Федор Сологуб - Жало смерти
«И так — зеленый, — думала она. — Да он у нас — молодец, — утешила она себя, — на воздухе живо поправится».
— Подпоили? — спросил Ваня и подмигнул матери на соседнюю комнату, откуда слышалось тяжелое дыхание спящего.
— Не иначе как Стрекалов затянул, — отвечала мать. — Уж это такие подлые людишки.
Она говорила с сыном совсем запросто, на равных правах, не стесняясь.
ХVIII
Теперь каждый раз, как мальчики сходились, у них начинался разговор о смерти. Ваня хвалил и смерть, и загробную жизнь. Коля слушал и верил. И все забвеннее становилась для него природа, и все желаннее и милее смерть, утешительная, спокойная, смиряющая всякую земную печаль и тревогу. Она освобождает, и обещания ее навеки неизменны. Нет на земле подруги более верной и нежной, чем смерть. И если страшно людям имя смерти, то не знают они, что она-то и есть истинная и вечная, навеки неизменная жизнь. Иной образ бытия обещает она — и не обманет. Уж она-то не обманет.
И мечтать о ней сладостно. И кто сказал, что мечтания о ней жестоки? Сладостно мечтать о ней, подруге верной, далекой, но всегда близкой.
И обо всем начал забывать Коля. От всех привязанностей отрешалось его сердце. И мама, прежде милая мама, — что она? И есть ли она? И не все ли на этой земле равно неверно и призрачно? Ничего нет здесь истинного, только мгновенные тени населяют этот изменчивый и быстро исчезающий в безбрежном забвении мир.
Очарование Ваниных взоров, одно глубоко внедрившееся в Колину душу, каждый день влекло его в лес, в овраг, где журчит ручей о том же, о чем говорят ему Ванины прозрачно-светлые глаза, наводящие забвение.
И глубже, и глубже забвение, и сладостнее оно.
И когда Ваня долго смотрел на Колю глазами ясными и неподвижными, — под этим беспощадным взглядом так обо всем забывал Коля, как забывают обо всем в объятиях самого утешительного из ангелов — в объятиях ангела смерти.
А Колин ангел смерти гримасничал и таил злые мысли. Порочны и жестоки были его мечты и прежде, — но теперь они приобрели особую остроту. Он мечтал о смерти, — о Колиной смерти, а потом и о своей. И в безумных мечтаниях, воображая жесточайшие предсмертные мучения, проводил он томительные ночи.
Соблазняя, соблазнил он и себя самого смертным соблазном, — своим ядом отравленный отравитель.
Вначале он хотел отравить Колю и уйти. Потом уже он не думал о том, что уйдет. Пленили его мечты о смерти.
И Колины мечты и сны стали столь же безумны. Как будто бы одни и те же, переходили они от одного к другому.
XIX
Однажды днем встретились они у лесной опушки. Лицо у Вани было бледное, с отеками.
— Что ты бледный? — спросил Коля.
— Я нынче много мечтал, — рассказал Ваня.
Помолчали мальчики. Ваня огляделся кругом — не видать ли кого, — и сказал:
— Я знаю глубокое место. Как упадешь, так сразу и утонешь.
— А где оно? — спросил Коля.
Ваня засмеялся и показал Коле язык.
— Нет, — сказал он, — я тебе не покажу раньше, а то ты один уйдешь. А я хочу вместе с тобою.
Ваня обнял Колю и сказал злым и тихим голосом:
— Вместе с тобою, миленький.
Близко-близко от себя увидел Коля ясные, бессмысленные глаза, — и, как всегда, от этих глаз темное забвение окутало его. Все забылось, ни о чем не хотелось думать, — бездна в глазах…
Мальчики условились — уйти сегодня ночью и умереть.
— Сегодня мама играет, — сказал Коля.
— Вот и хорошо, — ответил Ваня.
И слова о маме не пробудили в Коле никакого чувства.
Ваня усмехнулся и сказал Коле:
— Только ты, как пойдешь, так крест дома оставь, — не надо его.
Ваня ушел. Коля остался один. Он не думал о Ваниных словах. Не то чтобы забыл. Тоска от этих слов осталась, и в глубине души затаились ядовитые слова.
Они жили и возрастали сами, а Коля жил, как всегда, обычными впечатлениями: мама, поиграть, качели, к речке сбегать, на улице мальчики, — все прежнее.
Но только все прежнее было страх как незанимательно. Скучно. Только надо, чтобы мама не видела, что скучно.
И кисленькая улыбочка, прежняя, привычная, всегда была у Коли навстречу маме.
XX
Настала ночь. И она была печальная, тихая, темная, длинная, как последняя ночь.
Мама сегодня играла в театре. Ее любимая роль досталась ей, и это было первое представление. Мама была так рада. Она ушла сразу после обеда и не вернется: после представления — танцы до четырех часов. Коля будет уже спать, когда мама вернется.
Служанка напоила Колю чаем, уложила его, замкнула двери и ушла гулять. Коля остался один. Не в первый раз. Он не боялся.
