Пелам Вудхаус - Бить будет Катберт; Сердце обалдуя; Лорд Эмсворт и другие
– Как дела, Бейтс? – спросила она.
– Привет, Осбалдистон.
– Сигаретки нету? Все скурила.
– Вроде бы я тоже.
– Жаль-жаль. Ничего, выйду под дождь. Надо было Спелвина послать, я его встретила.
– Да, он заходил.
Осбалдистон сердечно засмеялась.
– Вообще-то он ничего, – сказала она, – только очень склизкий.
– Да? – рассеянно откликнулась Джейн.
– Он тебе говорил, что Юлелия – это ты?
– Говорил, – призналась Джейн.
Гостья захохотала так, что отозвались самовары.
– Ну хоть бы кого пропустил!
– Что?
– Как встретит, так и чешет. Мне и то сказал, представляешь? Ладно, многим нравится. Так нет закурить? А кокаинчику? Тоже нет? Все, я пошла. Пип-пип.
– Тудл-ду, – отвечала Джейн, плохо соображая. Потом подошла к столу и взяла печенье. Сын подскочил к ней, требуя своей порции. Она ему не отказала. Погубила ребенку жизнь – плати хоть так! Она сделала ему бутерброд с джемом. Как это все бессмысленно, как пусто…
– Брейд! – вдруг вскричала она.
– А?
– Иди сюда.
– Зачем?
– Я тебя научу держать клюшку.
– А чего это?
Она чуть не задохнулась. В четыре года не знает, что такое клюшка!
– Вот это.
– А почему?
– Такое название.
– Чье?
– Ее. Клюшки.
– А зачем?
Беседа становилась слишком глубокой. Джейн взяла клюшку и правильно вложила ему в руку.
– Вот, смотри, дорогой, – сказала она. – Смотри, что я делаю. Пальчики кладем сюда…
– Прости, старушка, – сказал голос, которого так долго не было в ее жизни, – правую руку надо бы поближе. А то придется делать боковой удар.
В дверях стоял большой и мокрый Уильям.
– Уильям! – задохнулась она.
– Привет, – сказал он. – Привет, Бредди. Вот подумал, зайду…
Повисла пауза.
– Погода плохая, – прибавил он.
– Да, – согласилась она.
– Льет, как не знаю что.
– Да.
Они опять помолчали.
– Кстати, старушка, – сказал Уильям, – то-то я думаю, что хотел спросить. Помнишь эти фиалки?
– Фиалки?
– Белые. Ну, я их тебе посылал на годовщину свадьбы. Я понимаю, мы разошлись, но можно я буду их посылать? Тебе – удовольствие, и мне приятно. В общем, такое дело.
Джейн чуть не свалила столик.
– Это ты посылал фиалки?!
– А кто ж еще?
– Уильям! – крикнула она и кинулась в его объятия.
Он ее охотно принял. Собственно, он давно об этом мечтал. Нельзя – так нельзя, но если у нее такие чувства, он ничего против не имеет.
– Уильям, – сказала она, – ты можешь меня простить?
– А то! – отвечал он. – Да и прощать нечего.
– Мы вернемся домой.
– Замечательно!
– И больше не уедем.
– Прекрасно!
– Я тебя люблю больше жизни.
– Молодец, старушка!
Джейн посмотрела на сына сияющим взглядом.
– Брейд, мы едем домой.
– Куда?
– Домой. В наш домик.
– А что это – домик?
– Место, где мы раньше жили.
– А потом?
– Потом мы жили здесь.
– А чего это «здесь»?
– Вот это.
– А почему?
– Вот что, старушка, – сказал Уильям, – набрось на него чехол для клетки и свари мне пять пинт чаю. Покрепче и погорячей. А то я совсем мокрый.
ОЧИЩЕНИЕ РОДНИ СПЕЛВИНА
© Перевод. Н. Трауберг, наследники, 2012.
Так и тянет сказать, что природа улыбалась. Воздух был прохладен и свеж; площадки, омытые весенним дождем, сверкали в солнечном свете; а у второй подставки Клиффорд Уимпл в новых штанах для гольфа собирался утопить третий мяч. Словом, все дышало тихим счастьем.
Однако старейшина, сидевший под дубом над девятой лункой, был не так благодушен, как всегда. Кресло, отданное ему неписаным законом, занял другой. Да, свобода, чуть зазеваешься, переходит во вседозволенность.
Старейшина кашлянул.
– По-видимому, – сказал он, – вам удобно в этом кресле? Секретарь клуба, до сей поры – безупречный, тупо на него взглянул.
– Простите?
– Я спрашиваю: это кресло подходит к вашей фигуре?
– Кресло? К фигуре? Ах кресло! Да-да.
– Счастлив слышать.
Они помолчали.
– Скажите, пожалуйста, – спросил секретарь, – что бы вы стали делать на моем месте? Как вам известно, я женюсь…
– Что же вы мучаете барышню? Она вас где-нибудь ждет. Пойдите, поищите.
– Она – лучшая девушка в мире.
– Ну, тем более.
