Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 2
Природная алчность, вечернія легенды о скупцахъ и возбуждающее дѣйствіе всего имъ видѣннаго въ этотъ вечеръ (а можетъ быть, отчасти и просто разбурлившаяся при спускѣ съ мусорной кучи злокачественная кровь) до такой степени обострили ненасытный аппетитъ Сайлеса Вегга, что какъ только затворилась дверь, онъ кинулся къ ней и потащилъ за собой своего друга.
— Его нельзя выпускать! — крикнулъ онъ. — Намъ нельзя его выпускать! У него бутылка. Надо ею завладѣть.
— Неужели вы хотите отнять ее силой? — проговорилъ мистеръ Винасъ, удерживая его.
— Хочу ли я? — Ну да, хочу! Такъ или иначе, а я ее отниму. Или вы такъ боитесь этого старика, что дадите ему спокойно уйти, трусъ вы эдакій!
— Я васъ боюсь и вамъ не дамъ уйги, — сказалъ Винасъ твердымъ тономъ и ухватился за него обѣими руками.
— Слыхали вы, что онъ сказалъ? — заревѣлъ Веггъ. — Слыхали вы, какъ онъ сказалъ, что хочетъ оставить насъ въ дуракахъ? Слыхали вы, трусливый песъ вы эдакій, что онъ намѣренъ свезти всѣ эти кучи, причемъ ужъ конечно обшарятъ весь дворъ. Если у васъ нѣтъ мышиной отваги, чтобъ защитить свои права, такъ у меня есть! Пустите меня за нимъ!
Покуда мистеръ Веггъ, въ пылу разыгравшихся страстей, порывался исполнить свое намѣреніе, мистеръ Винасъ разсудилъ за благо приподнять его отъ пола, повалить и навалиться на него, ибо хорошо зналъ, что, очутившись на полу, онъ не скоро подымется на своей деревяшкѣ. Такимъ образомъ оба друга покатились на полъ, и покуда они катались по немъ, мистеръ Боффинъ вышелъ, захлопнувъ за собой калитку.
VII
Дружеское предпріятіе упрочивается
Компаньоны дружескаго предпріятія сидѣли на полу, отдуваясь и тараща глаза другъ на друга, еще довольно долго послѣ того, какъ мистеръ Боффинъ, хлопнувъ калиткой, ушелъ. Въ слабыхъ глазкахъ Винаса и въ каждомъ рыжевато-пыльномъ волоскѣ его взъерошенной гривы проглядывали недовѣріе къ Веггу и готовность вцѣпиться въ него при малѣйшемъ поводѣ къ тому. На грубомъ лицѣ Вегга и во всей его палкообразной, угловатой фигурѣ, напоминавшей нѣмецкую деревянную куклу, было написано дипломатическое желаніе примиренія, въ которомъ не было искренности. Оба были красны, взволнованы и помяты послѣ недавней схватки, а Веггъ, сверхъ того, при паденіи ударился затылкомъ объ полъ, вслѣдствіе чего онъ теперь потиралъ себѣ голову съ такимъ видомъ, какъ будто былъ въ высшей степени, и притомъ весьма непріятно, удивленъ. Оба хранили молчаніе, предоставляя другъ другу начать разговоръ.
— Товарищъ, — заговорилъ наконецъ Веггъ, — вы правы, а я виноватъ. Я забылся.
Мистеръ Винасъ многозначительно тряхнулъ волосами, видимо находя, что мистеръ Веггъ не забылъ, а скорѣе вспомнилъ себя, явившись въ настоящемъ своемъ видѣ.
— Но вѣдь вы въ вашей жизни, товарищъ, не знали, ни миссъ Элизабетъ, ни мистера Джорджа, ни тетушки Дженъ, ни дядюшки Паркера, — продолжалъ оправдываться мистеръ Веггъ.
Мистеръ Винасъ согласился, что онъ не зналъ этихъ высокихъ особъ, прибавивъ при этомъ, что онъ и не добивается чести такого знакомства.
