Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 2
— Едва ли вы могли охотиться на попугаевъ въ нашемъ климатѣ, сэръ?
— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! — нетерпѣливо перебилъ его Винасъ. — Я стоялъ на берегу и высматривалъ, не удастся ли мнѣ купить парочку попугаевъ у матросовъ для чучелъ.
— Понимаю, сэръ, понимаю.
— Искалъ я еще хорошенькой парочки гремучихъ змѣй, чтобы препарировать ихъ для музея. Вотъ тутъ-то и судила мнѣ судьба встрѣтиться съ ней. Я купилъ у нея кое-что. Это было въ то самое время, когда сдѣлали ту находку. А такъ какъ дѣло это получило широкую огласку, то я воспользовался этимъ, чтобы побывать тамъ еще разъ и познакомиться съ нею поближе. Съ той поры я уже не тотъ человѣкъ. У меня всѣ кости размякли отъ тоски по ней. Если бъ ихъ принесли мнѣ разнятыми для сортировки, я, кажется, не призналъ бы ихъ за свои. Вотъ до чего довела меня эта любовь.
Мистеръ Веггъ, замѣтно остывшій въ своемъ любопытствѣ, взглянулъ на одну полку, выглядывавшую изъ темноты.
— Я помню, мистеръ Винасъ, — заговорилъ онъ тономъ дружескаго соболѣзнованія, — мнѣ вѣдь памятно каждое слово, сорвавшееся съ вашихъ губъ… Я помню, вы говорили въ тотъ вечерь, что тамъ у васъ хранится… А потомъ не докончили, сказавъ: „Ну, все равно“.
— Тамъ попугай, котораго я купилъ у нея, — сказалъ Винасъ, уныло вскинувъ глазами. — Вонъ онъ лежитъ на боку, весь высохъ, какъ щепка. Если бы не перья, онъ былъ бы вылитый я. У меня никогда не хватило духу препарировать его, и никогда, я знаю, не хватитъ.
Съ выраженіемъ обманутаго ожиданія на своемъ деревянномъ лицѣ, Сайлесъ отправилъ мысленно попугая въ мѣста пожарче тропическихъ странъ и, потерявъ, повидимому, на время способность сочувствовать печалямъ мистера Винаса, принялся подтягивать свою деревяшку, собираясь уходить, ибо гимнастическія упражненія этого вечера порядкомъ порасшатали ее.
Когда Сайлесъ Веггъ, съ кожаной картонкой въ рукѣ, вышелъ изъ лавки, предоставивъ мистеру Винасу упиваться до самозабвенія чаемъ, изобрѣтательный умъ его терзался мыслью, зачѣмъ онъ принялъ этого художника въ компаньоны. Онъ съ горечью чувствовалъ, что перемудрилъ съ самаго начала, уцѣпившись за соломинку туманныхъ намековъ Винаса, — соломинку, оказавшуюся совершенно непригодною для его цѣли. Раскидывая умомъ, какъ бы ему половчѣе прервать эту дружбу безъ ущерба для кармана, упрекая себя за ненужную болтливость и восхваляя свыше мѣры за чисто случайную удачу со шкатулкой, онъ ковылялъ впередъ, сдѣлавъ такимъ образомъ незамѣтнымъ разстояніе между Клеркенвеллемъ и резиденціей золотого мусорщика.
Ибо чувствовалъ Сайлесъ Веггъ, что не заснуть ему въ этотъ вечерь, если онъ сперва не послоняется передъ домомъ мистера Боффина въ качествѣ его злого генія. Могущество (только не могущество ума и добродѣтели) всегда является величайшей приманкой для низшихъ натуръ, и уже одна угроза бездушному фасаду дома, въ которомъ жила ненавистная семья, одно сознаніе своей власти сбросить крышу этого дома, какъ крышу карточнаго домика, было такимъ удовольствіемъ, отъ котораго не могъ отказаться Сайлесъ Веггъ.
Покуда онъ, въ своемъ злорадномъ торжествѣ, ковылялъ передъ домомъ по противоположному тротуару, къ дому подкатила карета хозяевъ.
„Скоро тебѣ будетъ капутъ“, сказалъ Веггъ, грозя каретѣ картонкой. „Скоро потускнѣетъ твой лакъ“.
Мистрисъ Боффинъ вышла изъ кареты и вошла въ домъ.
„Смотрите, не споткнитесь, миледи мусорщица, а то ужъ больше не встанете“, проворчалъ Веггъ ей вслѣдъ.
Изъ кареты выпрыгнула Белла и побѣжала слѣдомъ за мистрисъ Боффинъ.
„Какъ мы проворны!“, сказалъ Веггъ. „Не такъ-то весело, однако, побѣжимъ мы въ свой старый убогій домишко, моя милая барышня. А все-таки придется отправляться туда“.
Немного погодя изъ дома вышелъ секретарь.
„Меня обошли изъ-за тебя“, сказалъ Веггъ. „А все же не мѣшало бы тебѣ поискать другого мѣстечка, молодой человѣкъ“.
Тѣнь мистера Боффина послѣдовательно выступала на шторахъ трехъ большихъ оконъ (онъ видимо прохаживался по комнатѣ своей обычной рысцой) и снова промелькнула въ обратномъ порядкѣ, когда онъ возвращался назадъ.
„А-а, и ты тутъ, пріятель!“, прошипѣлъ Веггъ. „Говори: гдѣ бутылка? Охъ, какъ охотно ты обмѣнялъ бы ее на мою шкатулку, мусорщикъ!“.
