Камиль Лемонье - Конец буржуа
На рассвете она принялась писать ему письмо. Она исписала целых четыре страницы, исполненные негодования и страсти… Все между ними кончено. Она уйдет от него, пусть он остается с этим позором. Потом она залила все письмо слезами и разорвала его в клочки. Ах, почему у него нет сына! Она бы сумела его отнять, она бы его развратила! Ее охватило безумное желание оскорбить его так, чтобы это видели все. Она ведь может взять себе любовника, отдаться кому-нибудь без любви.
Послышались голоса. Дом начал просыпаться, забегали слуги, где-то осторожно открывали и закрывали двери, звуки шагов тонули в мягких портьерах. Вошла горничная. Совершенно хладнокровно Сара отдала ей распоряжения относительно отъезда Даниэль. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Прежняя ясность ума вернулась к ней, она обдумала все до последней мелочи, сказала, кто из кучеров повезет барышню, в каком экипаже, каких лошадей надо будет запрячь. Мадемуазель Орландер уедет в десять часов. Она возьмет с собою двух служанок; лошади и экипаж останутся в Водре на все время пребывания там барышни. Это было одно из их поместий, в пяти часах езды от железной дороги. Там, в небольшом замке, в отсутствие хозяев постоянно жил управляющий.
— Пойди сейчас к барышне. Пусть она сию же минуту собирается в дорогу… Прощаться с ней я не буду. Скорее!
Она услыхала голос мужа. Лакей отвечал на его вопросы. Оба разговаривали вполголоса. Сара прислушалась: речь шла об отъезде Эдокса. Он говорил о том, какие чемоданы надо уложить и что взять с собою в дорогу.
— Не забудь, я еду десятичасовым.
— Все будет сделано, сударь.
Баронессу поразило это совпадение. Муж ее уезжал тем же поездом, что и дочь. Она дождалась, пока лакей ушел, и, видя, что дверь в комнаты мужа открыта.
вошла туда. Он обернулся и изобразил на своем лице удивление.
— Как, ты уже встала, дорогая!
Он отлично владел собой, но, боясь выдать себя, старался на нее не глядеть.
Улыбнувшись, он сделал шаг в сторону. Она сразу же остановилась, глаза их встретились. Ни муж, ни жена не произнесли ни слова. Эдокс, слегка побледнев, закусил губу. Он дал себе обещание быть осторожным, а тут вдруг сразу себя выдал. Обычно он ведь никогда не забывал поцеловать ее поутру. Прошло несколько мгновений. У него не хватило смелости приблизиться к ней. Сославшись на какие-то дела, он повернулся к ней спиной.
— Только два слова, — сказала она, подойдя к нему и коснувшись его руки.
Этим она совершенно смешала его карты. Он ждал, что она встретит его взрывом ярости, криками, слезами. А мужчине, который чувствует себя виновным, гораздо легче справиться с женщиной, охваченной порывом негодования, чем с осторожной, расчетливою игрой с глазу на глаз, когда партнер внимательно следит за каждым его ходом. Он с трудом подавил раздражение и досаду.
— А что такое?
Он стоял у окна, и лицо его было хорошо освещено. Боясь, что не сумеет скрыть свое волнение, он подался немного назад, в полумрак, а потом, чтобы стало понятным, почему он это сделал, тяжело опустился в кресло. Все его движения, которыми он старался управлять, выглядели неестественными и выдавали его с головой. Он это заметил и, чтобы сразу же овладеть собой, почти вызывающе поглядел ей прямо в глаза.
— Друг мой, — сказала Сара, — я должна сообщить вам нечто неприятное.
Эдокс нервно замигал. Такой оборот дела совершенно сбивал его с толку. Он знал, до чего она изворотлива, как она умеет прикинуться искренней, сколько в ней женской хитрости, скрытой за ее видимым простодушием, и заподозрил, что она готовит ему какую-то ловушку. Он опять отвернулся; у него не хватило сил взглянуть еще раз на ее мертвенно-холодное лицо с совершенно сухими глазами, с неподвижными линиями рта, которые как будто застыли, скрывая тайну.
— Да, — продолжала баронесса, — сегодня ночью произошло нечто такое, после чего нам нельзя жить так, как мы жили.
Он взял со стола бумаги и стал их просматривать, стараясь отнестись ко всему равнодушно. Однако вступление это было настолько серьезно, что ему пришлось оставить свое занятие. Он приподнял брови, привскочил, но почувствовал, что она пристально на него смотрит, и стал опять избегать ее взгляда.
— Что такое? Что случилось, дорогая?
— Сегодня ночью кто-то забрался в спальню Даниэль… Я стучалась, грозила, что позову прислугу… Наконец мне открыли… В ту минуту, когда я кинулась к ее кровати, находившийся в комнате мужчина успел скрыться.
