РИЧАРД ХИЛЬДРЕТ - БЕЛЫЙ РАБ
Эти замечательные слова великого знаменосца мира товарища Сталина показывают беспочвенность и обреченность планов мирового господства англо-американских поджигателей новой войны.
Во всем мире растет сопротивление агрессивным действиям разбойничьего американского империализма. И в самой Америке крепнут силы, ведущие активную борьбу за демократические права человека, за уничтожение расовой дискриминации, за мир во всем мире.
Свои вклад в это дело вносят и американские негры, которые уже далеко не те, какими они были во времена Хильдрета, писателя, примкнувшего еще в прошлом веке к демократическому направлению американской литературы.
Роман Хильдрета "Белый раб", разоблачающий легенду об американской свободе и демократии в XIX веке, несомненно будет внимательно прочитан нашим советским читателем, преисполненным чувства уважения к мужественному негритянскому народу, ведущему героическую борьбу за свое освобождение.
Веря в торжество демократии, Хильдрет взывал к своим современникам:
"Да, молодые друзья мои! В ваших руках решение вашей собственной судьбы. Кто хочет быть свободным, не смеет быть сообщником угнетателей!…"
"Будьте мужественны, разбейте ваши оковы! Не медлите! Вы не одни - сотни тысяч, миллионы других ждут своего освобождения!"
Этот голос из прошлого звучит и в наши дни призывом к борьбе против обреченного на гибель старого мира.
М. Трескунов
БЕЛЫЙ РАБ
Все люди от природы равно независимы и свободны. Они наделены известными неотчуждаемыми правами. К этим правам относятся: право на жизнь и свободу, право на приобретение и владение собственностью и средствами, обеспечивающими им покой и счастье. При создании общества никто, в силу каких бы то ни было соглашений, не может лишить свое потомство этих прав.
Билль о правах Виргинии, ст. I
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Если вы хотите создать себе представление о том, какие страдания человек, не задумываясь, не колеблясь, не чувствуя жалости, может причинить себе подобным, если вы хотите ясно представить себе, какие муки, какая боль и жгучая ненависть могут до предела наполнить человеческое сердце, - прочтите эти записки.
Я собираюсь рассказать здесь не о горестях избалованных людей, не о сентиментальных переживаниях и вздохах. Я попытаюсь нарисовать сцены страшной действительности, жестокой и осязаемой. И кто знает, - правдивая повесть, рассказанная мной, быть может, тронет сердце даже тех, кто ежеминутно сам причиняет страдания, подобные выпавшим на мою долю. Ведь и в самом деле: как бы ни ожесточилось сердце под влиянием привычки к насилию, под влиянием предрассудков, привитых воспитанием, под влиянием жажды наживы, - все же человеческие чувства продолжают еще иногда тлеть в нем. И бывает так, что человек испытывает смущение, слушая рассказ о позорных поступках, которые много раз совершал сам.
Если я достигну хотя бы только одной этой цели, если слово мое проникнет сквозь двойную броню алчности и властолюбия, если повесть о моих страданиях воскресит перед внутренним взором тирана мрачные картины его гнусных деяний и пробудит совесть хоть одного угнетателя, - я буду удовлетворен. Слезы радости, проливаемые освобожденным рабом, и укоры совести, терзающие тирана, - вот самое прекрасное приношение на алтарь свободы.
Кто знает, может быть, моему голосу посчастливится еще больше… Не смею поверить в это и все же льщу себя надеждой, что будет именно так.
Кто знает, быть может, чье-либо юное сердце, еще не увлеченное до конца алчностью и жаждой тиранства, услышав мою повесть, забьется быстрее, и в нем проснется угасавшее уже стремление к добру и чувство человечности.
Вопреки привычкам и предрассудкам, привитым ему с колыбели, вопреки зловредному влиянию богатства и искусственно воздвигнутым преградам, вопреки разлагающему воздействию праздности и благополучия, вопреки проповедям недостойных пастырей и лживым рассуждениям софистов, вопреки страху и колебаниям слабых и нерешительных, вопреки, наконец, дурным принципам и примерам, - этот благородный и героический юноша осмелится не только почувствовать трепет своего сердца, но и провозгласить перед лицом подлых и развращенных тиранов приближение свободы, смело назваться защитником прав человека!
