Джек Лондон - Дочь снегов. Сила сильных
Сэн Винсент снова взглянул на Фрону. Она поправляла неровно стоявший ящик. Лицо у нее было совершенно спокойно. Затем он посмотрел на толпу и прочел недоверие в глазах окружающих.
— Почему вы не рассказали все это сразу? — спросил Билль Броун.
— Потому что… потому что… мне следовало бы прийти Боргу на помощь.
Снова поднялся хохот. Билль Броун отвернулся от приговоренного.
— Господа, — сказал он, — вы слышали фантастический рассказ подсудимого. Это измышление еще более невероятно, чем первое. Когда начался суд, я обещал доказать вам, что этот человек — лжец. Что я прав, это подтвердил ваш приговор. Но что он сам подтвердит мои слова, и притом так ярко, — вот чего я сам не ожидал. Что это так, сомнений быть не может. Каково ваше мнение об этом человеке? Он преподносил нам ложь за ложью, он лгал все время. Неужели вы поверите этому последнему его измышлению, этой совершенно невозможной истории? Господа, я могу только просить вас снова подтвердить ваш первоначальный приговор. Если есть среди вас кто-то, кто сомневается в том, что он соврал, — впрочем, таких вероятно, очень мало, — позвольте мне сказать им одно: если этот человек сказал сейчас правду, если он, деливший хлеб-соль с Джоном Боргом, на самом деле спокойно лежал на постели в то время, как убивали его товарища, если он мог равнодушно слушать мольбы несчастного о помощи, если он лежал и хладнокровно смотрел, как совершалось это зверское убийство и у него не дрогнуло сердце, — в таком случае, господа, позвольте мне сказать, что он все-таки заслуживает петли. Казнив его, мы не нарушим справедливости. Каково же будет ваше решение?
— Смерть ему!
— Вздернуть его!
— Повесить!
Но как раз в этот момент внимание толпы было вдруг отвлечено в другую сторону: даже Блэки позабыл про свои обязанности. По реке плыл большой плот. На каждом конце его стоял человек: оба они управляли плотом посредством шестов. Плот обогнул Расстанный остров и остановился у берега Рубо. Один из стоявших на плоту бросил канат, который несколько раз обвился вокруг дерева, — как раз вокруг того, под которым стоял Сэн Винсент. Под навесом, сделанным из веток, виднелись большие, разрезанные на части, оленьи туши, мясо было свежее, красное. Вновь прибывшие с гордостью оглядывали свое богатство.
— Хотим до Даусона добраться с грузом, — объявил один из них, — да очень уж сильно солнце печет.
— Нет, — сказал его товарищ в ответ на чей-то вопрос. — Здесь не продадим. Если спустимся ниже по реке, то получим по полтора доллара за фунт. Потому-то мы и торопимся. Но у нас есть тут человек, которого мы хотели бы оставить у вас.
Он повернулся и указал на кучу одеял, под которыми лежало какое-то тело.
— Мы подобрали его сегодня на берегу Реки Стюарт.
— Его надо полечить, — добавил первый, — а у нас мясо портится, и нам некогда возиться с больным. Бедняга все время молчит. Не знает языка. Похоже на то, что его потрепал медведь, очень уж он изувечен. По-видимому, затронуты внутренние органы. Куда его снести?
Фрона, стоявшая рядом с Сэн Винсентом, увидела, как больного внесли на берег и затем пронесли мимо толпы. Из-под одеяла безжизненно свисала рука бронзового цвета. По лицу она увидела, что это индеец. Несшие больного случайно остановились перед ней, ожидая указаний, куда его положить. Вдруг Фрона почувствовала, что кто-то схватил ее за руку.
— Посмотрите! Посмотрите! — Сэн Винсент наклонился и с безумным взглядом указывал рукой на больного. — Посмотрите на этот шрам!
Индеец открыл глаза и посмотрел на Сэн Винсента. По взгляду его было видно, что он узнал этого белого человека.
— Это он! Это он! — воскликнул Сэн Винсент, весь дрожа от возбуждения. — Призываю вас всех в свидетели: этот человек — убийца Джона Борга!
Это заявление не было встречено смехом: уж слишком ясно чувствовалось, что Сэн Винсент на этот раз говорит правду. Билль Броун и председатель подошли к индейцу и попробовали заговорить с ним, но безуспешно. Позвали одного из присутствующих, жившего некогда в Британской Колумбии, но и его жаргон остался непонятен больному. Наконец, пригласили Ля Флича. Красавец-метис наклонился над индейцем и заговорил с ним на непонятном языке. Это были какие-то гортанные, сдавленные звуки; так мог говорить лишь тот, в ком текла индейская кровь. Присутствующие догадались, что он пробует говорить на разных наречиях, хотя для европейцев они все звучали одинаково. Но индеец по-прежнему молчал, и Ля Флич наконец тоже умолк, обескураженный. Вдруг он словно что-то вспомнил и произнес еще какую-то фразу. Глаза индейца заблестели, и он издал в ответ ряд таких же гортанных звуков.
— Это наречие стиксов с верховьев Белой Реки, — пояснил Ля Флич остальным.
