Чарльз Диккенс - Рождественская песнь в прозе (пер.Врангель)
Къ его великому удивленію тяжеловѣсный колоколъ прозвонилъ и шесть, и семь и восемь и такъ далѣе до двѣнадцати и тогда только замолкъ.
Полночь! Но вѣдь онъ легъ послѣ двухъ часовъ ночи! Или часы его невѣрны? Должно быть колеса въ нихъ обмерзли. Полночь!
Скруджъ попробовалъ нажать машинку боя своего хронометра, чтобы узнать время. И что-же? Маленькій быстрый пульсъ его часовъ, пробивъ двѣнадцать разъ, остановился.
— Что же это? Развѣ возможно, чтобы я проспалъ цѣлый день и часть слѣдующей ночи? Но, нельзя также допустить, чтобы съ солнцемъ произошло что либо сверхестественное и чтобы вмѣсто полудня была полночь? — бормоталъ себѣ подъ носъ Скруджъ.
Однако всѣ эти размышленія настолько разстроили его, что онъ быстро соскочилъ съ кровати и ощупью добрался до окна. Раньше чѣмъ онъ могъ что либо разглядѣть, ему пришлось рукавомъ халата обтереть обмерзшія стекла, но и тогда онъ не много увидалъ. Онъ могъ лишь замѣтить, что туманъ по прежнему окутываетъ своею пеленою городъ, что было страшно холодно, и что не было слышно, чтобъ люди сновали во всѣ стороны, производя страшный шумъ, а это несомнѣнно было бы, еслибъ ночь дѣйствительно прогнала день и завладѣла міромъ. Это сознаніе чрезвычайно утѣшило Скруджа. Дѣла идутъ днемъ, а не ночью, и что же было бы съ векселями Скруджа, еслибъ не было дня, а только ночь? Какой смыслъ имѣли бы тогда упоительныя слова: «Черезъ три дня повиненъ я уплатить г. Скруджу или кому онъ прикажетъ», и т. д.?
Скруджъ снова легъ на кровать и сталъ размышлять обо всемъ происшедшемъ съ нимъ. Но сколько разъ онъ ни передумывалъ все, сколько разъ ни возвращался все къ тому же самому, онъ ничего не понималъ. Чѣмъ больше онъ напрягалъ свой разумъ, тѣмъ больше мысли его путались. Духъ Марли необычайно волновалъ его. Всякій разъ послѣ зрѣлаго обсужденія, онъ рѣшалъ, что все происшедшее съ нимъ былъ сонъ, но разумъ его опять и опять, какъ спущенная пружина, возвращался все къ тому же, неразрѣшимому вопросу, надъ которымъ онъ уже столько и безплодно размышлялъ.
— Однако же, былъ это сонъ или дѣйствительность? — еще и еще спрашивалъ себя Скруджъ.
Онъ оставался въ такомъ мучительномъ состояніи, пока его хронометръ не прозвонилъ еще три четверти; тогда онъ вдругъ вспомнилъ, что духъ Марли предупредилъ его, что въ моментъ когда часы пробьютъ часъ ночи, къ нему явится призракъ. Сообразивъ, что пока назначенное время не пройдетъ, ему такъ же будетъ невозможно заснуть, какъ проглотить луну, онъ рѣшилъ бодрствовать въ ожиданіи привидѣнія. Нельзя не признать его рѣшеніе вполнѣ мудрымъ.
Эта четверть часа показалась ему столь безконечною, что онъ нѣсколько разъ думалъ, что задремалъ и пропустилъ бой часовъ. Наконецъ до его напряженнаго слуха донесся звонъ:
— Динь, донъ!
— Четверть, — считалъ Скруджъ.
— Динь, донъ!
— Половина! — сказалъ Скруджъ.
— Динь, донъ!
— Три четверти! — сказалъ Скруджъ.
— Динь, донъ!
— Часъ, часъ! И никого нѣтъ! — вскричалъ Скруджъ, торжествуя.
Онъ произнесъ эти слова раньше, чѣмъ хронометръ прозвонилъ, но въ то мгновеніе какъ раздался одинъ глубокій, зловѣщій, глухой, скорбный ударъ, по всей комнатѣ разлился яркій свѣтъ и занавѣски на кровати Скруджа раздвинулись
Занавѣси его кровати, я говорю вамъ, были раздвинуты чьею то невидимою рукою, но не тѣ, которыя ниспадали къ его ногамъ и не тѣ, которыя находились за его головой, но именно тѣ, къ которымъ было обернуто его лицо. Скруджъ быстро привсталъ и очутился лицомъ къ лицу съ сверхъестественнымъ посѣтителемъ, находившимся такъ же близко отъ него, какъ я нахожусь близко къ вамъ, а замѣтьте, что я стою въ видѣ призрака, около вашего локтя.
Явившійся духъ былъ престраннаго вида. Онъ былъ какъ будто ребенокъ и въ то же время меньше походилъ на ребенка, чѣмъ на старика, видимаго сквозь какую-то странную завѣсу, уменьшавшую его до размѣровъ ребенка. Его развѣвающіеся и ниспадающіе на спину волосы были бѣлы, какъ волосы старика, а между тѣмъ лицо его было безъ единой морщинки, было свѣжо и румяно, какъ лицо юноши. Руки были очень длинны и мускулисты, кисти рукъ также, казалось, обладали необычайной силой. Ноги и ступни удивительно красивой формы были обнажены, какъ и верхняя часть туловища. Его одежды сіяли снѣжной бѣлизной, а поясъ, обвивавшій его станъ, сверкалъ тысячью алмазовъ. Въ рукахъ онъ держалъ вѣтку падуба и какъ поразительный контрастъ этой эмблемѣ зимы, его одежды были убраны лѣтними цвѣтами… Но самое необычайное во всей его фигурѣ былъ огненный фонтанъ, струившійся съ самой макушки его головы, благодаря которому и было ясно видно все окружающее. Въ минуты подавленнаго настроенія, онъ вмѣсто шляпы надѣвалъ себѣ на голову большой гасильникъ, который теперь онъ держалъ подъ мышкой.
