он не уловил даже тени грусти, появившейся в ее глазах. А хуже всего было то, что теперь Керри стала чувствовать себя дома одинокой и постоянно искала общества миссис Вэнс, которая искренне к ней привязалась.
— Давайте пойдем сегодня на дневной спектакль! — предложила миссис Вэнс, заглянув однажды утром к Керри.
На гостье был бледно-розовый капот, который она накинула, встав с постели. Герствуд и Вэнс уже с час назад разошлись каждый по своим делам.
— Хорошо, — согласилась Керри, любуясь холеной внешностью своей изящной приятельницы.
Достаточно было взглянуть на миссис Вэнс, чтобы стало ясно, что каждое ее желание исполняется, что ее горячо любят.
— А что сегодня идет? — поинтересовалась Керри.
— О, мне очень хочется посмотреть Ната Гудвина! — сказала миссис Вэнс. — По-моему, он лучший комик в мире. Газеты очень хвалят этот спектакль.
— А когда нам нужно будет выйти из дому? — спросила Керри.
— Давайте выйдем в час и пройдемся по Бродвею, — сказала миссис Вэнс. — Это прекрасная прогулка. Театр — на Медисон-сквер.
— Я с удовольствием пойду, — сказала Керри. — А почем билеты? — спросила она.
— Я думаю, не больше доллара, — ответила миссис Вэнс.
Миссис Вэнс ушла к себе и к часу появилась снова. На ней было элегантное темное платье и очаровательная шляпка, в тон. Керри тоже приоделась и выглядела очень мило, но при виде приятельницы она с болью в сердце почувствовала, как велика между ними разница. У миссис Вэнс было много прелестных мелочей, которые дополняли ее туалет и которых недоставало Керри: золотые вещицы, изящная сумочка из зеленой кожи, с монограммой, премилый шелковый платочек, обшитый кружевом, и тому подобное. Керри понимала, что ее гардероб слишком скуден и прост, чтобы она могла выдержать сравнение с этой женщиной. Она подумала, что, взглянув на них, всякий отдаст предпочтение миссис Вэнс, плененный ее нарядом. Это была неприятная и не совсем справедливая мысль, ибо теперь фигура Керри стала тоже прелестно округлой, а лицо было красиво красотой определенного типа. Разница была лишь в качестве свежести наряда, и нельзя сказать, чтобы эта разница уж очень бросалась в глаза. Но так или иначе это еще больше укрепило в душе Керри недовольство своим положением.
Прогулка по Бродвею в те дни (как и сейчас, впрочем) составляла одну из главных приманок Нью-Йорка. Здесь можно было встретить не только хорошеньких женщин, любящих показать себя, но и мужчин, любящих восхищаться ими. Это была яркая процессия красивых лиц и туалетов. Женщины появлялись в своих лучших шляпах, в изящной обуви и перчатках и шли парно, рука об руку, в роскошные магазины и театры, разбросанные по всему Бродвею от Четырнадцатой до Тридцать четвертой улицы. Точно так же щеголяли мужчины, разодетые по последней моде. Любой портной мог бы выбрать здесь модели мужских костюмов, сапожник получил бы урок, какую обувь нужно шить, а шляпный мастер узнал бы, какие головные уборы больше всего нравятся мужчинам.
Недаром говорилось, что если щеголь сошьет себе новый костюм, он прежде всего непременно «проверит» его на Бродвее. Все это было столь достоверно и общеизвестно, что спустя несколько лет все мюзик-холлы обошла весьма популярная песенка о бродвейском параде перед началом утренних спектаклей. В песенке, между прочим, говорилось и о человеке, неважно одетом. Она называлась «Имеет ли он право на Бродвей?».
За все свое пребывание в Нью-Йорке Керри никогда еще не слыхала об этом параде, об этой выставке туалетов. И ей ни разу не приходилось бывать на Бродвее в те часы, когда можно было все это увидеть. Что же касается миссис Вэнс, то для нее это зрелище было привычным. Она не только неоднократно видела его, но и сама принимала в нем участие, вызывая одобрительный шепот своим туалетом и внешностью. Она приходила сюда не только, чтобы посмотреть на других и самой показаться, но и затем, чтобы лишний раз убедиться, что не отстала от моды.
