Генри Джеймс - Пресса
Вопрос вызвал у него раздражение:
- Ты что же, голубушка, ослепла? Все это нам уже преподносили три месяца назад, потом перестали, потом преподнесли вновь, а теперь никто не знает, с чем мы имеем дело. Только я ничего не исключаю. Забыл, как эту особу зовут, но она, возможно, богата и, возможно, добропорядочна. И вполне возможно, поставила ему условие, чтобы духу его не было на той арене, где он единственно сумел обосноваться.
- В газетах?
- В ужасных, грязных, вульгарных газетах. Она, может, потребовала - не в полный голос, но четко и ясно, и я такой возможности не исключаю, - чтобы сначала он расстался с газетами, а уж потом состоится разговор, потом она скажет "да", потом он получит ее деньги. Вот это я вижу - уж яснее некуда: ему нужны деньги, необходимы, отчаянно, позарез; нужда в деньгах, пожалуй, и за-гнала его сейчас в яму. Он должен что-то предпринять - он и пытается. Вот тот побудительный мотив, которого недоставало в нарисованной нами позавчера картине.
Мод Блэнди внимательно все выслушала, но эти рассуждения ее, по всей видимости, не убедили.
- Нет, случилось что-то другое, и худшее. Ты это так толкуешь, чтобы твоя беспощадность в практических делах - а тебе этого от меня не скрытъ вы-глядела не столь уж бесчеловечной.
- Ничего я не толкую, и мне совершенно все равно, что там с ним случилось. С меня достаточно той поразительной - великолепной - "иронии", которая тут заключена. А вот ты, я вижу, напротив, порываешься истолковать его дела в смысле - как ты выразилась? - "худшее". Из-за своего романтизма. Ты видишь все в мрачном свете. Но ведь и без того ясно - он свою распрекрасную невесту потеряет.
- Ты уверен, что потеряет?
- Этого требуют высшая справедливость и мои интересы, которые тут замешаны.
Но Мод продолжала гнуть свое:
- Ты, если не ошибаюсь, никого не считаешь добропорядочным. Так где же, помилуй, отыскать женщину, которая ставит подобное условие?
- Согласен, такую найти нелегко. - Молодой человек помолчал, соображая. - И если он нашел, ему очень повезло. Но в том-то и трагизм его положения: она может спасти его от разорения, но, вот поди ж ты, оказалась из тех странных созданий, чье нутро не все переваривает. Надо нам все-таки сохранять искру - я имею в виду искру порядочности, - и кто знает, может, она и тлеет в сем сосуде скудельном.
- Ясно. Только зачем столь редкостному женскому сосуду признавать себя сходным со столь заурядным мужским? Он же - сплошная самореклама, и для нее куда естественнее испытывать к нему отвращение. Разве не так?
- Вот уж нет. Что-то не знаю никого, кто испытывал бы к нему отвращение.
- Ты первый, - заявила Мод. - Убить его готов.
Он повернулся к ней пылающей щекой, и она поняла, что коснулась чего-то очень сокровенного.
- Да, мы можем довести до смерти. - Он принужденно улыбнулся. - И вся прелесть этой ситуации в том, что можем сделать это совершенно прямым путем. Подвести к ней вплотную. Кстати, ты когда-нибудь его видела, Бидел-Маффета?
- Помилуй, сколько раз тебе говорить, что я никого и ничего не вижу.
- Жаль, тогда бы поняла.
- Ты хочешь сказать, он такой обаятельный?
- О, он великолепен! И вовсе не "сплошная самореклама", во всяком случае отнюдь не выглядит напористым и навязчивым, на чем и зиждется его успех. Я еще посмотрю, голубушка, как ты на него клюнешь.
- Мне, когда я о нем думаю, от души xoчется его пожалеть.
- Вот-вот. Что у женщины означает - без всякой меры и даже поступаясь добродетелью.
- А я не женщина, - вздохнула Мод Блэнди, - к сожалению.
- Ну, в том, что касается жалости, - продолжал он, - ты тоже переступишь через добродетель и, слово даю, сама даже не заметишь. Кстати, что, Мортимер Маршал так уж и не видит в тебе женщину?
- Об этом ты у него спроси. Я в таких вещах не разбираюсь, - отрезала она и тут же вернулась к Бидел-Маффету: - Если ты встречаешься с ним в понедельник, значит, верно, сумеешь раскопать все до дна.
- Не скрою - сумею, и уже предвкушаю, какое удовольствие получу. Но тебе ничего, решительно ничего из того, что раскопаю, не выложу, - заявил Байт. - Ты чересчур впечатлительна и, коли дела его плохи - я имею в виду ту причину, что лежит в основе всего, - непременно ринешься его спасать.
- Разве ты не твердишь ему, что такова и твоя цель?
- Ну-ну, - почти рассердился молодой человек, - полагаю, ты и в самом деле придумаешь для него что-нибудь спасительное.
