Жюль Верн - Женитьба г-на Ансельма де Тийоля
Назон официально представил своего ученика, и под прикрытием благодатного полумрака Эглантина двинулась к суженому. Она сделала реверанс, а вместе с ней склонились в поклоне все ее сорок пять весен. Девица цвела под жарким солнцем французского юга. Она оказалась крепко сбитой, круглой, пухлой, толстой, сферической; она являла взгляду роскошные формы тропического растения.
Ансельм нашел невесту прекрасной — он принял ее за увеличенное издание Афродиты[85]. На желторотого юнца она, конечно, могла произвести такое впечатление. Эглантина вполне сошла бы за свою мать, не будь она всего лишь дочерью.
Словом, гости и хозяева обменялись приветствиями, наговорили друг другу комплиментов, а потом расселись поудобней, и началась беседа. Вскоре общий разговор перешел в приватный. Оказавшийся рядом с юной писаршей маркиз говорил так тихо что могло показаться, что он просто-напросто молчал. Назон беседовал на латыни со своим новым другом, у которого находил поистине квинтиллианские[86] обороты, и делился с ним своими наблюдениями над неправильным склонением в латинском языке.
Сыграли в корбильон[87]. Хотя маркизу уже сто раз объясняли правила этой игры, его мятущийся ум никак не мог их усвоить, и потому его неожиданные выходки нередко приводили окружающих в мучительное недоумение.
Что касается бравого профессора, то он во всем полагался на своего друга Ломона.
Остальное общество приучало свои глаза к непривычному зрелищу молодого маркиза, его физических и духовных несовершенств.
Тем временем обрученные — ибо любовь их уже обручила — пьянели от счастья. Вскорости Ансельм разгорячился, заговорил о грамматических неправильностях существительного cubile[88] и поведал возлюбленной о склонении существительного tonitru[89]. Что касается прилагательного comu и имени la come[90], то они, казалось, были известны ей с детства. Эглантина не осталась в долгу и отвечала — «копия судебного решения, экспедиция, трибунал».
Определенное разнообразие в течение вечера внесли несколько невинных игр. В жмурках Ансельм странным образом перепутал пол играющих, а также не замедлил опрокинуть стол и клетку с птицами (которым осталось только ожить, чтобы улететь). В игре в синонимы ему предложили отгадать предмет, имеющий характеристики — добрый, добродетельный, чувствительный, которым можно наслаждаться, изучать, нежнейшим образом проводить с ним время, прижимать к сердцу, прятать под подушку и в молитвенник… Он ответил: «Ветряная мельница».
Вечер закончился наилучшим образом — юный маркиз уже мечтал, как он увидит Эглантину в своих снах, а Эглантина представляла себе невинные радости с непорочным супругом.
На следующий день решился вопрос со свадьбой, а еще через неделю церковные колокола вливали в уши новобрачных тысячи обещаний, одно другого слаще.
Назон Параклет буквально проскакал весь день на одной ножке. Он был просто неузнаваем! Надежды исполнялись, и он провидел, как бесчисленное потомство его любимого ученика — много-много Тийолей! — образует липовые аллеи.
Великий день наступил, однако ни Мирабели, ни Вьей-Пьеры, ни Пертинаксы не лопнули от досады!
Маркиз краснел, как весталка[91] при свете дня; он возжег священный факел Гименея и держал его с религиозным чувством. Ансельм теперь несколько манкировал уроками латыни, но это можно было ему простить. Тотчас по совершении церемонии юный Тийоль собирался вновь усердно приняться за занятия и слово в слово перевести историю любви Дидоны и Энея.
Славный и доверчивый юноша! Беги туда, где ждет тебя счастье, куда влечет наслаждение! Раскрой объятия своей увесистой половине! Неси на вытянутых руках двести пятьдесят фунтов живого веса, что вложила в них любовь! Доверь свои чувства и мысли поэтическому вдохновению божества Цитеры и на законном основании развяжи пояс целомудрия твоей томной супруги!
Старый профессор имел с учеником интимную беседу; он просветил Ансельма насчет его супружеских обязанностей и произнес прекрасный парафраз на тему duo in uno carne[92] из Писания. Великая книга тайн человечества листалась беспрерывно, и молодой Тийоль почерпнул там наивысшие знания. Затем учитель и ученик перешли к сложностям бытия: Ансельм был предупрежден об угрозе измены. Юноша побледнел, и волосы у него встали дыбом, когда он услышал о возможных шалостях слабого пола. Со страхом он прочел биографии некоторых знаменитых мужей античности и разглядел в толще мутной воды действительности не замеченные им подводные рифы: и жизнь и море предстали перед его взором покрытыми черным илом и грязью. Ансельм бросил зонд и наткнулся на скалы, о которые разбилось (и еще разобьется) бесчисленное множество супружеских ладей!
