Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 1. Детство. Юношеские опыты
*№ 13 (II ред.).
Глава: О свѣтѣ.<Въ слѣдующей главѣ выдутъ на сцену Князья, Княгини. Почитаю нужнымъ сказать впередъ, какіе будутъ мои Князья, чѣмъ отличаются они отъ князей бо̀льшей части романистовъ, и въ какой кругъ я намѣренъ ввести читателя.>
Читатель, дѣлали ли вы то же замѣчаніе, какое я? Ежели нѣтъ, то вспомните хорошенько повѣсти и романы, такъ называемые великосвѣтскіе, которые вы читали. Вотъ что я замѣтилъ въ этихъ романахъ и повѣстяхъ. Рѣдко герой романа, т. е. то лицо, которое любитъ авторъ, бываетъ изъ высшаго круга, и еще рѣже, чтобы этотъ герой былъ хорошій человѣкъ; большею же частью высшее общество выставляется только для того, чтобы показать, какіе всѣ дурные, подлые и злые люди живутъ въ немъ; оно служить для того, чтобы нагляднѣе выступили добродѣтели героевъ — чиновниковъ, воспитанницъ, мѣщанъ и[134] т. д. Когда выступаетъ на сцену въ романѣ Князь, я впередъ знаю, что онъ будетъ богатый, знатный, но гордый, невѣжественный, злой, будетъ злодѣемъ романа.
Въ моей повѣсти, я долженъ сказать впередъ, что не будетъ ни одного злодѣя, ни одного такого человѣка, который будетъ наслаждаться страданіями другихъ. Что дѣлать! Никогда въ жизни я не только не сталкивался съ такими людьми, но даже и не вѣрю въ ихъ существованіе, хотя нѣтъ почти ни одного романа безъ нихъ.
Не могу сказать, хотя и очень желалъ бы, что ни одинъ человѣкъ не дѣлалъ мнѣ зла. Итакъ [?] я такъ же, какъ и другіе, испыталъ дурную сторону сношеній съ ближними, но все зло, которое я испытывалъ, происходило отъ невѣжества, слабости, страстей людскихъ, но никогда — отъ желанія дѣлать зло. Удивительно, зачѣмъ безпрестанно представляютъ намъ въ романахъ такихъ людей, которыхъ не бываетъ, и которыхъ существованіе было бы очень грустное. — Я понимаю, что можно увлекаться правдою въ прекрасномъ, но какой злой духъ увлекаетъ фантазію романистовъ, людей, которые хотятъ рисовать намъ нравы, до неестественности въ дурномъ и ужасномъ? Для чего Князь или Графъ, Княгиня или Графиня всегда имянно — тѣ необходимыя лица въ романѣ, которыя разрушаютъ счастіе и вредятъ добродѣтельнымъ героямъ? Почему знатность, богатство всегда бываютъ атрибутами злодѣйства? — Можетъ быть, этотъ контрастъ нуженъ для поразительности, но онъ, по моему мнѣнію, вредитъ естественности. Мнѣ кажется, что между людьми знатными и богатыми, напротивъ, меньше бываетъ злодѣевъ, потому что имъ меньше искушеній, и они больше въ состояніи, чѣмъ низшіе классы, получить настоящее образованіе, и вѣрно судить о вещахъ.
*№ 14 (II ред.).