Она говорила неторопливо, ровным, хотя и несколько повышенным голосом. Эдокс замер на месте. Он думал: «Что же, посмотрим, как она перейдет к тому, что этим мужчиной был я…» Он стал искать слова для ответа, притворился удивленным и даже пожал плечами:
— Не может этого быть. Вам это, верно, просто приснилось.
— Да, была минута, когда я действительно верила, что это так, до того все казалось чудовищным. Но Даниэль постаралась открыть мне на все глаза. Нет, друг мой, мне это не приснилось. Доказательств не надо: она во всем созналась сама.
При этих словах Эдокс приподнялся; он побледнел, руки у него дрожали. Потом он тут же снова упал в кресло, лишившись сил, потеряв всякое самообладание.
— Что вы говорите! Да возможно ли это? Даниэль!
«Трус! Теперь он уже не посмеет мне больше лгать!» — подумала баронесса. В эту минуту она так его презирала, что ей с трудом удавалось сдержаться. Она поняла, что сейчас ей надо говорить о чем-то другом, чтобы помочь ему выбраться из затруднительного положения, в которое он попал, чтобы тем самым спасти и себя самое — сохранить силы и довести потом начатую игру до конца.
— Но ведь вас-то это не должно особенно трогать. Оскорблена всем этим я, ее мать… А вы, кажется, куда-то уезжаете, не так ли? Я слышала, как вы говорили Жермену, что едете.
— Да, — проговорил он с трудом, — на несколько дней… Торговые договоры… Министр меня просил…
— Ну, так вот, друг мой, эти несколько дней вы подарите мне. Мне надо, чтобы вы сейчас остались со мной.
Он попробовал было возразить.
— Ах, вот как! — воскликнула Сара, упершись кулаками в бедра. — Не понимаете вы, что ли, что вам нельзя уезжать одновременно с ней?
В большом венецианском зеркале она увидела свое лицо, совершенно искаженное гневом. Зубы ее были стиснуты, она походила на фурию.
«Если бы только он сейчас на меня взглянул, он увидел бы, что я безобразна», — подумала она. Как раз в эту минуту Эдокс, ошеломленный тем, что слышал, забылся и поднял глаза. Сара мгновенно отвернулась и овладела собою. Помолчав немного, она сказала ему тем же ровным голосом, каким она говорила, когда пришла к нему:
— Я хотела сказать вам… У Даниэль есть любовник. Она мне призналась. Я вызвала Дика… Знаете, может быть, я поторопилась, но я велела ее высечь. Он задрал ей рубашку и… Мне стыдно все это вам рассказывать… Словом, надо, чтобы она уехала; я уже распорядилась: оставаться здесь ей больше нельзя. Словом, когда вы решили уехать тем же поездом, вы понимаете, мне стало как-то не по себе.
— Все это очень странно, — сказал Эдокс, стараясь сделать вид, что не понимает ее намека, в то время как тайный смысл этих слов стал для него более чем ясен. Это и было как раз то, что его терзало.
«Она говорит как будто о ком-то другом, — думал он, — и вместе с тем все, что она говорит, относится ко мне. Если она до сих пор не знает, что именно я спрятался от нее сегодня ночью, когда она вошла в комнату Даниэль, я должен все отрицать». У него появились проблески надежды. Он почувствовал себя несколько уверенней, собрался с силами и заглянул ей в глаза:
— Ну, если Даниэль действительно сделала то, что вы говорите…
— Как! — воскликнула Сара, выпрямляясь во весь рост и устремляя на него огненный взгляд своих страшных глаз. — Вы в этом еще сомневаетесь?
Эдокс, который, вообще говоря, был человеком не робкого десятка и даже пять раз вполне достойным образом дрался на дуэли, вдруг почувствовал, что боится ее. Он опустил глаза и замолчал.
«Она все знает», — подумал он, и эта уверенность его окончательно сразила.
Баронесса неторопливыми шагами пошла в другую комнату и позвонила. Вошел Жермен, их лакей.
— Барин никуда не едет, — сказала она.
Она подставила мужу лоб для поцелуя и, улыбаясь, сказала:
— Я вам причиняю много хлопот, друг мой… Но вы должны понять, что поступить иначе я не могла.
Она направилась к двери.
— Да, вот еще что… Очень может быть, что моя дочь, — она сделала ударение на этом слове, — захочет вас видеть. Я надеюсь, что вы не способны меня оскорбить и не позволите себе принимать ее теперь, когда я выгоняю ее из дома.
Вернувшись к себе в комнату, Сара кинулась на кровать, впилась зубами в простыню и зарыдала.
«Все кончено… Мой крестный путь завершен… Теперь я могу снова быть с ним как прежде».