Но когда звук замкнутой двери, легкий металлический звук, достиг его уха, чувство холодного отчуждения охватило его.
Он полежал в постели, на спине, глядя в темный потолок темными глазами.
«А мама?» — отрывочно подумал он.
«А мамы нет», — не то сказал кто-то, не то припомнились чьи-то слова.
Коля усмехнулся, тихо слез с кровати и начал одеваться. Он взял было башмаки, но припомнил, что земля теперь влажная, прохладная, — она обласкает ноги мягкими прикосновениями.
Мать сыра земля!
Коля бросил башмаки под кровать и подошел к окну. Полная луна, светло-зеленая и некрасивая, стояла на небе. Казалось, что она прячется за вершинами деревьев и подсматривает. Ее свет был тихий, неживой, и сквозь ветки проникал ворожащими и робкими лучами…
Ваня задворками прошел в сад Колиной дачи. В окнах везде было темно. Ваня тихонько стукнул в Колино окно. Оно открылось. Коля выглянул, — и он был бледный, и улыбался кисленькою улыбкою. Лунный свет падал прямо на Ванино лицо.
— Ты — зеленый, — сказал Коля.
— Уж какой есть, — отвечал Ваня.
Лицо его было спокойно и безвыразительно, словно неживое. Только жили глаза и блестели жидким, прозрачным блеском.
— Пойдем, что ли, — сказал он, — пора.
Коля, неловко цепляясь белыми маленькими руками за подоконник, вылез из окна. Ваня помог ему, — поддержал.
— Обулся бы, холодно, — сказал Ваня.
— А ты-то как же? — возразил Коля.
— Я-то ничего. Я не боюсь, — сказал Ваня и усмехнулся невесело.
— Ну и я тоже, — тихо сказал Коля.
Мальчики вышли из сада и пошли полем, узкою межою, к темневшему невдали лесу. Ваня шептал:
— Видишь, луна какая ясная. Там тоже люди были, да все умерли. Еще когда земля солнцем была. На луне тепло было, и воздух, и вода, дни и ночи сменялись, трава росла, а по траве-то, по росе, бегали веселые, босые мальчики. Ау, брат, все умерли, застыли, — кто их пожалеет!
Коля повернул к Ване лицо с кисленькою — грустною, — улыбкою и шепнул:
— Вот и мы умрем.
— Только ты не кисни, — хмуро сказал Ваня. — Еще заплачешь. Тебе холодно?
— Ничего, — тихо ответил Коля. — Скоро придем? — спросил он.
— Сейчас.
Мальчики сошли к реке. Здесь она теснилась между берегами: там — стена обрыва, этот берег опускался к воде крутым склоном. Несколько больших камней лежали на берегу и в воде у берега. Было тихо. Луна, ясная и холодная, висела над обрывом, смотрела пристально и ждала. Вода казалась неподвижною и темною. Деревья и кусты застыли в молчании. В траве виднелись мелкие, некрасивые цветы, зловещие и белые.
Ваня пошарил около одного из береговых камней и достал два сачка с обломанными ручками. Он привязал к их краям по бечевочке — вышло как две сумочки, — и положил в них по камню.
— Две торбочки, — тихо сказал он.
На широком и низком прибрежном камне, похожем на могильную плиту, стояли рядом два мальчика, и оба с равным страхом глядели на темную воду. Завороженные, стояли они, и уже не было им дороги назад. И у каждого на груди, надавливая бечевкой шею, висело по сумочке с камнем.
— Иди, — сказал Ваня, — сначала ты, потом я.
— Лучше вместе, — робко-звенящим голосом ответил Коля.
— Вместе так вместе, — решительно сказал Ваня и усмехнулся. Ванино лицо разом осунулось и потемнело. Холодное предсмертное безволие отяготело над ним…
Коля хотел перекреститься. Ваня схватил его руку.
— Что ты, нельзя, — сердито сказал он. — Ты все еще веришь? Ну, вот, если Он тебя спасти хочет, пусть эти камни в торбочке сделаются хлебом.
Коля поднял глаза к небу. Мертвая луна тупо глядела на него. В бессильной душе не было молитвы. Камень остался камнем…
Коля заметил над собою тонкую ветку с маленькими листочками. Она выделялась на синем небе черным, очень изящным рисунком.
«Красиво», — подумал Коля.
Кто-то шепотом позвал сзади, — словно мамин голос:
— Коля!
Но уже некогда было. Уже тело его наклонялось к воде, все быстрее падало.
Коля упал. Раздался тяжелый плеск. Брызги, холодные и тяжелые, осыпали Ванино лицо.
Коля утонул разом. Холодная тоска охватила Ваню. Неодолимо потянуло его вперед, за Колею. Лицо его исказилось жалкими гримасами. Странные судороги пробежали вдруг по его телу. Он весь изогнулся, словно вырываясь от кого-то, кто держал его и толкал вперед. И вдруг он вытянул руки, жалобно крикнул и упал в воду. Вода раздалась и плеснула, брызги взлетели, темные круги пробежали по воде, умирая. И стало снова тихо.
