Уильям Коллинз - Новая Магдалина
Мерси отодвинула от себя письмо и стала нетерпеливо ходить взад и вперед по комнате.
Тревожное направление ее мыслей нельзя было преодолеть таким образом. Воображение ее рисовало одну бесполезную картину для размышлений только для того, чтобы заняться другой. Она теперь заглядывала в свое будущее.
Каковы были ее надежды (если она доживет), когда кончится война? Прошлая опытность обозначала с безжалостной верностью печальную сцену. Куда бы она ни отправилась, чем бы ни занялась, все кончится одинаково. Красота ее возбудит любопытство и восторг, станут расспрашивать о ней; узнают историю прошлого, общество сострадательно пожалеет о ней, общество великодушно составит подписку для нее, а все-таки в конце окажется один результат — тень прежнего бесславия окружит ее, как чума, разъединит ее с другими женщинами, заклеймит, даже когда она вымолит прощение в глазах Божьих, печатью неизгладимого бесславия в глазах людских — вот ее надежды! А ей только двадцать пять лет. Она находится в полном расцвете здоровья и силы. Она может прожить по закону природы еще пятьдесят лет!
Мерси опять остановилась у кровати. Она опять посмотрела на лицо погибшей.
Почему граната убила женщину, имевшую надежды в жизни, и пощадила ту, у которой не было никаких? Слова, сказанные Грэс Розбери, вспомнились ею.
"Если бы у меня была возможность вести такую жизнь! Если бы я имела вашу репутацию и ваши надежды! "
И вот такая возможность пропала! Завидная надежда уничтожена осколком гранаты! Можно было сойти с ума, глядя на тело Грэс, осознавая свое положение так, как она осознавала его. С горькой насмешкой отчаяния наклонилась Мерси над безжизненной фигурой, заговорила с ней, как будто та могла ее слышать.
— О, — сказала она с завистью, — если бы ты могла сделаться Мерси Мерик, а я Грэс Розбери теперь!
Как только эти слова сорвались с ее губ, Мерси вздрогнула и выпрямилась. Она стояла у постели, дико устремив глаза в пустое пространство, мозг ее пылал, сердце так билось, что она задыхалась.
"Если бы ты могла сделаться Мерси Мерик, а я Грэс Розбери теперь! "
В одно мгновение эта мысль приняла новое развитие в ее голове. В одно мгновение убеждение в реальности такого плана поразило ее как электрическая искра. Она может сделаться Грэс Розбери, если осмелится. Решительно ничто не могло помешать ей явиться к леди Джэнет Рой под именем Грэс Розбери.
В чем состоял риск? Где была слабая сторона этого плана?
Грэс сама ясно сказала, что она и леди Джэнет никогда не видели друг друга. Друзья ее были в Канаде, родственники в Англии умерли. Мерси знала место, где она жила, место, называемое Порт-Логан, так же хорошо, как знала его Грэс. Мерси стоило только прочесть рукописный дневник, чтобы иметь возможность отвечать на все вопросы, относившиеся до поездки в Рим и до смерти полковника Розбери. Ей не нужно было представлять образованную девушку. Грэс сама говорила — в письме отца также говорилось в ясных выражениях — о ее небрежном воспитании. Все, буквально все, было в пользу сиделки Мерси. Люди, которые знали ее в госпитале, уехали и не возвратятся более. Ее белье с ее меткой было в эту минуту на мисс Розбери. Белье мисс Розбери с ее меткой сушилось в смежной комнате и находилось в распоряжении Мерси. Способ избавиться от нестерпимого унижения ее настоящей жизни открылся перед нею наконец. Какая это была перспектива? Новая личность, в которой она может быть признанной повсюду! Новое безупречное имя! Новая прошлая жизнь, которую все могут разыскивать сколько угодно!
Румянец вспыхнул на щеках Мерси, глаза ее засверкали. Она никогда не была так привлекательно прекрасна, как в эту минуту, когда новое будущее открылось перед нею, сияя новой надеждой.
Она подождала с минуту, чтобы взглянуть на свой смелый план с другой точки зрения. Что в нем было дурного? Что говорила ее совесть?
Во-первых, относительно Грэс. Какой вред делала она умершей женщине? Вопрос сам давал ответ. Никакого вреда ни ей, ни ее родным. Ее родные также умерли.
Во-вторых, леди Джэнет. Если она будет служить верно своей новой госпоже, если она честно станет занимать свое новое место, если она будет внимательно исполнять распоряжения и будет признательна за доброту, если, одним словом, она будет такова, какою может и захочет быть в блаженном спокойствии и безопасности своей новой жизни, какой вред сделает она леди Джэнет? Опять вопрос сам за себя ответил. Она может и захочет дать леди Джэнет повод благословлять день, в который она вошла в ее дом.
