Оскар Лутс - Осень
На большаке, словно поздние комары, толкутся деревенские хлыщи, отпускают шуточки вслед идущим мимо — иной раз довольно двусмысленные, но пока что этим и ограничиваются, в основном задирают друг друга. Однако для общения с себе подобными и они тоже «выработали» свой жаргон — у старшего поколения ни о чем похожем и понятия не было.
Как бы ни обстояло дело со всеми другими номерами программы, но с танцами наш потрепанный войною герой Йоозеп Тоотс никак не может установить дружеские отношения. Новая музыка, совершенно незнакомые телодвижения и еще многое другое заставляет больные ноги Тоотса болеть еще сильнее, они словно выталкивают из себя занозы.
Внезапно возле юлесооской пары оказывается Георг Аадниель, отвешивает Тээле поклон, ни дать ни взять городской господин, и приглашает на танец. Тээле колеблется.
— Неужели ты пойдешь танцевать? — толкает Тоотс жену локтем. — Нет здесь ни старой польки, ни старого вальса, здесь нет ничего, кроме обыкновенной толчеи. Разве же это танец?
— Ой, ой, дорогой Йоозеп, — Кийр с сожалением качает своей рыжей головой, — ну и отстал же ты от времени!
И опять Тоотс ничего ему не отвечает, вместо этого обращается к своей жене: — Пойдем домой!
И Тээле соглашается с ним. — Пойдем! — говорит она. — Наше время уже прошло.
И впрямь, в Паунвере со времен мировой войны многое изменилось. Можно начать хоть бы с церковной колокольни, крыша которой заново покрыта жестью (прежняя была из дранки, поблекшей от времени), и закончить новым «городским районом» возле дороги на кладбище.
Однако между любым началом и концом обычно бывает еще что-нибудь. Так и тут: новый, более или менее отвечающий духу времени пастор, отремонтированная церковь, расширенная маслобойня, торговля пивом и тонкими винами и два-три погребочка, куда попадают только свои люди вкупе с их верными собутыльниками. Поскольку у населения, по-видимому, денег куры не клюют, возле этого милого заведения, как и вообще в Паунвере, роятся всякого рода агенты, фотографы и «мануфактуристы», последние продают ткани для одежды, чаще всего в так называемых купонах. Вместо прежних торговцев старьем, продавцов дегтя и спекулянтов сахарином возник и развивается совершенно иной элемент, несравненно деловитее и энергичнее, чем тот, прежний. Глазурованные керамические миски и уточки вышли из моды; теперь, будьте любезны, не желаете ли купить велосипед, граммофон, швейную машину, радиоприемник? Разумеется, в кредит — условия выплаты более чем благоприятные. Поселенческие и всякие иные банковские ссуды раздаются такой щедрой рукой, что умом тронуться можно; друг расписывается на векселе друга, даже и не посмотрев толком, велика ли сумма, за которую он поручился, поставив подпись на продолговатом, красивом, переливающемся всеми цветами радуги бланке со штемпелем.
Воистину наступил золотой век.
Очень возможно, их найдется и больше, однако в Паунвере наверняка имеется одна персона, которая смотрит на своих сограждан примерно так же, как когда-то смотрел Ирод на первородных иудейских младенцев. Разница лишь в том, что один был правителем Иудеи, тогда как второй — паунвереский портной Георг Аадниель, Кийр. Правда, сама по себе эта разница не Бог весть как велика, по крайней мере, в части титулования, ибо оба мужи достойные: один — король иголки, а второй … поди, ухвати, как его величать? Не лучше ли будет, если поиски его более точного титула мы предоставим заботам кого-нибудь из читателей нашей «Осени». Где же автору одолеть все одному?
Но суть этой истории состоит вовсе не в нахождении соответствующих титулов, а…
— Послушай, Юули, — обращается Кийр к жене однажды тусклым туманным утром, вытирая только что вымытое, все еще слегка веснушчатое лицо, — ты хочешь быть моей женой? То есть, моей хорошей женой?
— Что за вопрос? — молодая хозяйка перестает стучать швейной машинкой и смотрит на мужа округлившимися глазами. — Когда же это я была плохой? — И добавляет сочувственно, чуть ли не со слезами в голосе: — Ты что, Йорх, дурной сон видел?
— Да нет же, — рыжеволосый склоняет голову набок, оставим сны и все такое подобное в стороне, только … Нет, серьезно, дурной сон я тоже видел, но сегодня держи пальцы скрещенными и думай обо мне.
— Пальцы? — молодая супруга беспомощно оглядывается. Как это делается? И… и зачем?