Отведя такимъ образомъ передъ сномъ свою душу, мистеръ Веггъ отправился домой. Такъ велика была жадность этого негодяя, что мысли его очень скоро перескочили черезъ половину, двѣ трети и три четверти и остановились на захватѣ всего. „А впрочемъ нѣтъ, тутъ что-то не выходитъ“, соображалъ онъ, остывая по мѣрѣ ходьбы. „Вѣдь тогда ему не будетъ никакого разсчета насъ закупать, и мы останемся не при чемъ“.
Мы такъ привыкли судить о другихъ по себѣ, что мистеру Веггу до этой минуты и въ голову не приходило, что мусорщикъ, можетъ быть, и не пожелаетъ „насъ закупать“, а предпочтетъ остаться честнымъ человѣкомъ и стать бѣднякомъ. Теперь отъ этой мысли его даже кинуло въ дрожь, но впрочемъ ненадолго, потому что мысль была праздная и сейчасъ же ушла, какъ пришла.
„Нѣтъ, нѣтъ, онъ слишкомъ привязался къ деньгамъ“, успокоилъ себя мистеръ Веггъ: „слишкомъ деньгу полюбилъ“.
По мѣрѣ того, какъ онъ ковылялъ по тротуару, эти слова превращались въ напѣвъ, и всю дорогу до самаго дома онъ подстукивалъ имъ въ тактъ по камнямъ мостовой — piano здоровой ногой и forte деревяшкой: „Нѣтъ, нѣтъ, онъ слишкомъ привязался къ деньгамъ, онъ слишкомъ деньгу полюбилъ“.
Сайлесъ услаждалъ себя этою сладкозвучною пѣсенкой даже и на другой день, когда, поднятый съ постели на разсвѣтѣ стукомъ въ калитку, онъ отперъ ворота и впустилъ во дворъ длинный обозъ телѣгъ, явившихся свозить маленькую мусорную кучу. И цѣлый Божій день, пока онъ зорко наблюдалъ за этой медленной процедурой, обѣщавшей продлиться много дней и даже недѣль, маршируя въ отдаленіи (во избѣжаніе опасности задохнуться отъ пыли) на небольшой, плотно убитой площадкѣ и не спуская глазъ съ копальщиковъ, мистеръ Веггъ продолжалъ напѣвать и выстукивать въ тактъ: „Онъ слишкомъ привязался къ деньгамъ, слишкомъ деньгу полюбилъ“.
XVIII
Конецъ долгаго странствія
Цѣлый день отъ зари до зари двигались къ павильону и отъ павильона ряды телѣгъ съ лошадьми, не оставляя или почти не оставляя сколько-нибудь замѣтныхъ слѣдовъ своей работы въ смыслѣ уменьшенія мусорныхъ кучъ, и все-таки, по мѣрѣ того, какъ дни проходили, мусорныя кучи понемногу таяли. Милорды и джентльмены, высокочтимые члены благотворительныхъ комитетовъ, — вы, нагромоздившіе цѣлую гору мусора промаховъ вашей безсмысленной, никому не нужной работой, — пора вамъ снять ваши высокочтимые фраки и приняться за свозку вашего мусора, приняться вплотную, приложить силу всѣхъ королевскихъ лошадей и всѣхъ королевскихъ людей къ этой работѣ, а не то обрушится гора и погребетъ васъ заживо подъ собою.
Истинно говорю вамъ, милорды и джентльмены, по вашему же катехизису, если вы захотите примѣнить его въ данномъ случаѣ, пора вамъ съ Божьей помощью приняться за свозку. Ужъ если до того дошло, что, при наличности огромныхъ, находящихся въ нашемъ распоряженіи суммъ на поддержку неимущихъ, лучшіе изъ бѣдняковъ гнушаются нашимъ милосердіемъ, прячутся отъ насъ и позорятъ насъ, умирая съ голоду среди насъ, то куда же идти дальше? Такой порядокъ вещей несовмѣстимъ съ благоденствіемъ страны, онъ не можетъ продолжаться. Быть можетъ, этого не написано въ Евангеліи; по крайней мѣрѣ подснаповщина тамъ не прочтетъ этихъ словъ. Не найдете вы и въ отчетахъ департамента торговли такого текста для проповѣди. Но слова эти были истиной съ того дня, какъ были положены основы мірозданія, и истиной останутся они до тѣхъ поръ, пока основы мірозданія не будутъ потрясены Зиждителемъ вселенной. Тщеславная работа рукъ вашихъ, не устрашающая профессіональнаго нищаго, закоснѣлаго въ порокахъ грабителя, взламывающаго окна и двери, и попрошайку, раздирающаго на себѣ ризы, жестоко и подло добиваетъ пришибленнаго судьбою страдальца, встаетъ пугаломъ предъ достойными и несчастными. Пора упразднить такой порядокъ вещей, милорды и джентльмены, а то смотрите, какъ бы въ худой часъ онъ не упразднилъ насъ съ вами всѣхъ до одного.
Старая Бетти Гигденъ кормилась въ своемъ странствьи, какъ кормятся многія простыя, честныя существа, пробивая себѣ путь по тропамъ жизни тяжелымъ трудомъ. Терпѣливо трудиться изъ-за куска хлѣба и спокойно умереть, — умереть не тронутою руками рабочаго дома, — въ этомъ были всѣ ея надежды, всѣ ея высшія земныя мечты.
Въ домѣ мистера Боффина о ней ничего не слыхали съ тѣхъ перъ, какъ она пустилась въ путь. Погода стояла ненастная, дороги были плохи, но она не падала духомъ. Менѣе стойкая душа сломилась бы подъ бременемъ такихъ неблагопріятныхъ условій, но денежная ссуда, которую получила Бетти на свое маленькое предпріятіе, не была еще уплачена, торговля ея пошла хуже, чѣмъ она ожидала, и надо было, стало быть, собрать всѣ силы, чтобы поддержать свою независимость.