И вот он, пренебрегая предрассудками, разъясняет тщету иллюзий, основанных на алчности и тщеславии. Он восстает против преступных постановлений, которые противоречат всем основам справедливости, но святотатственно принимают форму закона. Он вырывает бич из рук господ и навсегда срывает оковы с рабов! Ненавистную подневольную работу он заменяет радостным свободным трудом!
Сама природа словно молодеет в этих новых условиях. Земля, которую уже не поливают слезы и кровь ее детей, становится вдвое щедрее и, не скупясь, дарит свои богатства.
Жизнь перестает быть мукой, и жить для миллионов людей уже не означает - страдать.
О ты, кому дано стать возлюбленным освободителем, приди, приди скорей! Мы ждем тебя!
ГЛАВА ВТОРАЯ
Округ, где я родился, был и, как я имею основания предполагать, остался и до сих пор одним из самых богатых и населенных районов Восточной Виргинии.
Мой отец, полковник Чарльз Мур, был главой одного из самых знатных и влиятельных родов всей провинции.
Это обстоятельство могло не играть особой роли в любом другом американском штате, но в Нижней Виргинии оно имело в те годы немаловажное значение.
Природные данные и воспитание щедро одарили полковника Мура всеми качествами, необходимыми человеку, занимающему то положение, которое он по своему рождению призван был занимать. Он был аристократ до мозга костей и казался таковым во всем: в манере говорить, во взгляде, во всех своих поступках. В каждом движении его сквозило сознание своего превосходства, которому мало кто способен был противостоять. Его личное обаяние и любезность льстили тем, кто с ним сталкивался. В общем, среди всех соседей он слыл лучшим образцом виргинского джентльмена - комплимент, в их устах равноценный наивысшей похвале и не нуждающийся в дополнениях.
Когда разгорелась американская война за независимость, [15] полковник Мур был еще юношей. По рождению и по воспитанию своему он, как я уже говорил, принадлежал к партии аристократов - естественно, консервативной. Но увлечения, свойственные юности, и чувство патриотизма были в нем так горячи, что он не мог противостоять их голосу. Поэтому он стал сторонником борцов за независимость, и его влияние, так же как и проявленная им политическая активность, несомненно, способствовали победе его единомышленников.
Он и позже продолжал считаться энергичным и горячим защитником свободы своей страны.
Одна из самых ярких картин, запечатлевшихся в моем мозгу в самом раннем детстве, - это полковник Мур среди друзей и знакомых, в страстных словах выражающий свое восхищение революцией, которая именно в те годы происходила во Франции. В самых красноречивых выражениях воспевал он успехи французской революции. И хоть я почти ничего или, вернее, просто ничего не понимал из того, что он говорил, но страстность и пыл его речей все же производили на меня сильное впечатление. "Права человека" и "права человеческой природы" были для меня в то время, естественно, словами, лишенными смысла. Но они так часто повторялись при мне, что неизгладимо запечатлелись в памяти и спустя многие годы еще звучали в моих ушах. Полковник Мур был не только красноречив, - он считал, как было известно всем, обязательным также действовать в соответствии со своими принципами и слыл поэтому в самом широком кругу человеком чести и вообще благородным человеком. Немало молодых людей, занимавших впоследствии видные посты, первыми шагами на пути к карьере были обязаны его поддержке. Он умел уладить большую часть разногласий в округе и бывал несказанно доволен, если благодаря его вмешательству в судебное дело или в готовый состояться поединок удавалось разрешить недоразумение и не дать пустой ссоре стать источником тяжелых бед.
Приветливость, умение выразить сочувствие, доброжелательное отношение к окружающим - вот качества, которые все признавали за ним.
Если бы мне было дозволено выбирать себе отца, мог ли бы я выбрать более совершенного? Но, согласно законам Виргинии, только кровь и положение матери определяют положение ребенка. А моя мать, увы, была всего лишь рабыней и наложницей…
А между тем видевшие ее впервые не могли поверить, что она принадлежит к несчастной, угнетенной расе. Как ни скромно было ее положение, красота ее была так ослепительна, что, казалось, могла стереть все преграды. Примесь африканской крови, струившейся в ее жилах, была ясно заметна, но особый оттенок, который эта жаркая кровь придавала ее коже, еще более оттенял ее восхитительный румянец. Длинные черные волосы, которые она укладывала со скромным изяществом, и огонь ее прекрасных карих глаз, живых и выразительных, удивительно гармонировали со всей ее внешностью. Подобное лицо могло бы показаться обычным в Испании или в Италии, но почти никогда не встречается среди томных и бледных красавиц Восточной Виргинии.