Назону удалось ободрить растерявшегося ученика. Союз, который тот заключал, имел все шансы на удачу — Эглантина Лафуршет была создана, чтобы одарить мужа счастьем. Она казалась нечувствительной к внебрачным соблазнам, а потому сможет устоять против чьих-либо попыток осквернить супружеское ложе. Это было тщательно возделанное поле, ухоженное с нежностью, хранимое со всем бдением, и ее любовь к Ансельму служила пугалом, готовым обратить в бегство любую хищную птицу и претендента на душу и тело добродетельной невесты. А потому женитьба маркиза непременно будет полна гармонии, как одна-единственная музыкальная нота, без вариаций, без коды[93], без фальши, ключом к которой являются лишь наслаждение и счастье!
Вечер перед первой брачной ночью был волнующим и полным страстей. Нетерпеливый маркиз захотел уединиться с юной супругой в спальне еще до заката солнца. Однако решительный сторонник соблюдения приличий, профессор энергично противопоставил желанию ученика аблатив и твердую волю, которым тому пришлось подчиниться.
— Не торопите, мой благородный ученик, не торопите тот блаженный миг, когда мечта вашей страсти сольется с ее реальным воплощением! Не забывайте о различных способах выражения в латыни предлога «без» перед инфинитивом: вы должны провести ночь без сна, noetem insomnem ducere, без того, чтобы ранить стыдливость супруги, salva fide, без внимания к возможным досадным мелочам, dissimellanter! Не забывайте также, что женитьба сродни точному переводу и что вы должны слово в слово повторять вашу супругу, прежде чем позволите себе обратиться к вольному стилю.
Наконец звезда Венеры поднялась над горизонтом наслаждения. И пора! Ансельм давно уже уставил на нее телескоп своего нетерпения!
Прелестная Эглантина Лафуршет тщетно пыталась выдавить слезинку — целомудрие так и не смогло растворить врата потоку слез, паводка не получилось. Она направила свою пышную, слегка взволнованную плоть к дверям супружеской спальни, а общество с многозначительными улыбками продефилировало перед маркизом.
Веко отеческого глаза Назона невольно увлажнилось, а его новый друг Марон мог изъясняться лишь междометиями: О! Э! Дала! Хм! Уф! Пф-ф!
Но вот Ансельм де Тийоль, до того момента последний в роде, поцеловал своего учителя, тестя и исчез за дверями.
Птицы взмахивали крылышками в своих гнездышках; напоенная ароматными дуновениями ночь колыхала прозрачный полог своей эбеновой[94] кровати; вечерняя звезда бросала в таинственный мрак луч своего взгляда, а само Небо, эхом отзываясь на прерывистые вздохи, в какой-то момент блаженно содрогнулось от наслаждения, молодости и любви!
Девять месяцев спустя Тийоли расцвели совершенно, и ничто не омрачало счастья двух соединившихся семейств. Только свояк Лафуршет, слегка склонный к насмешке, как и большинство старых судопроизводителей, поддразнивал иногда Назона по поводу трудностей в латыни.
— Вы знакомы с Федром?[95] — спрашивал он.
— Безусловно!
— Как вы переведете anus ad amphoram?
— Anus — старуха; ad amphoram — с амфорой. Это название басни.
— Вы допустили грубую ошибку.
— А именно?
— Прямо-таки возмутительную ошибку!
— Месье Марон, выбирайте выражения!
— Amphoram переводится как «горшок».
— Какая разница?
— Ad означает «на».
— Ну так что же?
— A anus[96] совсем не значит «старуха»!
Параклетом овладевал праведный гнев, и два чемпиона латинской грамматики вцепились бы друг другу в волосы, если бы не носили париков.
Однако вскоре подобные инциденты стали редкостью, оба знатока латыни зачехлили кинжалы насмешки и сложили в колчан стрелы сарказма. Ведь жизнь в этом избранном Богом уголке, где камни мощеных улиц дремали в ожидании редкого прохожего была покойна и прекрасна.
На горизонте семейной жизни маркиза де Тийоля не проплывало ни облачка; ежегодно еще один ребенок — мальчик или девочка — появлялся на свет, утверждая незыблемость рода Тийолей. Благочестивый Назон Параклет, закончив работу над неправильными склонениями, занялся исследованием тайных причин, которые, рассмотренные в двойном свете грамматики и женитьбы, мешают средним глаголам управлять аккузативом.