Мерси схватила письмо полковника Розбери и положила его в бумажник с другими бумагами. Случай представился ей, вероятность успеха большая, все было в ее пользу, ее совесть ничего не говорила против этого смелого плана. Она решила тут же: «Я сделаю это».
Что-то восстало в ее сознании, что-то оскорбило ее пылкую натуру, когда она положила бумажник в карман своего платья. Мерси решилась, а между тем была неспокойна. Она не была уверена, искренне ли допросила свою совесть. Что если она опять положит бумажник на стол и подождет, пока пройдет ее волнение, а потом представит свой задуманный план на суд перед собственными понятиями о добре и зле?
Она подумала раз — и поколебалась. Прежде чем она могла подумать в другой раз, отдаленный шум шагов и топот лошадиных копыт донеслись до нее в ночном воздухе. Немцы вступали в деревню. Через несколько минут они явятся в домик и заставят ее сказать, кто она. Не было времени ждать, пока она успокоится. Что будет — новая жизнь в лице Грэс Розбери или жизнь старая — в лице Мерси Мерик?
Она взглянула на постель в последний раз. Жизнь Грэс кончилась, будущее Грэс находилось в ее распоряжении. Ее решительная натура, принужденная к немедленному выбору, перешла на сторону смелого плана. Она осталась при намерении занять место Грэс.
Шум приближения немцев доносился все сильнее и ближе. Слышались голоса офицеров, отдававших приказания.
Мерси села у стола и ждала, что будет.
Присущая всем женщинам привычка заставила ее взглянуть на свою одежду до появления немцев. Когда она проверяла, все ли в порядке, взгляд ее упал на красный крест на ее левом плече. В одно мгновение Мерси поразила мысль, что костюм сиделки может привести ее к ненужному риску. Он давал ей положение представителя Красного креста, это могло повести к расспросам впоследствии, и эти расспросы могли выдать ее.
Мерси осмотрелась вокруг. Серый плащ, который она дала Грэс, привлек ее внимание. Она взяла плащ и закрылась им с ног до головы.
Только Мерси Мерик завернулась с плащ, как услышала стук отворяемой наружной двери, голоса, говорившие на иностранном языке, и звон оружия, складываемого в задней комнате. Ждать, пока ее найдут, или показаться самой? Для такой натуры, как она, было менее тягостно показаться, чем ждать. Она пошла в кухню. Холстинная занавесь, когда она протянула к ней руку, была вдруг отдернута с другой стороны и три мужчины очутились лицом к лицу с нею в дверях.
Глава V
НЕМЕЦКИЙ ДОКТОР
Самый младший из трех незнакомцев, судя по чертам, цвету лица и обращению, был, очевидно, англичанином. На нем была военная фуражка и военные сапоги, но остальная одежда была штатская. Возле него стоял офицер в прусском мундире, а возле офицера третий и самый старший из троих. Он также был в мундире, но его наружность вовсе не показывала военного. Он хромал на одну ногу, горбился и вместо шпаги на боку держал в руке палку. Зорко взглянув сквозь черепаховые очки сперва на Мерси, потом на кровать, потом осмотрев всю комнату, он невозмутимо обратился к прусскому офицеру и прервал молчание такими словами:
— Больная женщина на кровати, другая женщина ухаживает за нею, и никого больше в комнате нет. Нужно ли, майор, ставить здесь караул?
— Вовсе не нужно, — ответил майор.
Он козырнул и вернулся на кухню. Немецкий доктор сделал несколько шагов, побуждаемый долгом своей профессии, к кровати. Молодой англичанин, глаза которого с восторгом были прикованы к Мерси, задернул занавесь в дверях и почтительно заговорил с ней по-французски.
— Могу я спросить, с француженкой ли я говорю? — сказал он.
— Я англичанка, — ответила Мерси.
Доктор услышал ответ. Остановившись по пути к посте ли, он указал на фигуру, лежавшую на ней, и спроси. Мерси на английском языке с сильным немецким акцентом.
— Могу я быть полезен?
Его обращение было подчеркнуто-вежливым, тон сурового голоса был злобно-насмешливый. Мерси тотчас почувствовала отвращение к этому хромому, безобразному старику, нагло уставившемуся на нее сквозь черепаховые очки.
— Вы не можете быть полезны здесь, — сказала он, коротко. — Дама эта была убита, когда ваши войска сыпали гранаты на этот домик.
Англичанин вздрогнул и сострадательно посмотрел на кровать. Немец освежился щепоткой табака и задал другой вопрос.
— Тело осматривал какой-нибудь доктор? — спросил он.
