Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.1.Из сборника «Сказки Нинон». Исповедь Клода. Завет умершей. Тереза Ракен
Проходя, он слышал иронические смешки, а жестокие слова хлестнули его как пощечина. Каждый норовил вставить свое словечко.
— А вот и прекрасный паж нашей хозяйки!
— Подумать только, кому они дали образование! Мы-то небось работаем, словно каторжные, день-деньской, а этот бродяга живет, ничего не делая!
— И мы еще должны ему прислуживать! Но теперь этому конец!
— Вышвырнуть нищего!
Когда же Даниель оказался рядом с кучером, мывшим карету, тот крикнул:
— Эй, приятель, подсоби-ка мне!
Слуги хором загоготали.
Даниель прошел мимо них, весь дрожа. Эти люди напомнили ему издевавшихся над ним товарищей по коллежу. Он снова остро ощутил одиночество и захотел поскорее укрыться в своем убежище. Его глубоко задела грубость этих людишек; уверенные в безнаказанности, они дали волю своей низкой зависти.
Потом, вдруг почувствовав прилив негодования, он вернулся и взглянул прямо в лицо обидчикам. Они испугались, что зашли слишком далеко, и замолчали в смущении, готовые, если будет нужно, пресмыкаться перед ним.
Юноша не спускал с них твердого ясного взгляда, и они не произнесли больше ни слова. Он продолжал свой путь и, чувствуя, что вот-вот упадет обессиленный после этой минутной вспышки, медленно поднялся по лестнице.
На втором этаже он столкнулся со спускавшимся вниз г-ном де Рионом. Даниель прижался к стенке. Хозяин дома, который почти не знал приемного сына жены, взглянул на него, недоумевая, что делает здесь этот странный юноша.
Даниель понял его взгляд. Он прочел в нем немой вопрос и ничего не ответил лишь потому, что язык у него прилип к гортани, — впрочем, ему и нечего было сказать.
Господин де Рион сам казался расстроенным и, не останавливаясь, спустился вниз, а Даниель поспешил к себе в комнату.
Только здесь до его сознания дошла горькая истина: он больше не может оставаться в особняке де Рионов.
Раньше он об этом не думал: мысль об отъезде была ему тягостна. Даниель грустно усмехнулся, понимая, что он в самом деле очень наивен. Его дорогой приемной матери больше не было здесь; если он не уйдет добровольно, его выбросят за дверь. Слуга все еще хохотали там в саду, и холодный пот выступил у него на лбу. Он решил немедленно покинуть особняк.
Он опустился на стул, продолжая размышлять. О себе он не думал, не задавался вопросом, где проведет сегодня ночь, что будет делать завтра. Это мало его тревожило. Им владела отважная беззаботность юности. Не зная жизни, он заранее решил идти все вперед и всегда прямым путем.
Даниель думал о Жанне и с горечью спрашивал себя, чем сможет ей помочь, когда покинет особняк. Обстоятельства гнали его из дома, а завет умершей, казалось, удерживал здесь, где его ждали издевательства и унижения. И вдруг он понял, что надо делать: г-жа де Рион повелела ему устремиться в жизнь с высоко поднятой головой, никогда не терять достоинства. Она повелевала ему теперь уйти из ее дома. Прежде всею он должен уйти, а затем уже изыскивать средства, как выполнить свой долг.
Он встал. Его чемодан все еще стоял раскрытым, и там виднелось белье и другая одежда, которую он не успел разместить в шкафу. На столе лежала груда книг и бумаг, а на камине валялся кошелек, в котором было немного денег.
Он ни до чего не дотронулся, ничего не взял. Слова слуг все еще звучали у него в ушах. Он считал, что все эти вещи ему не принадлежат и унести хотя бы самую ничтожную из них было бы равносильно краже.
Даниель спокойно вышел из комнаты, не взяв с собой ничего, кроме той одежды, какая была на нем. Ключ он оставил в замочной скважине.
Проходя по саду, он увидел маленькую Жанну, игравшую на песке, и не мог удержаться от соблазна поцеловать ее перед тем, как покинуть дом.
Девочка испугалась и попятилась от него.
Тогда он спросил, узнает ли она его. Она ничего не ответила, всматриваясь в это странное, улыбающееся лицо, которое ее очень удивило. Как видно, она пыталась вспомнить, где его видела. Она так и не узнала его и сделала движение, чтобы вскочить и убежать.
Даниель осторожно ее удержал.
— Вы меня не узнаете, — сказал он, — но все-таки постарайтесь запомнить мое лицо. Знайте, что я вас очень люблю и буду счастлив, если и вы хоть немножко будете меня любить. Я хочу быть вашим другом.
