Арчибалд Кронин - Цитадель
Такси помчало их по Бейсуотер-род в направлении Мраморной арки. Никто из троих и не пытался поддерживать разговор. Мисс Ле-Рой дулась, как балованный ребенок, которого наказали, и все еще нервничала: по временам ее руки и мускулы лица непроизвольно дергались. Теперь ее можно было лучше рассмотреть, и она оказалась очень худенькой и почти красивой, несмотря на болезненный вид. Она была прекрасно одета, но, несмотря на это, Эндрью мысленно сравнил ее с ощипанным цыпленком, периодически пронизываемым электрическим током. Он и сам нервничал, чувствуя всю неловкость положения, но решил, что в его интересах использовать этот случай до конца.
Таксомотор обогнул Мраморную арку, проехал Гайдпарком и, свернув налево, подкатил к дому на Грин-стрит.
Их впустили почти тотчас же. У Эндрью дух захватило, - никогда он и вообразить себе не мог такой роскоши: просторная приемная с деревянными панелями, великолепно изукрашенная нефритом горка, оригинальная единственная картина в дорогой раме, красновато-золотистые лакированные стулья, широкие кушетки, пушистые ковры блеклых тонов.
Топпи Ле-Рой, упорно не замечая Эндрью, села на диван, на котором были разбросаны атласные подушки, и, стащив с головы шляпку, швырнула ее на пол.
- Позвони, дорогая, мне хочется пить. Слава Богу, отца нет дома.
Слуга тотчас принес коктейли. Когда он вышел, подруга Топпи внимательно поглядела на Эндрью и едва заметно улыбнулась.
- Я думаю, следовало вам объяснить, в чем дело, доктор. Но все произошло так быстро, что я не успела... Я - миссис Лоренс. Топпи - вот она, то есть мисс Ле-Рой, немного поскандалила из-за платья, которое она заказала специально к благотворительному балу. Она в последнее время слишком переутомилась и вообще слишком нервная девица и... словом, хотя Топпи и очень сердита на вас, мы все же страшно вам благодарны за то, что вы нас проводили... И я намерена выпить еще один коктейль.
- Я тоже, - сказала Топпи капризно. - Ух, и противная же баба эта примерщица у Лорье! Я скажу папе, чтобы он позвонил и приказал ее уволить... Нет, не скажу ничего! - Она залпом выпила второй коктейль, и довольная улыбка медленно разлилась по ее лицу. - Здорово я их всех напугала, а, Франсиз? Я просто взбесилась!.. Но до чего смешное лицо было у старой мамаши Уинча! Ее худенькое тело все затряслось от смеха. Она уже без всякой враждебности встретила взгляд Эндрью. - Что же вы не смеетесь, доктор? Это было неподражаемо!
- Нет, я нахожу это не слишком забавным. - Он заговорил быстро, спеша объясниться, упрочить свое положение, убедить ее, что она больна. - У вас был скверный припадок. Вы извините, что мне пришлось поступить с вами, как я поступил. Будь у меня с собой какое-нибудь наркотическое средство, я бы дал вам его. Это было бы гораздо менее... менее неприятно для вас. И, пожалуйста, не думайте, что я считаю этот припадок просто комедией с вашей стороны. Истерия (да, это именно истерия) - такая же болезнь, как всякая другая. Напрасно люди относятся к ней несочувственно. Это известное состояние нервной системы. Вы сильно переутомлены, мисс Ле-Рой, все ваши рефлексы обострены, вы в очень нервном состоянии.
- Это совершенная правда, - подхватила Франсиз Лоренс. - Ты в последнее время слишком утомилась, Топпи.
- И вы бы действительно захлороформировали меня? - спросила Топпи с детским удивлением. - Вот было бы забавно!
- Будь же серьезна, Топпи, - сказала миссис Лоренс. - Надо тебе взять себя в руки.
- Ты точь-в-точь папа, - заметила Топпи, снова приходя в дурное настроение.
Наступило молчание. Эндрью допил коктейль и поставил стакан на резную деревянную полку камина. Ему явно здесь больше делать было нечего.
- Ну, мне надо возвратиться к своей работе, - сказал он важно. - Послушайтесь моего совета, мисс Ле-Рой. Съешьте что-нибудь, ложитесь в постель и - так как я больше ничем не могу вам быть полезен - вызовите завтра своего домашнего врача. Будьте здоровы.
Миссис Лоренс проводила его в переднюю, но двигалась так неторопливо, что ему не удалось уйти так быстро, как он хотел. Миссис Лоренс была высока и стройна, у нее были высокие плечи и маленькая изящная головка. Несколько седоватых прядей в темных, красиво завитых волосах придавали ей своеобразное благородство. Впрочем, она была еще совсем молода, Эндрью решил, что ей никак не более двадцати семи лет. При таком высоком росте она была хорошо сложена, особенно малы и красивы были руки, и вся фигура производила впечатление гибкой и прекрасно тренированной, как у фехтовальщика. Она подала ему руку на прощанье. Ее зеленовато-карие глаза улыбались все той же легкой, дружеской, спокойной улыбкой.
- Я хочу только сказать вам, что мне очень понравился ваш новый способ лечения. - Губы ее дрогнули. - Ни в коем случае не отказывайтесь от него. Я предвижу, что он будет иметь потрясающий успех.