- Охотно, если б только могла! - сказала Мод и на этом закрыла тему. А вот и мой жирный кавалер! - вдруг воскликнула она, заметив Мортимера Маршала, который, сидя на много рядов впереди, крутился в своем узком кресле, выворачивая шею, с явной целью не потерять Мод из виду.
- Прямое доказательство, что он видит в тебе женщину, - заметил ее собеседник. - А он, часом, не графоман, творящий "изящную литературу"?
- Еще какой! Написал пьеску "Корисанда" - сплошная литературщина. Ты, верно, помнишь: она шла здесь на утренниках, с Беатрис Боумонт в главной роли, и не удостоилась даже брани. У всех, кто был к ней причастен - начиная с самой Беатрис и кончая матушками и бабушками грошовых статисток, даже билетершами, - у всех до и после спектакля брались интервью, и он тут же свое изделие опубликовал, признав справедливым обвинение в "литературности" - мол такова его позиция, что должно было стать отправной точкой для дискуссии.
Байт слушал с удивлением:
- Какой дискуссии?
- Той, которую он тщетно ждал. Но, разумеется, никакой дискуссии не последовало и не последует, как он ее ни жаждет, как по ней ни томится. Критики ее не начинают, что бы о пьеске ни говорилось; и я сильно сомневаюсь, что о ней вообще что-либо говорится. А ему по его душевному состоянию непременно нужно хоть что-то, с чего начать спор, хоть две-три строки из кого-нибудь вытянуть. Нужен шум, понимаешь? Чтобы сделаться известным, чтобы продолжать быть известным, ему нужны враги, которых он будет сокрушать. Нужно, чтобы на его "Корисанду" нападали за ее "литературность", а без этого у нас ничего не получается. Но вызвать нападки - гигантский труд. Мы ночами сидим - стараемся, но так и не сдвинулись с места. Внимание публики, видимо, как и природа, не терпит пустоты.
- Понятно, - прокомментировал Байт. - Значит, сидим в луже.
- Если бы. Сидим там, где осела "Корисанда", - на этой вот сцене и в театральных уборных.Там и завязли. Дальше ни тпру, ни ну, никак не сдвинуться с места - вернее, никакими усилиями не сдвинуть. Ждем.
- Ну, если он ждет с тобой!.. - дружелюбно съязвил Байт.
- То может ждать вечность?
- Нет, но с тихой покорностью. Ты поможешь ему забыть обидное пренебрежение.
- Ах, я не из той породы, да и помочь ему можно лишь обеспечив признание. А я уверена: это невозможно. Один случай, видишь ли, не похож на другой, они совсем разные, этот прямая противоположность твоему Бидел-Маффету.
Говард Байт сердито гмыкнул.
- Какая же противоположность, когда тебе его тоже жаль. Голову даю, продолжал он, - ты и этого бросишься спасать.
Но она покачала головой.
- Не брошусь. Правда, случай такой же прозрачный. Знаешь, что он сделал?
- Сделал? Вся трудность, насколько могу судить, в том и состоит, что он ничего не способен сделать. Ему надо бить в одну точку. Пусть накропает вторую пьеску.
- Зачем? Для него главное - быть известным, а он уже известен. И теперь для него главное - это стать клиентом тридцати семи пресс-агентств в Англии и Америке и, подписав с ними договор, сидеть дома в ожидании результатов и прислушиваться, не стучит ли почтальон. Вот тут и начинается трагедия - нет результатов. Нe стучится почтальон к Мортимеру Маршалу. А когда тридцать семь пресс-агентств в необозримом англоязычном мире тщетно листают миллионы газет, - на что идет солидный кус личного состояния мистера Маршала, - такая "ирония" жестко бьет по его нервам; он уже смотрит на каждого как на виноватого и взглядом, от которого бросает в дрожь. Самые большие надежды он, разумеется, возлагал на американцев, и они-то сильнее всего его подвели. Молчат, как могила, и с каждым днем все глубже и безнадежнее, если молчание могилы может быть глубже и безнадежнее. Он не верит, что эти тридцать семь агентств ищут с должной тщательностью, с должным упорством, и пишет им, полагаю, сердитые письма, вопрошая, за что, так их и эдак, он, по их мнению, платит им свои кровные. Ну, а им, беднягам, что прикажешь делать?
- Что? Опубликовать его сердитые письма. Этим они по крайней мере нарушат молчание, что будет ему приятнее, чем ничего.
Вот это да! Мод, видимо, была поражена.
- И в самом деле приятнее, честное слово, - согласилась она, но тут же, подумав, добавила: - Нет, они побоятся. Они же каждому клиенту гарантируют что-нибудь о нем найти. Заявляют - и в этом их сила, - всегда что-то найдется. Признать, что дали маху, они не захотят.
- Ну, в таком случае, - пожал плечами молодой человек, - если он не исхитрится разбить где-нибудь окно...
