Александр Сеничев - Александр и Любовь
Не знаем, что именно в поведении возмужавшего, но не интересующегося женщинами юного Блока встревожило наставницу, но определенно: появление в тетушкиных записках этой строки не случайно. А там, где есть тревога, всегда присутствует и поиск решения проблемы.
В современной Блоку России - России без телевидения, Интернета и улицы в нынешнем смысле этого слова - половое воспитание детей было исключительным долгом отцов. Их и только их почетной обязанностью. Но блоков папа жил в Варшаве, и действовать маме с тетей пришлось на свой страх и риск. И они не нашли ничего лучшего как взять парнишку с собой на заграничный курорт. В мае 1987 Сашу увезли в Бад-Наугейм. На минеральные как бы воды. Без объяснений истинных причин. Отчего первые дни неозадаченный должным образом юноша слонялся без дела и откровенно скучал. Таскался по парку вдоль прудов с лебедями, читал Достоевского, слушал вечерами музыку с мамой и тетей в местном курзале.
В один же из первых вечеров за ужином, протекавшим на террасе какого-то большого отеля, официант торжественно разрезал и подал семейству на удивление старую и жесткую курицу. «Это старшая супруга петуха» - мгновенно отреагировал 16-летний Блок по-немецки. И несколько минут спустя по-немецки же добавил: «Не всё, что старо, то хорошо» («Nicht alles was alltes ist gut» - по-немецки это еще и каламбур!)
Этот каламбур выстрелит спустя несколько дней - Саша влюбится. И объектом его первой страсти окажется яркая дама откровенно забальзаковского возраста - некая Ксения Михайловна Садовская (ударение на предпоследнем слоге). По собственному признанию ей 38, сверстница мамы. Фактически - на пару лет больше (не могла не скостить). У нее две взрослых дочери и сын. После третьих родов заработала сердечный недуг, и вот тоже на водах. Это высокая, весьма статная, до броского красивая и безумно элегантная брюнетка с тонким профилем (сохранились по крайней мере два фотопортрета К.М).
Позже биографы Блока будут ссылаться на ее необыкновенно синие глаза и вкрадчивый гортанный голос. Эти нюансы они смело позаимствуют из лирики Александра Александровича, где не перечесть восторгов по поводу и синести, и вкрадчивости, и гортанности.
Родом Ксения Михайловна была откуда-то с Херсонщины («хохлушка», если по-блоковски; и мы еще заметим, что особенно преданно любили поэта именно «хохлушки»). Невероятным усилием воли выдралась в столицу. Окончила консерваторию по классу пения, но внезапная тяжелая болезнь горла тут же сломала мечту о вокальной карьере. Пришлось поступить на скучнейшую службу в Статистический комитет.
Ее судьба вряд ли сложилась бы успешно, кабы не завидное замужество. Супруг на 18 лет старше. Дослужился до тайного советника, стал товарищем министра торговли и промышленности. Жизнь, стало быть, удалась.
Она достаточно богата, все еще чертовски привлекательна. Обожает Вагнера. И тут судьба подбрасывает ей юного нибелунга в образе златокудрого гимназиста восьмого класса.
Это был подарок судьбы. И Ксения Михайловна не могла им не воспользоваться. «Она первая заговорила со скромным мальчиком, который не смел поднять на нее глаз, но сразу был охвачен любовью. «Красавица всячески старалась завлечь неопытного мальчика, - комментировала Марья Андреевна, - Он, ухаживая, впервые пропадал, бросал нас, был неумолим и эгоистичен. Она помыкала им, кокетничала, вела себя дрянно, бездушно и недостойно». Дрянно, тетушка, еще как дрянно вела себя эта «ягодка опять»!.. Но не для этого ли и вывезли вы с сестрицей сюда своего «детку»? По вам что - было бы лучше, заставь она его безответно страдать? Лукавим, Марья Андреевна!.. Из письма матери домой: «Сашура у нас тут ухаживал с великим успехом, пленил барыню, мать троих детей и действительную статскую советницу. Не знаю, будет ли толк из этого ухаживания для Сашуры в смысле его взрослости и станет ли он после этого больше похож на молодого человека. Едва ли.» О! еще как станет, маман!
Банальный курортный роман развивается как и положено банальному курортному роману. С утра Блок бежит за цветами и билетом на ванны, следом - к ней. Приняв роль этакого грума, он всюду сопровождает даму своего сердца, неся на руке ее плед или накидку. Они гуляют, катаются на лодке, слушают музыку.
Любопытный момент. Именно в это лето Блок овладеет комплексом приемов ухаживания за барышнями и барынями - лодки, прогулки, рестораны, музыка. Он останется верным этому нехитрому и неизменному джентльменскому набору навыков всю жизнь. И наконец:
В такую ночь успел узнать я,
При звуках ночи и весны,
Прекрасной женщины объятья
В лучах безжизненной луны...