Выйдя у Тридцать четвертой улицы из трамвая, Керри с довольно непринужденным видом пошла рядом с подругой не в силах оторвать взгляда от сновавшей вокруг нарядной толпы. Она вдруг заметила, что походка и манеры миссис Вэнс стали какими-то искусственными и натянутыми под пытливыми взглядами красивых мужчин и изысканно одетых женщин. По-видимому, здесь считалось вполне приличным глядеть на человека в упор. Керри внезапно обнаружила, что и ее рассматривают и изучают десятки глаз. Мужчины в безупречных пальто и цилиндрах, держа в руках трости с серебряными набалдашниками, то и дело проходили вплотную мимо женщин и заглядывали им в глаза, ловя ответные взгляды. Дамы шуршали шелками, расточая деланные улыбки и запах духов. Здесь добродетель стушевывалась перед пороком. Сколько было здесь надушенных волос, нарумяненных и напудренных лиц, накрашенных губ, томных подведенных глаз! Внезапно Керри поняла, что очутилась в центре выставки самого шикарного и модного, и какой выставки! Витрины ювелиров сверкали на каждом шагу. Цветочные магазины, меховые ателье, магазины мужского и дамского платья и белья следовали один за другим. Улица была запружена колясками и каретами. У подъездов стояли величественные швейцары в каких-то фантастических ливреях с золотыми перевязями и пуговицами. Кучера в коричневых гетрах, белых рейтузах и синих куртках покорно ждали занятых покупками владелиц экипажей. На всем Бродвее царила атмосфера богатства и внешней эффектности, и Керри сознавала, что она не принадлежит к этому миру. При всем желании она не могла держаться здесь так уверенно, как миссис Вэнс. Керри казалось, что каждому встречному бросается в глаза огромная разница в их туалетах, и это задевало ее за живое. Она решила больше не показываться здесь, пока у нее не будет дорогих вещей. В то же время она жаждала испытать это наслаждение — продефилировать на этом параде равной среди равных! О, тогда она почувствовала бы себя счастливой!
32. Пир Валтасара. Провидец-толкователь
Чувства, вызванные у Керри прогулкой по Бродвею, сделали ее чрезвычайно восприимчивой к пьесе, которую она видела в тот день. Актер, исполнявший главную роль, приобрел популярность в веселых комедиях, где к сценам, полным юмора, подмешано для контраста несколько сцен человеческого горя.
Для Керри, как мы уже знаем, театр всегда имел большую притягательную силу. Молодая женщина не забыла своего памятного выступления в Чикаго, оно жило в ее душе и занимало ее мысли в те долгие вечера, когда качалка и модный роман были ее единственными развлечениями. И если ей случалось побывать в театре, она тотчас вспоминала о своем актерском даровании. Нередко какой-нибудь эпизод вызывал в ней страстное желание выступить на сцене и выразить те чувства, которые она испытывала бы на месте того или иного действующего лица. И почти каждый раз она уносила с собой яркие впечатления, дававшие пищу для раздумий на весь следующий день. Этим она жила больше, чем реальными событиями, наполнявшими ее повседневное существование. Не часто бывало, чтобы она приходила в театр, взволнованная виденным в жизни. Но сегодня в ее душе тихо зазвучала песня желаний, пробужденных зрелищем роскоши, веселья и красоты. О, эти женщины, которые сотнями и сотнями проходили мимо нее, — кто они? Откуда эти богатые, изящные туалеты, эти ткани изумительной окраски, серебряные и золотые безделушки? Где обитают эти прелестные женщины? Среди каких обтянутых шелком стен, среди какой узорной мебели и пышных ковров проводят они свои дни? Где их роскошные жилища, наполненные всем, что можно купить за деньги? В каких конюшнях отдыхают эти лоснящиеся нервные лошади и стоят великолепные экипажи, где живут лакеи в богатых ливреях? О, эти особняки, этот яркий свет, этот тонкий аромат, уютные будуары, столы, ломящиеся под тяжестью яств! Нью-Йорк, должно быть, полон таких дворцов, иначе не было бы и этих прекрасных, самоуверенных, надменных созданий! Их выращивают где-нибудь в оранжереях. Керри было больно от сознания, что она не принадлежит к их числу, что ее мечты, увы, не осуществились. И она поражалась своему одиночеству в последние два года, своему равнодушию к тому, что так и не достигла положения, на которое надеялась.