Затем он начал задавать вопросы больному, нахмурив брови и часто останавливаясь, чтобы подыскать какое-нибудь забытое им слово. Для присутствующих это была просто пантомима, так бессмысленны казались эти гортанные звуки, сопровождаемые оживленной жестикуляцией, причем на выразительном лице метиса отражались по очереди то изумление, то недоумение, то, наконец, радостное выражение человека, понявшего, в чем дело. Порой глаза индейца гневно сверкали, а у Ля Флича во взоре мелькало сочувствие. Несколько раз слушатели понимали, что речь идет о Сэн Винсенте, то по взглядам, которые бросали на него разговаривающие, то по их жестам; один раз оба они беззвучно рассмеялись.
— Так. Хорошо, — сказал Ля Флич, когда индеец, закончив свой рассказ, наконец, откинулся назад на подушки. — Этот человек говорит правду. Он с верховьев Белой Реки. Он не может ничего понять. Он очень удивлен, что здесь так много белых людей. Он не думал, что на свете существует столько белых. Он скоро умрет. Его зовут Гоу. Давным-давно, три года тому назад, Джон Борг пришел туда, где жил Гоу. Он ходил на охоту и приносил много мяса, и потому стиксы с Белой Реки любили его. У Гоу была жена, Писк-Ку. Прошло время, и Борг собрался уходить. Он пошел к Гоу и сказал ему: «Дай мне твою бабу. Продай ее. За нее я дам тебе много хороших вещей». Но Гоу ответил: «Нет. Писк-Ку хорошая жена. Ни одна женщина не умеет так шить мокасины, как она. Она лучше всех выделывает оленью кожу, такую мягкую-мягкую. Гоу любит Писк-Ку». Но Джон Борг сказал, что ему до этого нет дела: он хочет Писк-Ку — и все тут. Тогда у них вышла большая драка; и Джон Борг увел Писк-Ку. Она не хотела идти с ним, но ей пришлось уступить силе. Борг называл ее Беллой и делал ей подарки, но она все время жалела о Гоу. Вот это сделал Борг, — добавил Ля Флич, указывая на шрам, который белел на лбу у индейца. — Долгое время Гоу был при смерти. Потом он поправился, но голова у него осталась не в порядке. Он никого не узнавал. Ни отца, ни мать — никого. Он был как малое дитя. Но в один прекрасный день что-то там у него щелкнуло в голове — клик-клик, — и он сразу выздоровел. Он узнал отца и мать, вспомнил Писк-Ку, вспомнил все. Отец сказал ему, что Джон Борг спустился вниз по реке. Тогда Гоу пошел за ним. Была весна, лед был некрепкий. Он очень боялся, особенно белых людей, которых здесь оказалось так много, а когда он стал подходить сюда, то шел только по ночам. Его никто не видел, но он видел всех. Он, как кошка, видит в темноте. Каким-то образом он пришел прямо к дому Джона Борга. Как это удалось ему, он и сам не знает, разве потому, что дело его было правое.
Сэн Винсент сжал руку Фроны в своей, но она вырвала ее и отошла в сторону.
— Гоу увидел Писк-Ку, когда она вышла кормить собак. У них был разговор. А ночью он пришел, и она открыла ему дверь. Вы знаете, что случилось потом. Сэн Винсент совсем не виноват. Борг убил Беллу. Гоу убил Борга. Борг убил и Гоу: Гоу недолго осталось жить. У Борга сильные кулаки. У Гоу внутри все разбито. Но Гоу все равно: ведь Писк-Ку умерла. После этого Гоу перешел на другой берег реки по льду. Я ему говорил, что вы все уверяете, будто это невозможно, будто человеку никак не перейти по льду в такое время. Но он смеется и говорит, что раз он перешел, значит, это возможно. Правда, было очень трудно, но он все-таки перебрался, хотя у него все болело внутри. Дальше он уже не мог идти и пополз на четвереньках. Так он добрался до Реки Стюарт. Когда он не мог больше двигаться, то лег на землю, ожидая смерти. Его нашли эти двое белых и привезли сюда. Ему все равно. Он скоро умрет.
Ля Флич кончил, но все кругом молчали. Тогда он добавил:
— По-моему, Гоу очень хороший человек.
Фрона подошла к Джекобу Уэлзу.
— Уведи меня отсюда, отец, — сказала она. — Я так устала.
Глава XXX
На следующее утро Джекоб Уэлз, несмотря на все свои миллионы, принялся, как всегда, колоть дрова, затем он закурил сигару и отправился искать Курбертэна. Фрона после завтрака вымыла посуду, повесила проветриваться одежду и накормила собак. Затем она вытащила из мешка потрепанный томик Вордсворта и отправилась на берег реки. Там она удобно устроилась на двух поваленных ветром соснах. Однако она только раскрыла книгу, но читать не стала: взоры ее устремились на поверхность Юкона, на водоворот у подножия скал на противоположном берегу, на поворот реки и на песчаную отмель, делившую реку пополам. Воспоминания о недавних приключениях все еще ярко вставали перед ней, впрочем, были моменты, которые совершенно исчезли у нее из памяти. Борьба с течением у скалы с расщелиной была воистину титаническая: Фрона не помнила, сколько времени она продолжалась, а про гонку вдоль берегов Расстанного острова она совсем не помнила, лишь рассудком понимала, что это было на самом деле.
