Ганс Андерсен - Всего лишь скрипач
«Вот как много я успел скопить, — подумал он. — Все это для нее. Да, когда ей будет уж совсем невмоготу, она вернется сюда; другие и знать ее не захотят, но я буду ей братом. Больше ей не придется страдать!» И Кристиан снова улыбнулся: ведь он думал о Наоми.
Легкомыслие молодости толкнуло ее в большой мир; разумеется, это не могло хорошо кончиться. Рано или поздно она вернется сюда с какой-нибудь бродячей труппой, бедная и больная. Он видел это во сне и не сомневался, что сон был вещий. Сколько раз, услышав, что в трактире или в соседней деревне дают представление бродячие комедианты, он ходил туда в надежде отыскать Наоми; это для нее он копил блестящее серебро.
Библия, скрипка и аист — это были его три друга. Птица, прихрамывая, без страха заходила через дверь в комнату, порой, улетала в рощицу по ту сторону луга, но всегда возвращалась.
— Ах, если бы ты перезимовал у меня, — вздыхал Кристиан, — если бы не улетал в теплые края со своими собратьями! Нет, лети! Раз уж ты умеешь летать… Я тоже когда-то мечтал о далеких краях, но остался здесь, и мне уж не суждено вырваться… Лети, может быть, ты увидишь Наоми! Может быть, ты пролетишь над могилой моего отца…
С этими словами Кристиан взял красную ленточку, написал на ней «Привет из Дании», привязал ленточку к ноге аиста и сказал:
— Лети себе с остальными, но обязательно возвращайся весной!.. Уже тринадцать лет я не видел Наоми! В моей памяти она осталась молодой и красивой, с гордым взглядом. Ах, если бы я был так же хорош собой, как тот наездник!
И мысли его умчались далеко-далеко…
Часто дети, будь то мальчики или девочки, в свои самые ранние годы кажутся нам прямо-таки безобразными, но вот проходит несколько лет, черты и формы развиваются, и мы видим красоту там, где прежде ее не замечали, и не можем не любить за нее этих детей. Так и после смерти, в потустороннем мире тот, чью внешность мы здесь находили отталкивающей, меняется, его чересчур резкие черты смягчаются, обретая красоту, и он завоевывает наше сердце, заставляя нас любить его. Ведь человеческая внешность — это всего лишь личина; стоит лишь упасть лохмотьям, и оборванный нищий станет красив, как аристократ. Вот о чем думал, о чем втайне мечтал Кристиан…
Наступил сентябрь — время роскошного расцвета датской природы; однажды Кристиану приснилась Наоми, причем в таких удивительных обстоятельствах… Все это как живое стояло у него перед глазами, когда он внезапно проснулся среди ночи; но утром он уже ничего не помнил, кроме того, что она положила голову ему на грудь и сказала: «Я умираю, похорони меня в своем садике».
Сон привел его в душевное смятение; он прочитал псалом и стал искать слово утешения в Библии.
Выйдя днем прогуляться, Кристиан услышал где-то впереди звуки трубы, веселые призывы и крики крестьянских ребятишек. У одной изгороди стояли, глядя на дорогу, несколько старух.
— В чем там дело? — спросил он.
— Комедианты едут, хотят дать представление на постоялом дворе.
Тут и Кристиан увидел человека в костюме паяца, но бедном и грязном; он ехал верхом на чахлой лошаденке, а впереди него сидела девочка с красивыми темными глазами и тамбурином в руках. Паяц громким голосом зазывал зрителей: дескать, в послеобеденное время на постоялом дворе будет показана удивительная комедия с участием марионеток, а кроме того, в высшей степени диковинные фокусы. Лицо у паяца было раскрашено белой краской, и он корчил причудливые гримасы. Девочка выглядела болезненной; всякий раз, когда отец дудел в трубу, она била в тамбурин.
Кристиан вспомнил свой сон, вспомнил Наоми — быть может, это ее муж, ее ребенок?
Он пошел на постоялый двор и сразу увидел крытый фургон комедиантов; сверху была выложена для просушки старая перина. Внутри во всю длину стояла убогая сцена с занавесом, куклы в оборванных и грязных нарядах висели и лежали как попало. Толстая простоволосая брюнетка с проседью в черных волосах держала на руках младенца; неопрятная одежда была расстегнута — она кормила его грудью. Другая женщина, помоложе, пришивала бумажную звезду к платью большой куклы. Кристиан заговорил с ними; голос его дрожал, пока он» не убедился, что Наоми среди них не было.
Такое бывало с ним часто — он разочаровывался и все же был рад. Вид этих людей вкупе с воспоминанием о давешнем сне глубоко взволновал его.