Все это продолжалось с месяц. Однако не обошлось и без конфуза.
Обеспокоенная чрезмерной пылкостью Сашуры Александра Андреевна вызвала сына на откровенный разговор, и тот не нашел ничего лучше, как свалить всё на свою многоопытную возлюбленную. И оказалось, что «любви у него никакой нет, и она-то завлекала его, на все сама была готова; только его чистота и неопытность спасли его от связи с замужней, плохой, да еще и несвежей женщиной» - записала тогда тетушка.
И вот уже в дневнике у Марьи Андреевны: «. та злится, не уезжает, но, бог даст, все скоро кончится ничем, и мы останемся одни. Худшее, что будет - это ссора с ней. Но не все ли равно? Главное же, чтобы он остался цел и не был против матери.». И деле: « Он наконец не выдержал. сказал, что попал в скверное положение, что сам готов бы отвязаться.»
До чего же неловко-то, Александр Александрович! Даже для шестнадцати с половиной лет. И на плохую тетю клеветать, и родным врать - всё нехорошо. Поневоле вспомнишь строчку из анкеты, которую Вы давеча заполнили тут же, в Наугейме: «Мои любимые качества - ум и хитрость»... Умный и хитрый мальчик направил переживания мамы с теткой в нужное русло. И сейчас же, через строку уже и в дневнике у Марии Андреевны спокойное: «Вот начало Сашуриного юношества. Первая победа, первые волненья. Тут была и доля поэзии. Она хороша. Он дарил ей цветы. Она ему пела». Расставаясь, Саша с Ксенией Михайловной условились писать друг другу, а осенью непременно встретиться в Петербурге. Удивительней прочего то, что зрелой женщине довелось зайти в своих чувствах много дальше, чем предполагалось. Позже это курортное увлечение принесло ей все прелести настоящего романа: ревность, слезы, тщетные попытки продлить отношения.
А встретились они лишь в феврале-марте следующего года. Почему не сразу - покрыто мраком тайны. Сохранилось всего двенадцать писем Блока к его первой любимой. Ее же письма нам неизвестны: часть их поэт вернул по требованию, остатки уничтожил на склоне жизни. Но о том, что в конце зимы 1898-го - за несколько месяцев до Бобловского эпизода - их отношения возобновились и протекали довольно активно, мы знаем наверняка.
Это был типичный ай-я-яй-адюльтер со всей стандартной для ай-я-яй-адюльтера атрибутикой. Роль связной выполняла младшая сестра Ксении Михайловны, которая всячески подбадривала и подстегивала юношу. Поскольку Сашурой вдруг овладело запоздалое стремление к благоразумию. Он принялся ссылаться на «массу уроков» на необходимость навещать родных и т.п.
Скорее всего, за этими корявыми отговорками стояло элементарное недовольство мамы. Одно дело курортная шалость, другое - серьезная интрижка с дамой света. И однажды Александра Андреевна не выдержала и поехала к К. М. С. И даже вытребовала с нее твердое обещание отстранить от себя потерявшего голову юнца. Стоит ли говорить, что слова этого Ксения Михайловна не сдержала? Напротив: она видится с молоденьким любовником все чаще. Блок поджидает ее с экипажем, бродит под окнами. Они гуляют по Елагину острову, тайно и наспех встречаются в меленьких гостиницах.
И теперь уже она взывает к благоразумию. Но вошедший во вкус поэт неудержим и неумолим. «Я не понимаю, чего ты можешь бояться, - пишет он ей, - когда мы с Тобою вдвоем, среди огромного города, где никто и подозревать не может, кто проезжает мимо в закрытой карете. Зачем понапрасну в сомнениях проводить всю жизнь, когда даны Тебе красота и сердце? Если Тебя беспокоит мысль о детях, забудь их хоть на время, и Ты имеешь на это даже полное нравственное право, раз посвятила им всю свою жизнь».
Автору этих строк, напомним, всего семнадцать.
Встречи с Садовской прекратились лишь к концу 1899-го -через полтора года после памятного нам бобловского во всех смыслах спектакля. И тут мы не можем еще раз не задаться вопросом: какого ляда в том вечернем саду - наедине с Офелией-Хлоей - Сашура Блок корчил из себя недотрогу? В 1918-м уже поэт признается дневнику, что тогда, в далеком 98-м, тоскуя по Менделеевой, «мыслью» он продолжал и продолжал возвращаться к своей К.М.С. И давайте закроем тему. Разве что кому-то покажется, будто мы снова чего-то недопоняли или не так истолковали.
