Фрэнсис Фицджеральд - Новые мелодии печальных оркестров
Потом Америка вступила в войну, и Дайана, которой исполнилось восемнадцать, в составе подразделения продовольственной службы отплыла во Францию.
Прошлое осталось позади, все было забыто. Незадолго до подписания мира Дайана была упомянута в приказе о награждении — за стойкость под огнем неприятеля. И — что особенно порадовало ее мать — пронесся слух о ее помолвке с мистером Чарли Эбботом из Бостона и Бар-Харбора, «молодым авиатором, персоной заметной и весьма привлекательной».
Однако, встречая Дайану в Нью-Йорке, миссис Дики едва ли была готова увидеть в ней столь заметные перемены. В лимузине, направлявшемся к Гринич, она глядела на дочь изумленными глазами.
— Все вокруг тобой гордятся, Дайана. Дом просто завален цветами. Надо же: тебе всего девятнадцать, а ты столько всего повидала и столько всего совершила!
Из-под полей эффектной шафрановой шляпы глаза Дайаны следили за Пятой авеню, где пестрели знамена в честь возвратившихся дивизий.
— Война закончилась, — произнесла она странным голосом, словно это ей только-только пришло в голову.
— Да, — радостно подхватила ее мать, — и мы победили. Я никогда не сомневалась, что так и будет.
Она раздумывала, как лучше завести разговор о мистере Эбботе.
— А ты стала спокойней, — начала она на пробу. — По виду похоже, что тебя потянуло к размеренному существованию.
— Хочу этой осенью показаться в свете.
— Но я думала… — Миссис Дики осеклась и кашлянула. — Судя по слухам, я решила…
— Ну же, мама, продолжай. Что за слухи?
— Я слышала, что ты помолвлена с молодым Чарльзом Эбботом.
Дайана молчала, и ее мать нервно водила языком по губам, а заодно и вуали. Тишина в автомобиле начинала угнетать. Миссис Дики всегда побаивалась Дайаны и теперь стала опасаться, что зашла слишком далеко.
— Эти Эбботы из Бостона — такие милые люди, — решившись, робко заговорила она. — Я несколько раз встречалась с его матерью, она рассказывала, как он предан…
— Мама! — Холодный как лед голос Дайаны прервал ее мечтательные разглагольствования. — Уж не знаю, что и от кого ты там слышала, но я вовсе не помолвлена с Чарли Эбботом. И пожалуйста, больше не упоминай при мне эти слухи.
В ноябре состоялся дебют Дайаны в бальном зале отеля «Риц». В таком «введении во взрослую жизнь» заключалась некоторая ирония: Дайана в свои девятнадцать навидалась столько реальности, мужества, ужаса и боли, сколько не снилось напыщенным вдовам, что заселяли этот искусственный мирок.
Но Дайана была молода, а искусственный мирок манил ароматом орхидей, приятным, веселым снобизмом и оркестрами, творившими из жизненных печалей и размышлений новые мелодии. Всю ночь саксофоны плаксиво варьировали на все лады «Бил-стрит блюз», и пять сотен пар золотых и серебряных бальных туфель гоняли по паркету глянцевую пыль. В рассветный чайный час всегда находились комнаты, где эти медленные, сладкие пульсации длились и длились, а между тем то туда, то сюда приносило волной свежие лица, как розовые лепестки, стронутые с пола выдохами печальных труб.
Сезон катился, не отставала от него в этой сумеречной вселенной и Дайана, успевая за день на полдюжины свиданий с полудюжиной мужчин, засыпая не ранее рассветного часа — вечернее платье сброшено на полу у кровати, бисер и шифон в одной куче с умирающими орхидеями.
Год постепенно перешел в лето. Нью-Йорк поразила мода на ветрениц, юбки взлетели до самого некуда, печальные оркестры взялись за новые мелодии. На какое-то время красота Дайаны поддалась этому новому увлечению, как прежде вобрала в себя повышенный нервный тонус военных лет; однако нетрудно было заметить, что Дайана не поощряет ухаживаний, что при всей ее популярности никто не связывает ее имя с каким-либо мужским именем. «Случаев» ей выпадала добрая сотня, но, если увлечение перерастало в любовь, она спешила расстаться с поклонником раз и навсегда.
Второй год вылился в долгие ночи танцев и поездки на теплый Юг с целью покупаться. Ветреность рассеялась по ветру и была забыта; юбки круто устремились к полу, саксофоны запели новые песни для свежей поросли девиц. Большинство тех, кто начал выезжать вместе с Дайаной, были уже замужем — иные обзавелись и детьми. Но Дайана среди меняющегося мира продолжала танцевать под новые ритмы.
К третьему году, глядя на ее свежее, красивое лицо, трудно было поверить, что она побывала на войне. Юное поколение уже относило это событие к туманному прошлому, в незапамятные века волновавшему их старших братьев и сестер. И Дайана чувствовала, что с последним эхом войны отомрет и ее юность. Ныне к ней почти не обращались как к Даймонд Дику. Когда же это изредка случалось, ее взгляд принимал странное растерянное выражение, словно она не могла увязать между собой два осколка ее разбитой пополам жизни.