– Но ревнивая. Сейчас я был в кабинете, а эта мисс Петтигрю зашла поискать кошелек. Его как раз ко мне принесли, я ей его дал, и она в такой это девической манере поцеловала меня в залысину. Тут вошла Адель. Смерть, – воскликнул он, – где твое жало?
Старейшина смягчился, он был добрый.
– Ай-я-я-яй! Что же вы сказали?
– Ничего, она выскочила.
Старейшина пощелкал языком.
– Такие недоразумения, – сказал он, – чрезвычайно распространены. Я бы мог привести не менее пятидесяти примеров. Выберу-ка историю о Джейн Паккард, Уильяме Бейтсе и Родни Спелвине.
– Вы вчера ее рассказывали. Джейн собиралась выйти за Родни, но одумалась и вышла за Бейтса, который играл в гольф.
– Я имею в виду другой случай.
– И его я знаю. Джейн снова поддалась чарам Родни, но опять же одумалась.
– Нет-нет. Не этот. Всего их три.
Секретарь закрыл лицо руками.
– Что ж, – проговорил он, – я слушаю. Не все ли теперь равно?
– Прежде всего, – сказал старейшина, – устроимся поудобнее. Садитесь сюда. Это кресло легче.
– Спасибо, не стоит.
– Садитесь.
– Ну хорошо.
– У-уф! – произнес старейшина, принимая любимую позу. Он благодушно посмотрел, как Клиффорд бьет четвертый удар. Когда серебристые капли сверкнули в солнечном свете, он одобрительно кивнул и приступил к рассказу.
– История, которую я собираюсь поведать (сказал старейшина), начинается, когда Джейн и Уильям были женаты семь лет. У Джейн гандикап достиг одиннадцати, у мужа ее – двенадцати, а маленький Брейд Вард он только что отметил шестой день рождения.
После тех страшных времен, когда охмуренная чарами Родни Джейн сняла студию в артистическом квартале, бросила гольф и, в сущности, училась играть на укулеле, после этих времен она всячески стремилась быть идеальной матерью. Чтобы предоставить сыну самое лучшее, она пригласила Энестейзию, младшую сестру Уильяма, поскольку та достигла полуфинала в Открытом чемпионате и, в отличие от многих игроков, обладала педагогическим талантом.
В тот вечер, с которого начинается рассказ, Джейн и Энестейзия сидели в гостиной. Они пили чай, и теперь гостья при помощи ложечки, сахара и крошек от печенья показывала, как выбралась из зарослей по пути к пятой лунке.
– Ты просто чудо! – воскликнула Джейн. – Как это важно для Брейда! Завтра ты будешь с ним заниматься?
– Буду, но утром, – сказала гостья. – Днем я должна поехать в город, встретиться с одним человеком.
Взор ее стал таким мечтательным и туманным, что Джейн заволновалась. Как мы знаем, ее влекло к романтике.
– Кто он? – спросила она.
– Один знакомый.
И она вздохнула так, что Джейн не смогла сдержаться.
– Ты его любишь?
– Ужасно, – прошептала Энестейзия.
– А он?
– Не знаю… Может быть…
– Как его зовут?
– Родни Спелвин.
– Что?
– Да, конечно, он пишет всякую чушь, – сказала гостья, – но он такой замечательный!
Джейн лишилась дара речи. Она знала, что невестка может забросить мяч в соседнее графство, но что-то в ней было хрупкое, что-то беспомощное. Девушек типа «розовый лепесток» хорошим мужчинам хочется защитить, а плохим – погубить. Вспомнив, что Родни едва не погубил ее (5 футов 7 дюймов), которая, если бы не любовь к животным, убила бы одним ударом быка, ей стало страшно.
– Ты его действительно любишь?
– Он мне дороже медали, – ответила невестка.
Джейн поняла, что говорить не о чем. Но надо что-то сделать! Что же? Рассказать про свой позор? Это могло бы помочь, но она не смела. И вдруг сама судьба указала ей путь.
Два раза в неделю она ходила в местное кино. Название «Переплавлены в горниле» могло прикрывать повесть о чем-нибудь таком, техническом, но с первых же кадров Джейн подалась вперед, не сунув в рот леденец.
Выйдя из кино, она весьма туманно помнила содержание, кроме одной сцены: Глория Гуч приходит во тьме домой к распутнику и умоляет пощадить ее сестру, попавшую в его тенета.
Теперь все было ясно. Она идет к Родни и заклинает памятью их любви пощадить Энестейзию. Это не так легко. У Глории муж – ученый, вечно сидит в библиотеке, а Уильям играет с ней в гольф и утром, и вечером. Однако судьба не подвела. Вскоре за завтраком он сказал, что должен съездить в город.
– Поедем вместе, а?
– Я не могу.
– А что? Закусим где-нибудь.
– Нет, мне надо потренироваться.
– Ладно. Постараюсь успеть к вечернему раунду.
Снедаемая угрызениями, она поцеловала его еще нежней, чем обычно, и махала, пока он не исчез из вида. Потом кинулась в дом, прыгнула к телефону и, попав на обойную фабрику Маркса и Морриса, в приют для бездомных кошек, а также к Оксу, Оксу и Пэдбери, «Галантерея», соединилась наконец с Родни Спелвином.