Одинъ изъ двухъ лакеевъ, ѣздившихъ за каретой бабушки, взошелъ и доложилъ: «Княгиня М-я A-а Корнакова». «Проси», сказала бабушка, усаживаясь глубже въ кресла. — Карлъ Иванычъ всталъ и объяснилъ бабушкѣ, что другъ его, портной Schönheit, женатъ на Русской, и ее зовутъ Анной Ивановной, и что онъ какъ съ мужемъ, такъ и съ женой давнишній пріятель. Бабушка и мы слушали его съ большимъ удивленіемъ: къ чему ведетъ эта рѣчь! — «Такъ какъ нынче Св. Анны», сказалъ онъ съ обыкновенными жалобными удареніями (Я буду подчеркивать слова, которыя онъ особенно растягивалъ и произносилъ плохо [?]), «то позвольте мнѣ пойдти поздравить М-е Schönheit и обѣдать, какъ другу дома, въ ихъ семейномъ кружкѣ». Бабушка, посмотрѣвъ нѣсколько времени на него очень пристально, согласилась и сказала, что дѣти цѣлый день будутъ съ нею, и поэтому онъ можетъ совершенно распологать своимъ днемъ, хотя ей было бы пріятно видѣть его въ свои имянины у себя, но старые друзья по всей справедливости должны были имѣть преимущество передъ новыми. — «Вы можете идти, Карлъ Иванычъ», прибавилъ папа довольно сухо улыбавшемуся и расшаркивавшемуся Карлу Иванычу, и, когда тотъ вышелъ, папа по-Французски сказалъ бабушкѣ: «Я предвижу, что онъ здѣсь совсѣмъ испортится». Меня очень поразили во всемъ этомъ двѣ вещи: во-первыхъ, какъ смѣлъ Карлъ Иванычъ предпочесть какую-то М-е Schönheit бабушкѣ? — «Должно быть эта дама еще болѣе достойна уваженія и еще важнѣе, чѣмъ бабушка», — думалъ я. И, во-вторыхъ: что значило, что Карлъ Иванычъ здѣсь испортится? и какъ онъ можетъ испортиться?» Папа вѣрно бы объяснилъ это, потому что въ то самое время, какъ въ дверь гостиной входила княгиня М-я A-а, бабушка, какъ будто не замѣчая ея, спросила у папа: «Т. е. какъ испортится?» — «Избалуется», сказалъ папа, приподнимаясь и кланяясь княгинѣ. Бабушка обратилась тоже къ двери. Какъ только Корнакова замѣтила, что на нее всѣ смотрятъ, она пошла гораздо скорѣе, чѣмъ прежде, и тотчасъ же начала говорить; она говорила такъ скоро и связно, что трудно было понять ее. Это обстоятельство заставило меня заключить съ самой выгодной стороны о ея умѣ, и я сталъ вслушиваться и наблюдать. Княгиня много говорила одна, съ самаго того мѣста, гдѣ ее замѣтили; она, не переставая говорить, подошла къ креслу бабушки, не умолкая, поцѣловала у нея руку и усѣлась подлѣ.
*№ 15 (II ред.).
Я увидалъ въ зеркалѣ бѣлокураго мальчика въ каричневомъ полуфрачкѣ, съ бѣленькими воротничками, перекосившимися на бокъ, съ припомаженными висками и съ торчащими вихрами на макушкѣ. Мальчикъ этотъ былъ красный, и на широкомъ лбу и носу выступали капли пота. Онъ, видимо, старался имѣть видь задумавшагося мальчика, но былъ просто очень сконфуженный мальчикъ. Видъ этого мальчика въ зеркалѣ мнѣ былъ очень непріятенъ, и я оглянулся на всѣхъ, не видалъ ли кто-нибудь, что я смотрѣлъ въ зеркало, но большіе были заняты какимъ-то разговоромъ, а Володя смотрѣлъ на меня, но какъ только я взглянулъ на него, сталъ смотрѣть въ другую сторону. Онъ вѣрно понялъ, что мнѣ должно быть непріятно знать, что я дуренъ, и притомъ знать, что онъ хорошъ и чувствуетъ свое преимущество передо мной. Глядя на его худенькую, стройную фигурку, румяныя щеки, черные, тоже, какъ и у папа, всегда смѣющіеся глазки, гладкіе, темные волосы и общее выраженіе веселости и самодовольства, я завидовалъ. Названіе, которое мнѣ далъ папа — философа, я переводилъ: дурносопый. И ежели философъ, значитъ мудрецъ, и я бы былъ мудрецъ, я бы ни минуты не поколебался отдать всю свою мудрость за хорошенькое личико.