Минуло пять лет, в Бостоне разорилась одна маклерская фирма, и из Парижа возвратился домой герой войны Чарли Эббот — окончательно спившийся и без гроша в кармане.
Впервые Дайана увидела его в ресторане «Мон-Миель», где он сидел за боковым столиком с пухлой, невзыскательного вида блондинкой из полусвета. Наскоро извинившись перед своим спутником, Дайана направилась к нему. Чарли поднял взгляд, и у Дайаны вдруг подкосились ноги: он съежился и походил на тень, а его большие и темные, как у Дайаны, глаза пылали огнем в воспаленных орбитах.
— Как, Чарли…
Чарли, пошатываясь, встал, и они обменялись неловким рукопожатием. Он пробормотал слова представления, но девица за столом выразила свое недовольство, смерив Дайану ледяным взглядом голубых глаз.
— Как, Чарли… — повторила Дайана, — ты, выходит, вернулся.
— Вернулся навсегда.
— Мне нужно с тобой увидеться, Чарли. Увидеться… как можно скорей. Не хочешь ли съездить завтра за город?
— Завтра? — Чарли виновато посмотрел на белобрысую девицу. — У меня назначена встреча. Насчет завтра не знаю. Может, позднее на этой неделе…
— Отмени свою встречу.
Приятельница Чарли барабанила пальцами по скатерти и нервно обводила глазами залу. Услышав эту фразу, она резко повернулась обратно к столику.
— Чарли! — прикрикнула она, многозначительно хмурясь.
— Да, знаю, — отозвался он веселым тоном и повернулся к Дайане. — Завтра я не могу. У меня назначена встреча.
— Мне просто необходимо повидаться с тобой завтра, — безжалостно настаивала Дайана. — Хватит пялиться на меня как идиот. Обещай, что будешь завтра в Гриниче.
— В чем дело? — повысила тон девица. — Почему вам не сидится за собственным столиком? Хватили лишнего?
— Элейн, Элейн, — упрекнул ее Чарли.
— Я буду встречать тебя в Гриниче с шестичасовым поездом, — хладнокровно продолжала Дайана. — Если не сможешь отделаться от этой… этой особы, — она указала на девицу небрежным взмахом руки, — пошли ее в кино.
Выкрикнув что-то невнятное, девица поднялась на ноги; казалось, сцены не избежать. Но Дайана, кивнув Чарли, отвернулась, махнула своему спутнику в другом конце залы и вышла за порог.
— Не нравится она мне, — заявила сварливым тоном девица, когда Дайана покинула ресторан. — Кто она вообще такая? Из твоих прежних?
— Верно, — нахмурился Чарли. — Моя прежняя. Собственно, единственная.
— Ага, и вы знакомы с самого рождения.
— Нет. — Чарли помотал головой. — Впервые мы встретились на войне, она работала в столовой.
— Она? — Элейн удивленно подняла брови. — Не похоже, чтобы она…
— О, ей уже не девятнадцать… ей почти двадцать пять. — Чарли рассмеялся. — Я встретил ее однажды у полевого склада близ Суассона; она сидела на ящике, а вокруг кишело столько лейтенантов, что хватило бы на целый полк. А через три недели мы были уже помолвлены!
— А что потом? — резким голосом спросила Элейн.
— Обычная история. — Чарли произнес это не без горечи. — Она разорвала помолвку. Необычно только одно: я так и не узнал почему. В один прекрасный день я с ней простился и отправился к своей эскадрилье. Видно, что-то я такое сказал или сделал, отчего начались неприятности. Не знаю. Так или иначе, воспоминания об этом времени у меня остались самые смутные: через пару часов мой самолет рухнул и от того, что происходило до этого, в голове ни черта не осталось. А когда я немного пришел в себя и начал интересоваться окружающим миром, оказалось, что все теперь иначе. Сначала я думал, без соперника тут не обошлось.
— Она разорвала помолвку?
— Разорвала. Пока я выздоравливал, она часами сидела у моей постели и эдак странно на меня глядела. Я не выдержал и попросил зеркало: думал, меня сильно поуродовало. Но ничего подобного. Однажды она заплакала. И говорит: она все думает о нас, не было ли это ошибкой, и дальше в том же духе. Вроде бы намекает, что до того, как мы простились и я был ранен, у нас вышла ссора. Но я все еще чувствовал себя паршиво и не видел в таком разговоре смысла, если тут не замешан кто-то еще. Говорит, мы оба хотим быть свободны, и смотрит на меня так, словно ждет объяснения или извинения, а я ума не приложу, что я такого наделал. Помню, положил я голову на подушку и пожелал не видеть больше белого света. А через два месяца я услышал, что она отплыла на родину.
![Фрэнсис Фицджеральд - Три часа между рейсами [сборник рассказов]](/uploads/posts/books/136955/136955.jpg)