— Не говорите этого, товарищъ! — горячо возразилъ ему Веггъ. — Не говорите! Вы съ ними незнакомы, и потому не можете понять, въ какое бѣшенство можетъ придти знавшій ихъ человѣкъ при одномъ видѣ узурпатора.
Приведя это оправданіе такимъ тономъ, какъ будто оно дѣлало ему великую честь, мистеръ Веггъ подползъ на рукахъ къ стулу, стоявшему въ углу комнаты, и послѣ нѣсколькихъ неуклюжихъ прыжковъ сталъ наконецъ въ перпендикулярное положеніе. Мистеръ Винасъ тоже поднялся.
— Товарищъ! — возгласилъ тогда Веггъ. — Товарищъ, присядьте. Товарищъ! Какое выразительное у васъ лицо!
Мистеръ Винасъ невольно провелъ рукой по лицу и потомъ посмотрѣлъ себѣ на ладонь, какъ будто освѣдомляясь, не стерлось ли съ этого лица которое-нибудь изъ его выразительныхъ свойствъ.
— Потому что я отлично знаю, — замѣтьте это, — продолжалъ мистеръ Веггъ, отмѣчая свои слова указательнымъ пальцемъ, — превосходно знаю, какой вопросъ задаютъ мнѣ въ эту минуту ваши выразительныя черты.
— Какой вопросъ? — сказалъ Винасъ.
— А вотъ какой, — отвѣчалъ мистеръ Веггъ съ веселой привѣтливостью: — зачѣмъ, дескать, я не сказалъ вамъ раньше, что я нашелъ кое-что? Ваше выразительное лицо говоритъ мнѣ: «Отчего вы мнѣ этого не сказали, какъ только я пришелъ? Зачѣмъ скрывали отъ меня до той минуты, когда у васъ мелькнула мысль, что мистеръ Боффинъ явился затѣмъ, чтобы обревизовать свои тайники?». Ваше выразительное лицо, товарищъ, говоритъ это яснѣе всякихъ словъ. А вотъ можете ли вы на моемъ лицѣ прочесть отвѣтъ, который я собираюсь вамъ дать?
— Нѣтъ, не могу, — сказалъ Винасъ.
— Такъ я и зналъ! А почему не можете? — продолжалъ съ тою же игривой откровенностью Веггъ. — Потому, что я не претендую на выразительность лица. Потому, что я хорошо знаю свои недостатки. Не всѣ одинаково одарены природой. Мое лицо молчитъ, но я могу отвѣтить словами. Какими же словами? — Вотъ какими: я хотѣлъ сдѣлать вамъ пріятный сюрп-ри-изъ.
Растянувъ такимъ образомъ съ повышеніемъ голоса послѣднее слово, мистеръ Веггъ потрясъ своего друга и брата за обѣ руки и покровительственно похлопалъ его по колѣнямъ, какъ великодушный благодѣтель, не желающій, чтобы вспоминали о небольшомъ одолженіи, которое онъ, по своему исключительно счастливому положенію, имѣлъ возможность оказать.
— Теперь, послѣ моего объясненія, — продолжалъ мистеръ Веггъ, — ваше выразительное лицо спрашиваетъ только: «Что же вы нашли?» Я такъ и слышу этотъ вопросъ — повѣрьте слову!
— Ну, въ чемъ же дѣло? — спросилъ сварливо Винасъ, тщетно подождавъ продолженія. — Что жъ вы не отвѣчаете, коли слышите вопросъ?
— Выслушайте меня! — сказалъ Веггъ. — Къ тому я и гну. Выслушайте! Человѣкъ и братъ! Товарищъ, въ равной мѣрѣ какъ по чувствамъ и побужденіямъ, такъ и по поступкамъ! Я нашелъ шкатулку.
— Гдѣ?