— Сегодня в волостном доме, пожалуй, что в последний раз, станут давать землю — участникам Освободительной войны; если я и на сей раз не получу свою долю, то может случиться, не получу ее никогда — эти болваны уже все лучшие куски отхватили. А ведь и я тоже был одним из тех, кто …
— Высоко ли поднималась кровь врагов, когда ты сражался? — спрашивает младший брат Бенно с совершенно невинным видом, но не трудно заметить, что где-то внутри этого пустомели хихикает полдюжины доморощенных дьяволят. — В деревне поговаривают, будто кровь доходила тебе до колен? Это правда?
— Нет, — Георг мотает головой, — эта кровь, она доходила до твоего носа. Жалко, что ты в ней не утонул! — И бросив полотенце на раскаленную плиту, добавляет: — Скажи, оболдуй, бывал ли ты на войне?
— Почему это я должен был пойти именно туда, где и без того было полно бравых вояк вроде тебя? В то время, как вражеская кровь поднималась до твоего кадыка, я реквизировал для эстонской армии лошадей своих земляков, ремни для седел, вообще все, что подворачивалось под руку, и за хорошие деньги скупал порванные и окровавленные шинели. Так что ты и впрямь можешь убедиться, что и я имел дело с кровью. Ах да, я еще порядком повозился с плесневелой мукой. Видит Бог, мы заплати хорошую цену, а если кому и задолжали, так по сей день выплачиваем, да еще и с большими процентами.
Тут Георг натягивает на себя свой военных времен френч и не удостаивает больше своего младшего брата даже взглядом, только бросает через плечо свистящим шепотом:
— Кто тебе наплел такое? Я убью этого человека!
— Ах, дорогой Аадниель стало быть, тебе придется выловить и укокошить множество людей, только как ты их всех изловишь?
— Но тебя-то, мерзавца, во всяком случае поймаю! Разъяренный, как бык, Георг подступает к брату. — Попробуй ты мне!..
— Дети! Дети! — Постаревшая мамаша Кийр кидается разнимать сыновей. — Неужели вы не можете поладить?! Вспомните хотя бы своего покойного брата Виктора, который и вправду… Подумай только, Йорх, ты же идешь получать новопоселенческий надел его именем. Сам бы ты ничего не получил.
— Я? Я? — Старший сын свирепо фыркает, стуча себя в грудь. — Я уже давно должен бы получить надел в самом сердце какой-нибудь бывшей рыцарской мызы. [8]
— Ну да, — бормочет младший брат, — сердце рыцарского замка и… еще хвост впридачу.
— Не стану! — поворачивается Георг спиной к матери, когда она приглашает его пить кофе. — Не сяду я за один стол с таким пустомелей!
— Боже милостивый! — мать семейства всплескивает руками. — Теперь, когда мы одолели внешнего врага, неужели именно теперь станем враждовать друг с другом! Вот, дорогой Виктор нас покинул и…
— Будто мы одни ссоримся! — Аадниель хватает с плиты дымящееся полотенце. — То-то я чувствую, что пахнет паленым! Это, конечно, Бенно подбросил его сюда, назло мне. Интересно, — он смотрит выпученными глазами на родителей, — как это вы умудрились сотворить и всучить белому свету такое животное!
— Выходит, сотворили… — мамаша Кийр вытирает уголки век. — Разве ж он… ведь он все же наш сын и твой брат. Что же тут… Никак не пойму, отчего ты после войны стал таким ядовитым? Мы же не виноваты, что тебе не выделяют землю. И вообще, Йорх, золотко мое, что бы ты стал делать с этой землей?
— Слушай ты его болтовню! — произносит совершенно состарившийся мастер-портной Кийр, почесывая свою лысую голову. — Сидел бы дома да шил… пока есть что шить, и незачем без конца нести всякий вздор. Прежде всего, на нашей земле мир, и это самое главное.
— Йорх хочет заделаться герцогом Курляндским, [9]
— подзуживает младший брат, влезая на портновский стол, — но он не получил не только топора, но даже и топорища, вот и накидывается на любого, кто только под руку подвернется.
— Заткнись, — рявкает Георг Аадниель. — Если тут и имеет право кто-нибудь говорить, так это — я. Не будь меня, что бы со всеми вами было?
— А что, нас уже и на свете нету? — тихо спрашивает отец. — Что ты бушуешь? Это я и твоя мать тебя взрастили и в меру сил выстроили этот дом, эту хибару. А что сделал ты? Если у тебя есть какая-то копейка в банке, так и она тоже была приобретена с нашей помощью. Да, да не смотри на меня так, — именно с нашей помощью. Покойный Виктор… действительно был настоящим мужчиной, и его я по сей день оплакиваю, но… Что ты сделал хотя бы с той же Юули?
— Я должна держать пальцы скрещенными! — Всхлипнув, молодая хозяйка склоняется над швейной машинкой. — Благодарение Господу, что хоть вы, старики, относитесь ко мне по-доброму, иначе я… уже давно была бы…