Вернувшись домой, Кристиан не застал аиста. «Ну ничего, придет, — подумал он и оставил дверь в торфяной сарай открытой. — Впрочем, кто знает, возможно, он уже летит сейчас с остальными над соленым морем. Листья-то совсем пожелтели!»
Ночью Кристиан спал неспокойно; на рассвете он оделся и вышел в свой маленький сад, тот самый, где в его сне Наоми просила похоронить ее. Внезапно он услышал диковинные звуки, доносившиеся с большого луга, и увидел сотни аистов — птицы взлетали и сшибались друг с другом. Крестьяне говорят, что так они пробуют силы для перелета. Несколько аистов оказались побежденными, и другие заклевали их до смерти своими крепкими клювами. Затем большая стая поднялась в воздух и улетела, хлопая крыльями.
Кристиан пошел на луг; там лежали семь мертвых аистов, их вырванные перья еще кружились в воздухе.
— Природа не наделила вас силой и тем самым обрекла на смерть. Ваши собратья не взяли вас с собою в теплые края! Бедные птицы!
С этими словами Кристиан нагнулся над убитыми и увидел у одного на ноге красную ленточку. Кристиан взял птицу на руки — она была еще теплая, белые перья запятнаны кровью, длинная шея безжизненно повисла. Это был его аист. Кристиан прижал птицу к груди.
— Вот так исполнился мой сон! Тебя, а не ее держу я мертвым в своих объятиях. Я похороню тебя под цветами в саду.
Он поцеловал мертвую птицу, выдернув из ее крыльев черное и белое перо, укрепил их над зеркалом, а затем вырыл могилу, обложил ее зелеными листьями и похоронил в ней аиста. Куст шиповника с желто-зелеными плодами рос у изголовья могилы.
— Итак, я снова один! — вздохнул Кристиан. — Ты не прилетишь ко мне весной. Ты мертв. Все умрут. Мы всех потеряем. Так будем же ловить мгновение, будем счастливы! Полной грудью буду я вдыхать последние солнечные лучи этого года, я буду наслаждаться ясной морозной зимой и грядущей повой весной!
Но зима принесла только слякоть, снег с дождем и серые дни; деревья в лесу стояли мокрые, черные ветки в тумане казались опутанными паутиной; вся природа, казалось, закуталась в кокон, который лишь через много месяцев лопнет под солнечными лучами.
Кристиан прихварывал, но все же, как и прежде, неизменно посещал Люцию, у которой всегда был желанным гостем. Однако это бывало лишь раз в две недели, по воскресеньям, поэтому Люция очень удивилась, увидев его однажды в будний день; он был бледнее обычного.
— Нет, со мной ничего не случилось, — сказал Кристиан, — просто мне сегодня нечего было делать, и я очень соскучился по детишкам, вот и решил прийти.
Кроме того, он слышал новость, но не торопился ее выложить. Лишь позднее он рассказал, что узнал от графского садовника: этой весной господа ждут гостей — французского дворянина с супругой, и это якобы не кто иная, как Наоми; она уже много лет замужем за ним и стала богатой и важной дамой.
Глаза Кристиана наполнились слезами.
— Все же я сегодня нездоров, — сказал он. — Малейший пустяк так волнует меня!
Люция сжала ему руку.
Ах, как одиноко стало у него в доме! Раньше он часто пересчитывал свое сокровище с мыслью о Наоми, теперь же больше не раскрывал сундук и не складывал столбиками блестящее серебро.
Зима была такой длинной, такой серой — правда, ее называли сиротской зимой, доброй к беднякам, которые не слишком мерзли; но до чего же она была слякотной и до чего серой, бесконечно серой! Эта зима походила на осень, которая незаметно перетекла в весну.
Была середина мая, первый чудесный солнечный денек, но дети Люции стояли опечаленные у кровати Кристиана: он хворал и Люция ходила за ним.
— Благодарствуй за всю твою любовь, Люция! — сказал Кристиан. — Все же этот мир прекрасен и люди такие добрые! Я хорошо помню, как ты много лет назад сказала мне: самые обычные дары Божьи нам, смертным, так велики, что просто грешно желать еще большего. Тот, кто стоит высоко, стоит на самом ветру, а нас, стоящих внизу, он не так пробирает. Ты помнишь чудесный псалом: «Розы растут в долине — там мы и встретимся с Иисусом»? Выдающийся человек стоит в пересечении лучей, но лучи сжигают его. Мы можем позавидовать ему, потому что он полнее воспринимает все вокруг себя, но при этом он больше, чем мы, чувствует и разрушительную силу окружающего. Он отдает с горячей душой то, что мы, простые смертные, принимаем нашими холодными душами, он приглашает нас к себе на пир, и мы приходим, как гарпии, злые птицы, о которых я читал, приходим, чтобы все загадить.
