Хосе Рисаль - Не прикасайся ко мне
Ибарра оглядывался по сторонам, ища Марию-Клару. Насмерть перепуганные девушки, дрожащие и бледные уцепились за него; тетушка Исабель читала молитвы по-латыни.
Понемногу оправившись от страха и сообразив, что произошло, все страшно возмутились.
Град камней обрушился на двух жандармов, которых вели под конвоем стражники: кто-то предлагал поджечь казарму и спалить донью Консоласьон вместе с альфересом.
— Делать нечего им больше! — вопила какая-то женщина, потрясая кулаками. — Только мутят народ! Одних честных людей и преследуют! Сами они тулисаны и мошенники! Спалить жандармскую казарму!
Кто-то, ощупывая свое плечо, просил, чтобы его исповедали; из-под опрокинутых скамеек неслись жалобные стоны: там лежал один из несчастных музыкантов. На помосте толпились артисты и народ, все громко говорили разом, перебивая друг друга. Чананай в костюме Леоноры из «Трубадура» последними словами честила виновников переполоха, обращаясь к Ратиа, одетому школьным учителем; Еенг в шелковой шали стояла рядом с принцем Вильярдо; Бальбино и мавры утешали пострадавших музыкантов[145]. Несколько испанцев ходили от одних к другим, успокаивая и увещевая.
Группа юношей открыто выражала свое недовольство. Дон Филипо, угадав их намерение, старался удержать их от решительных действий.
— Но нарушайте порядка! — кричал он. — Завтра попросим выполнить наши требования и обратимся к правосудию! Я отвечаю за то, что суд будет справедливым.
— Нет! — отвечали некоторые. — Так было и в Каламбе[146], обещали то же самое, но алькальд ничего не сделал! Мы сами свершим суд! К казарме!
Напрасно убеждал их лейтенант-майор: мятежные призывы звучали все громче. Дон Филипо огляделся вокруг в поисках помощи и увидел Ибарру.
— Сеньор Ибарра, пожалуйста, задержите их, пока я схожу за стражниками!
— Но что я могу сделать? — в изумлении спросил юноша, однако лейтенант-майор был уже далеко.
Ибарра, в свою очередь, оглядел находившихся поблизости людей — на кого он может положиться? По счастью, он заметил Элиаса, который невозмутимо наблюдал за происходящим. Ибарра подбежал к нему, схватил за руки и проговорил по-испански:
— Ради бога! Сделайте что-нибудь, если можете; я тут бессилен!
Рулевой, видимо, понял, — он тотчас же скрылся в толпе.
Послышались горячие споры, восклицания; затем мало-помалу толпа начала расходиться, люди несколько успокоились. Это случилось вовремя, ибо показались солдаты с ружьями наперевес.
А что тем временем делал священник?
Отец Сальви не ложился спать. Прижавшись лбом к жалюзи, он неподвижно стоял и смотрел на площадь; иногда из его груди вырывался приглушенный стон. Если бы лампа светила не так тускло, пожалуй, можно было бы увидеть, что глаза его заволакиваются слезами. Так прошел почти час.
Из оцепенения его вывели крики, несшиеся с площади. Он с любопытством наблюдал, как беспорядочно сновали взад и вперед люди. Прибежавший с улицы слуга, с трудом переводя дыхание, сообщил ему, что произошло.
Внезапная мысль мелькнула в уме священника: в сутолоке и неразберихе насильники обычно пользуются пугливостью и слабостью женщин. Все бегут, ища спасения, никто не думает о своих ближних. Крики тонут в шуме, женщины пытаются бежать, падают, страх и ужас заглушают голос целомудрия, и в темноте… и если они попадают в объятия любимого!.. Ему представился Крисостомо, юноша несет на руках лишившуюся чувств Марию-Клару и исчезает в темноте.
Отец Сальви бегом спустился по лестнице и как безумный, без шляпы, без палки, поспешил на площадь.
Он увидел испанцев, бранивших солдат, взглянул на те места, где сидела Мария-Клара с подругами, но там уже никого не было.
— Отец священник! Отец священник! — кричали ему вслед испанцы, но отец Сальви, не отвечая, бежал к дому капитана Тьяго. Там он наконец облегченно вздохнул: в открытом окне, за прозрачной занавеской, виднелись нежный, изящный силуэт Марии-Клары и тень тетушки, несшей чашки и рюмки.
— Прекрасно! — пробормотал он. — Кажется, она всего-навсего больна!
Тут тетушка Исабель закрыла окно, и дивный силуэт исчез.