Жанна не понимала этого выспреннего языка, но нежность, звучавшая в голосе Даниеля, успокоила ее. Она заулыбалась.
— Впредь вы всегда должны меня узнавать, — продолжал Даниель, тоже улыбаясь, — я ухожу, по вернусь и расскажу вам много-много сказок, если вы будете умницей… Поцелуйте меня, как целовали свою маму…
Он наклонился к ней. Но при упоминании о матери малютка заплакала. По-детски разобидевшись, она оттолкнула Даниеля и, громко всхлипывая, закричала: «Мама! Мама!»
Бедный юноша был озадачен. Из дому выбежала служанка, и он ушел, удрученный тем, что должен расстаться с ребенком, счастью которого хочет отныне посвятить жизнь.
Итак, он оказался на улице, не имея ни гроша за душой. А ведь ему предстояло выполнить великий долг, и поддержку он мог найти только в собственной любви и преданности.
Было четыре часа дня.
IVКалитка особняка захлопнулась за Даниелем с глухим скрипом. Он оглянулся по сторонам, ничего не замечая, затем побрел, опустив голову, погруженный в свои мысли, не отдавая себе отчета, куда идет.
В ушах у него стоял плач Жанны и скрип калитки. Он думал только о том, что девочка его не знает, не любит, и вспоминал, что калитка как-то странно застонала.
До этой минуты все его существо было переполнено горем, и голос рассудка совсем умолк. Теперь рассудок проснулся, громко заговорил, заставив по-иному взглянуть на окружающее. Собственное положение представилось Даниелю в настоящем свете.
Он испытывал какое-то болезненное недоумение перед действительностью. Впервые он мысленно соразмерил свои силы с тем, что ему предстояло совершить, Сознание, что ему, такому незадачливому и робкому, надо взять на себя столь щекотливую роль, повергло его в трепет.
На него возложили ответственность за человеческую душу; он должен бороться против светского общества и победить, должен охранять сердце женщины, помочь ей обрести счастье. Для этого необходимо следовать повсюду за той, которую ему доверили, держаться неизменно возле нее, чтобы защищать от других и от самой себя.
Значит, он должен подняться до ее круга и даже, может быть, стать выше. Надо жить там, где она, или по крайней мере быть принятым в тех домах, какие она будет посещать. Надо сделаться светским человеком, — только тогда борьба увенчается успехом.
Тут мысль Даниеля вернулась к собственной особе, и он подверг себя строгой критике. Он некрасив, застенчив, неловок, беден. Он очутился на улице, без родных, без друзей, не зная даже, где поесть и где переночевать. Слуги правы, считая его нищим, ведь если голод схватит его за горло, быть может, и впрямь придется пойти с протянутой рукой. Он посмотрел на себя со стороны и горько рассмеялся: таким потешным показался себе самому.
И это ему, горемыке, порождению нищеты и горя, суждено стать опекуном маленькой девочки, разодетой в шелка, живущей в роскоши и блеске! Что, если ему все это приснилось? Не бредит ли он: не могла же г-жа де Рион доверить своего ребенка такому бедняку, ему нечего и пытаться брать на себя столь нелепую задачу.
И все же, понимая это, он жаждал найти путь, который помог бы ему выполнить завет умершей. Мысли его приняли новый оборот. Стремление к жертве и любовь к г-же де Рион заглушили голос разума; позабыв все, что думал сейчас о себе, он вновь отдался мечтам.
Теперь он пожалел, что ушел из особняка. Покинув его, он не знал, как туда вернуться. Скрип калитки запал ему в самое сердце.
Подобно детям и влюбленным, он строил множество нелепых планов. Придумывал неосуществимые способы, цепляясь за каждую новую идею, мелькнувшую в голове, отбрасывая один непригодный план, чтобы придумать другой, еще более непригодный.
Даниель уже горько сожалел, что не догадался схватить Жанну на руки и унести ее с собой. Он вспоминал, как она играла на песке, и убеждал себя, что беспрепятственно мог ее выкрасть. Наивно он рисовал себе подробности этого романтического похищения, видел, как бежит с ребенком, прижимая его к груди, не смея перевести дыхания, пока не окажется далеко от проклятого дома, откуда ему удалось ее вырвать.
В такие минуты лицо его сияло. Обещание, данное г-же де Рион, казалось приятным и легко выполнимым. Он воображал, что живет вместе с Жанной, работает, обеспечивая ее всем необходимым. Он называет ее дочерью, она его — отцом. В бедности, в безвестности они ведут трудовую жизнь, и он развивает в ней все добродетели, воспитывает честную, гордую душу. И ему уже слышались горячие слова благодарности, произносимые его доброй покровительницей.