Но въ глазахъ Скруджа, внимательнѣе приглядѣвшагося къ духу, не гасильникъ былъ самымъ страннымъ изъ всѣхъ его атрибутовъ. Его поразилъ поясъ духа, сіявшій и блестѣвшій, то въ одномъ мѣстѣ, то въ другомъ. То, что сейчасъ ослѣпляло глаза, черезъ мгновеніе становилось темнымъ пятномъ и наоборотъ. Вся фигура привидѣнія также отражали на себѣ эти свѣтовые переливы, вслѣдствіе чего и представлялась въ самыхъ разнообразныхъ видахъ. То она казалась съ одной ногой, то съ одной рукой, то сразу съ двадцатью ногами, то съ одной головой безъ туловища. Скрывающіяся такимъ образомъ части тѣла не было возможности разглядѣть, благодаря мраку, поглощавшему ихъ. Потомъ какимъ то невѣроятнымъ чудомъ, призракъ вновь становился самимъ собою, ясно очерченнымъ и видимымъ.
— Ты тотъ духъ, о явленіи котораго мнѣ было предсказано? — спросилъ Скруджъ.
— Да, — отвѣчалъ призракъ чрезвычайно нѣжнымъ и пріятнымъ голоскомъ и въ тоже время столь слабымъ, что Скруджу показалось, будто это «да» проговорили гдѣ то далеко, а не у его кровати.
— Кто же ты такой? — продолжалъ допрашивать Скруджъ.
— Я духъ прошедшаго Рождества!
— Давно прошедшаго? — спросилъ Скруджъ, вглядываясь въ карликовую фигурку духа.
— Нѣтъ, твоего послѣдняго Рождества.
Вѣроятно Скруджъ и самъ бы затруднился отвѣтить, почему ему вдругъ захотѣлось, чтобы духъ надѣлъ шляпу. Но желаніе это было столь велико, что онъ не удержался попросить призрака исполнить его.
— Ахъ! — воскликнулъ духъ, — зачѣмъ торопишься ты своими смертными руками загасить тотъ божественный свѣточъ, который я принесъ тебѣ? Неужели тебѣ еще мало, что ты являешься однимъ изъ тѣхъ людей, изъ страстей которыхъ сооруженъ мой колпакъ, и изъ за которыхъ и обреченъ носить его цѣлые вѣка, нахлобученнымъ на моей головѣ?
Скруджъ въ очень почтительной формѣ отрицалъ какое бы то ни было съ своей стороны поползновенье оскорбить духа и увѣрялъ, что никогда въ жизни сознательно не содѣйствовалъ его «околпаченію». Послѣ этого Скруджъ осмѣлился спросить духа, что собственно его привело сюда?
— Желаніе тебѣ добра! — отвѣчалъ духъ.
Скруджъ не преминулъ высказать ему свою искреннюю благодарность, но въ то же время подумалъ про себя, что спокойный, непрерванный въ теченіе ночи сонъ, болѣе бы содѣйствовалъ достиженію этой цѣли.
Очевидно духъ «подслушалъ» его мысли, такъ какъ немедленно сказалъ ему:
— Вѣрнѣе сказать, забота о твоемъ исправленіи! Берегись!
Съ этими словами, онъ вытянулъ свою мускулистую руку и коснувшись плеча Скруджа, произнесъ:
— Встань и слѣдуй за мной!
Скруджъ хотѣлъ было отговориться, что онъ не одѣтъ, что у него насморкъ, что такое позднее время не совсѣмъ благопріятно для прогулокъ, но духъ, не давъ ему высказать всѣхъ этихъ отговорокъ, взялъ его за руку и повелъ за собою. Прикосновеніе руки призрака было нѣжное и слабое, какъ пожатіе дамской ручки, но тѣмъ не менѣе Скруджъ не былъ въ силахъ противиться и вставъ послѣдовалъ за нимъ. Замѣтивъ же, что призракъ направляется къ окну, онъ схватилъ его за край одежды, умоляюще крича:
— О, духъ, я вѣдь только простой смертный и легко могу упасть!
— Дай я коснусь моей рукою вотъ сюда, — сказалъ духъ, прикладывая руку къ сердцу Скруджа, — и тогда ты выдержишь еще большія испытанія. — Пока духъ произносилъ эти слова, они незамѣтно проникнувъ сквозь стѣну, очутились далеко за городомъ, на дорогѣ, но обѣимъ сторонамъ которой разстилалось широкое поле. Городъ былъ такъ далеко отъ нихъ, что не было видно даже его колоколенъ. Ночь миновала, загоралась заря и надъ безпредѣльной снѣжной равниной засверкалъ морозный ясный день….
— Праведное небо! — воскликнулъ Скруджъ, осмотрѣвшись вокругъ и всплеснувъ руками, — да, вѣдь это моя родина! Здѣсь я игралъ, здѣсь провелъ я мою юность!
Духъ взглянулъ на него съ доброю улыбкою. Какъ ни было мимолетно и легко прикосновеніе духа, оно пробудило чувства стараго Скруджа. Онъ жадно вдыхалъ ароматы, разлитые въ воздухѣ и каждое благоуханіе пробуждало въ немъ тысячи воспоминаніи, надеждъ, радостей и заботъ, такъ давно уже позабытыхъ…