Священник пошел прочь, не замечая людей. Ему грезилась прекрасная девичья грудь, тихо вздымающаяся во сне; веки, затененные длинными, красиво изогнутыми ресницами, как у мадонн Рафаэля; маленький улыбающийся рот, лицо, дышащее целомудрием, чистотой, невинностью, — сладостное видение на фоне белых покрывал постели, словно головка херувима среди облаков.
В его воображении рисовались и другие картины… Но кто в состоянии описать все причудливые грезы разгоряченного ума? Может быть, только корреспондент, который закончил описание празднества и событий этого дня следующим образом: «Тысячу раз возблагодарим его, принесем бесконечную нашу благодарность преподобному отцу Бернардо Сальви за своевременное и деятельное вмешательство. Презирая опасность, он появился среди разъяренного народа, без шляпы, без палки, и утихомирил его гнев одними своими проникновенными словами, своим величием и авторитетом, присущим священнослужителю истинной религии. Добродетельный служитель бога, он с беспримерной самоотверженностью отказался от радостей сна, каковыми наслаждаются подобные ему люди с чистой совестью, дабы оградить свою паству от малейшего несчастья. Жители Сан-Диего не забудут, конечно, этого великолепного поступка своего героического пастыря и будут благодарны ему на веки вечные».
XLI. Два посетителя
Тревожное состояние духа мешало Ибарре уснуть. Чтобы немного рассеяться и отогнать грустные мысли, особенно одолевающие ночью, он сел работать в своем уединенном кабинете. Утро застало его за пробирками и колбами. Он измельчал стебли тростника и других растений и, подвергнув их воздействию разных веществ, помещал в пронумерованные флаконы, которые затем запечатывал сургучом.
Вошел слуга и доложил о приходе какого-то крестьянина.
— Пусть войдет, — сказал Ибарра, не поднимая головы.
В дверях показался Элиас и молча остановился на пороге.
— А! Это вы? — воскликнул Ибарра по-тагальски, узнав его. — Извините, что заставил вас ждать, я не слышал — ставил один очень важный опыт…
— Я не хочу вас отвлекать, — ответил Рулевой, — я пришел, чтобы узнать, не надо ли вам чего в провинции Батангас, куда я сейчас отправлюсь, а также, чтобы сообщить вам дурную весть…
Ибарра вопросительно взглянул на него.
— Дочь капитана Тьяго больна, — спокойно продолжал Элиас, — но не серьезно.
— Я этого опасался, — пробормотал Ибарра еле слышно. — Вы не знаете, что у нее?
— Лихорадка! А теперь, если у вас нет поручений…
— Спасибо, мой друг, желаю вам счастливого пути… Но прежде позвольте мне задать вам один вопрос; если он покажется вам нескромным, не отвечайте.
Элиас поклонился.
— Как вам удалось вчера успокоить бунтовщиков? — спросил Ибарра, пристально глядя на него.
— Очень просто! — ответил Элиас совершенно спокойно. — То двое, что призывали к восстанию, — братья, отец их погиб, забитый насмерть жандармами. Однажды мне довелось вырвать этих братьев из тех же рук, что погубили их отца, и они оба благодарны мне за это. К ним я обратился вчера вечером, и они быстро уговорили толпу разойтись.
— Но эти два брата, чей отец убит…
— Кончат так же, как их отец, — тихо ответил Элиас. — Если несчастье однажды коснулось семьи, все ее члены должны погибнуть: когда молния поражает дерево, оно все обращается в пепел.
И Элиас, видя, что Ибарра не отвечает, откланялся.
Юноша в присутствии Рулевого крепился, а оставшись один, потерял самообладание, лицо его исказилось от боли.
— Это я ее так терзаю, я! — прошептал Ибарра.
Он быстро оделся и сбежал вниз по лестнице. Когда он переступил порог, перед ним вырос какой-то человечек в трауре, с большим шрамом на левой щеке и смиренно поклонился ему.
— Что вам угодно? — спросил его Ибарра.
— Сеньор, меня зовут Лукас, я брат того мастера, который погиб вчера.
— А! Весьма соболезную… И что же?
— Сеньор, я хочу знать, сколько вы намерены заплатить семье моего брата?
— Заплатить? — переспросил юноша с невольной досадой. — Поговорим об этом позже. Приходите сегодня вечером, сейчас я очень спешу.
— Скажите все же, сколько вы намерены заплатить? — настаивал Лукас.
— Я сказал вам, что поговорим об этом в другой раз, сейчас мне некогда! — сказал Ибарра, теряя терпение.
— Вам сейчас некогда, сеньор? — с горечью спросил Лукас, преграждая ему путь. — Вам некогда заниматься делами мертвых?
— Приходите сегодня вечером, добрый человек! — повторил Ибарра, еле сдерживаясь. — Я должен сейчас повидать одну больную.