— Выслушайте меня!.. (мистеръ Веггъ всячески старался удержать про себя, что только было возможно, и всякій разъ, какъ изъ него вытягивали признанія, прорывался лучезарнымъ, торопливымъ: «выслушайте», чтобъ отвести глаза). Въ одинъ прекрасный день, сэръ…
— Когда? — перебилъ отрывисто Винасъ.
— Нѣ-ѣ-тъ! — протянулъ мистеръ Веггъ, многозначительно, глубокомысленно и въ то же время шутливо тряся головой. — Нѣтъ, сэръ! Это ужъ не ваше выразительное лицо задаетъ такой вопросъ. Это вашъ голосъ говоритъ, просто голосъ… Но продолжаю. Въ одинъ прекрасный день случилось мнѣ гулять по двору, — вѣрнѣе, дѣлать обходъ, ибо, говоря словами друга нашей фамиліи, автора стихотворенія «Слу-шай!», положеннаго на музыку для дуэта:
«Погасли, какъ вы помните, мистеръ Винасъ, мѣсяца лучи.
„Одинъ при блескѣ — вы отгадаете, конечно, прежде, чѣмъ я успѣю сказать, — звѣздъ въ ночи.
„На батареѣ иль на башнѣ боевой
«Обходитъ рундомъ часовой,
„Обходитъ часовой“.
При такихъ-то обстоятельствахъ, сэръ, случилось мнѣ дѣлать обходъ однажды передъ вечеромъ. Въ рукахъ у меня былъ желѣзный прутъ, которымъ я привыкъ разнообразить, такъ сказать, мою ученую жизнь. И вдругъ этотъ прутъ ударился о какой-то предметъ, названіемъ коего я нахожу излишнимъ утруждать вашъ умъ.
— Нѣтъ, это далеко не излишне. Какой предметъ? — спросилъ Винасъ сердито.
— Выслушайте меня! — О насось. Когда мой прутъ ударился о насосъ, я убѣдился, что насосъ былъ не только не заколоченъ, но даже имѣлъ подъемную крышку, а подъ крышкой что-то гремѣло. Такъ вотъ, товарищъ, это что-то оказалось маленькой, плоской, продолговатой шкатулкой. Нужно ли говорить, что она была досаднѣйшимъ образомъ легка?
— Въ ней лежали бумаги? — спросилъ Винасъ.
— Ну вотъ, теперь ваше выразительное лиц опять заговорило! — воскликнулъ Веггъ. — Да, въ ней лежала бумага — одна. Шкатулка была заперта, завязана бичевкой и запечатана, а сверху подъ бичевку былъ подсунутъ лоскутокъ пергамента съ надписью: „Мое, Джона Гармона, духовное завѣщаніе временно положенное на храненіе здѣсь“.
— Намъ нужно знать его содержаніе, — сказалъ Винасъ.
— Выслушайте меня! — перебилъ его Веггъ… — Я сказалъ то же самое и взломалъ шкатулку.
— Не побывавъ у меня? — воскликнулъ Винасъ.
— Именно, сэръ! — подтвердилъ кротко и радостно мистеръ Веггъ. — Я вижу, шутка моя удалась… Слушайте, слушайте! Затѣвая для васъ мой сюрпризъ, я рѣшилъ (какъ это легко пойметъ вашъ тонкій, здравый умъ)… я рѣшилъ устроить вамъ полный сюрпризъ. Очень хорошо. И вотъ, я — какъ вы уже сдѣлали мнѣ честь угадать, — я заглянулъ въ документъ. Составленъ онъ правильно, засвидѣтельствованъ законнымъ порядкомъ и очень кратокъ. Вотъ его суть. Такъ какъ у Джона Гармона никогда не было друзей, а со своей семьей онъ былъ въ ссорѣ, то онъ, Джонъ Гармонъ, завѣшаетъ своему слугѣ Никодиму Боффину одну изъ своихъ небольшихъ мусорныхъ кучъ, считая, что для него этого вполнѣ достаточно; остальное же имущество передаетъ въ казну.