Идя по Грин-стрит к стоянке автобуса, он увидел к своему изумлению, что уже скоро пять. Он провел три часа в обществе этих женщин. Надо будет потребовать за это изрядный гонорар. Но, несмотря на такую утешительную мысль, столь симптоматичную для его нового мировоззрения, он испытывал смятение, странное недовольство собой. Использовал ли он в полной мере удачу? Миссис Лоренс он как будто бы понравился. Но об этих людях никогда ничего нельзя сказать наверное. А какой чудесный дом! Он вдруг даже зубами заскрипел от сердитого отчаяния: ведь он не только не догадался оставить свою визитную карточку, он даже забыл им представиться! - И, садясь в переполненный автобус рядом со стариком-рабочим в засаленном комбинезоне, он горько клял себя за то, что упустил такой счастливый случай.
VI
На другое утро, в четверть двенадцатого, когда он собирался выйти из дому, чтобы сделать ряд "дешевых" визитов к больным в районе Маслбороского рынка, раздался телефонный звонок. Мурлыкающий голос слуги говорил с серьезной убедительностью:
- Доктор Мэнсон, сэр! Мисс Ле-Рой желает знать, сэр, в котором часу вы ее сегодня навестите. Простите, сэр, одну минуту - миссис Лоренс сама хочет говорить с вами.
Эндрью с бурно стучавшим сердцем ждал, чтобы миссис Лоренс заговорила с ним. Она дружеским тоном сказала, что они ждут его визита и что он непременно должен приехать.
Отойдя от телефона, он, ликуя, твердил себе, что, значит, счастливый случай не упущен, нет, нет, он все-таки не упустил его!
Он пропустил все другие визиты, даже и неотложные, он направился прямо в дом на Грин-стрит. Здесь он на этот раз встретился с самим Джозефом Ле-Роем. Тот нетерпеливо дожидался его в нефритовой комнате, - лысый, приземистый, с большим кадыком, он свирепо курил сигару с видом человека, который не может терять даром время. Одну секунду он сверлил Эндрью глазами, но эта хирургическая операция, к удовольствию последнего, кончилась очень быстро. Ле-Рой заговорил - убедительно, употребляя жаргон бывшего жителя колоний:
- Вот что, док[*], я тороплюсь. Миссис Лоренс стоило сегодня черт знает каких хлопот разыскать вас. Я так понимаю, что вы парень толковый и глупостей себе не позволите. И вы женаты, не правда ли? Это хорошо. Так вот... примитесь-ка за мою девчонку. Добейтесь, чтобы она стала крепкой, здоровой, выгоните из нее начисто эту проклятую истерию. Ничего не жалейте. У меня есть чем заплатить. До свиданья,
Джозеф Ле-Рой был родом из Новой Зеландии. И несмотря на его богатство, дом на Грин-стрит и экзотическую дочку Топпи, не трудно было поверить, что прадедом его был Майкл Клири, безграмотный работник на ферме среди полей, окружающих Греймаускую гавань. Майкла Клири его товарищи, такие же маленькие люди, называли просто Лири. Джозеф Ле-Рой вступил в жизнь, конечно, под именем просто Джо Лири и мальчиком начал свою карьеру в качестве доильщика на одной из больших греймауских ферм. Но Джо, по его собственному выражению, был рожден для того, чтобы доить не одних только коров. И тридцать лет спустя в конторе на верхнем этаже первого оклендского небоскреба Джозеф Ле-Рой подписал соглашение, по которому все молочные фермы острова объединялись в один большой комбинат сгущенного молока.
Это была грандиозная затея, этот комбинат "Кремоген". В те времена сгущенное молоко было еще продуктом новым, производство его - коммерчески не организовано. И Ле-Рой первый оценил скрытые здесь возможности, руководил выпуском этого продукта на мировой рынок, рекламировал его как "Богом данное питание для детей и больных". Залогом успеха служили не продукты Джо, а его безмерная наглость. Последнее снятое молоко, которое на сотнях новозеландских ферм выливали в сточную яму или скармливали свиньям, теперь продавалось во всех городах мира в красивых жестянках с пестрыми наклейками, под названиями "Кремоген", "Кремакс" и "Кремфэт", втрое дороже чистого и свежего молока.
Вторым директором "Комбината Ле-Роя", представителем английских пайщиков, являлся Джек Лоренс, который, как это ни странно, был офицером гвардии до того, как стал коммерсантом. Но не только то, что Лоренс и Ле-Рой были компаньонами, сблизило миссис Лоренс и Топпи. Франсиз, которая имела свое собственное состояние и вращалась в высшем лондонском свете гораздо больше, чем Топпи (та иногда еще обнаруживала черты своих лесных предков), питала слабость к этому забавлявшему ее "enfant gate"[*]. Когда после беседы с Ле-Роем Эндрью поднялся наверх, он застал ее у дверей комнаты Топпи. И в последующие дни во время его визитов Франсиз Лоренс всегда была тут, помогала ему справляться с требовательной и своенравной пациенткой, готова была всегда найти улучшение в здоровьи Топпи, настаивала на продолжении лечения, осведомлялась, когда ожидать следующего визита.
