Джозеф Конрад - На отмелях
У миссис Треверс захватило дыхание.
— Сегодня? Сегодня? — пролепетала она.
Темный силуэт д'Алькасера расплылся — он видел ее знак и ушел в глубь «клетки».
— Да, сегодня, — подтвердил Лингард. — Сейчас же, сию же минуту, — шептал он свирепо, тронувшись за отодвинувшейся миссис Треверс. Он быстро схватил ее за руку.
— Дело в том, что это принесет пользу и не окончится их убийством только в том случае, если сделать это сейчас же, пока еще на берегу все темно, пока сюда не приплыла вооруженная толпа. Меньше чем через час, пока весь поселок Спит, я уже должен быть у ограды Белараба.
Миссис Треверс не думала возражать. Она не могла выговорить ни слова. С такой же внезапностью, с какой Лингард схватил ее руку (миссис Треверс, среди ее тревоги, пришла нелепая мысль, что завтра на этом месте будет синяк), он выпустил ее и виноватым тоном проговорил:
— Может быть, и сейчас уже слишком поздно. Я ясно видел, что надо делать, но вы стояли поперек дороги, а у меня не хватало духу. Я был как потерянный и не смел взглянуть вам в лицо. Простите меня. Я не имел права сомневаться в вас ни минуты. Мне кажется, я должен стать на колени и молить у вас прощения за то, что я забыл, какой вы человек.
— Что с вами, Король Том?
— Я словно совершил грех, — проговорил он.
Он схватил ее за плечи, повернул кругом и подвинул на шаг вперед. Руки его были тяжелые и сила огромная, хотя самому ему казалось, что он обращается с миссис Треверс очень осторожно.
— Смотрите прямо перед собой, — буркнул он ей на ухо. — Вы что-нибудь видите?
Миссис Треверс, покорная в его твердых руках, посмотрела прямо перед собой, но не увидела ничего, кроме скученных бесформенных теней на берегу.
— Ничего не вижу, — сказала она.
— Вы, наверное, не туда смотрите, — Лингард взял ее голову в руки и немного повернул направо. — Вот куда. Видите?
— Нет. Но что же там такое?
I — Огонек, — отвечал Лингард, внезапно отнимая руки. — И прежде чем наша лодка проедет половину лагуны, огонек этот превратится в пламя.
Теперь миссис Треверс заметила вдалеке красную искру. Она часто смотрела на поселок, словно он был изображен на картине или на занавесе, ясно представляла себе его расположение и потому поняла, что искра эта находится на самом конце бухты, всего дальше от ограды Белараба.
— Хворост разгорается, — прошептал ей на ухо Лингард. — Если бы у них была сухая трава, костер бы теперь уже полыхал.
— И это значит…
— Это значит, что известие уже распространилось. Костер горит как раз перед оградой Тенги, на его конце бухты. У него, должно быть, собрались теперь все влиятельные люди поселка. Речи, и возбуждение, и множество хитрых слов. Костер Тенги! Я говорю вам, миссис Треверс, что через полчаса и Даман будет там и сразу сдружится с толстым Тенгой, который ему, наверное, скажет: «Я тебе говорил».
— Понимаю, — прошептала миссис Треверс.
Лингард тихо подвел ее к борту.
— Теперь смотрите на другой конец бухты, там, где всего темнее. Там крепость, дома, сокровища и воины Белараба. Здесь сила поселка. Я поддерживал ее, я ее укреплял. А теперь что это такое? Все равно что оружие в руках мертвеца. А между тем только оттуда мы и можем ждать помощи, если еще не поздно. Клянусь вам, днем я не осмелился бы высадить их, их могли бы растерзать туг же, на берегу.
— Времени терять нельзя, — едва слышно произнесла миссис Треверс, и Лингард отвечал ей тоже очень тихо:
— Да, нельзя, если я хочу сберечь то, на что имею право. А вы сами сказали, что я имею на это право.
— Да, сказала, — прошептала она, не поднимая головы. Лингард сделал резкое движение и нагнул голову к ее плечу.
— И я не доверял вам! Как араб, я должен был бы целовать край вашего платья и каяться, что усомнился в величии вашего сердца.
— Моего сердца! — легким тоном сказала миссис Треверс, продолжая смотреть на огонек, внезапно выросший в большое пламя. — Уверяю вас, мое сердце очень мало значит. — Она помолчала с минуту, чтобы собраться с силами, и сказала твердо:
— Ну что ж, давайте кончим.
— По правде говоря, лодка уже наготове.
— В таком случае…
— Миссис Треверс, — с усилием произнес Лингард, — они близкие вам люди. — И вдруг воскликнул: — Не могу же я везти их на берег связанными по рукам и по ногам!
— Мистер д'Алькасер уже предупрежден. Он приготовился. Он с самого начала готов ко всему.
— Он настоящий мужчина, — с убеждением проговорил Лингард. — Но я думаю не о нем, а о другом.
— Ах, о другом… — откликнулась она. — Да, о чем я говорила! К счастью, у нас есть д'Алькасер. Я поговорю сначала с ним.
Миссис Треверс отошла от борта и направилась к «клетке».
— Иоргенсон, — раздался на палубе голос Лингарда, — Приготовьте фонарь у трапа. — Затем он медленно последовал за миссис Треверс.
VIПолучив предупреждение, д'Алькасер отошел от ширм и прислонился к краю стола. Он должен был признаться, что испытывает некоторое волнение.
Когда он просил миссис Треверс дать ему знак, он ожидал, что будет несколько взволнован, но он не ожидал этого знака так быстро. Он думал, что эта ночь пройдет так же, как и остальные, — в беспокойном полусне, ворочаньи с бока на бок и бессвязных, тревожных думах. Но испытанное им сильное чувство удивило его, — он полагал, что сумеет более философски отнестись к положению. Он считал, что хваленое чувство самосохранения, в сущности, только животный инстинкт. «Мыслящему человеку, — рассуждал он, — жизнь и смерть должны бы быть безразличны». Очевидно, на него подействовала необычность обстановки. Если бы он лежал серьезно больной где-нибудь в отеле и подслушал зловещий шепот, он нисколько не встревожился бы. Но ведь при болезни положение другое — болезнь делает человека равнодушным. Болезнь вообще помогает относиться к вещам не эмоционально, так, как должен относиться поживший на свете человек. Жаль, что он не болен… Впрочем, вот мистер Треверс явно болен, а это ему не помогает.
Д'Алькасер посмотрел на постель мистера Треверса. Мистер Треверс лежал в намеренно, как показалось д'Алькасеру, неподвижной позе. Он не доверял ей. Он вообще не доверял мистеру Треверсу: за этого человека никогда нельзя было поручиться. От него, конечно, ничего не зависело, но он мог опошлить положение, на которое следовало бы смотреть как на удар судьбы, на испытание мужества. Мистер д'Алькасер, с его тонкой наблюдательностью, предпочитал смотреть на себя не как на жертву негодяя, а как на жертву малокультурного человека, наивно борющегося с небесной несправедливостью.
Д'Алькасер не вопрошал свое сердце, но ему вспомнились стихи одного французского поэта насчет того, что все сражавшиеся с несправедливостью неба всегда внушали людям любовь и тайное преклонение. Сам он до любви, конечно, не доходил, но чувство его к Лингарду было, бесспорно, дружественное и с оттенком уважения.
Мистер Треверс вдруг приподнялся на постели. «Вот неотвязный!» — подумал д'Алькасер, устремляя глаза на носки сапог в надежде, что мистер Треверс, может быть, снова уляжется. Мистер Треверс заговорил:
— Вы еще не легли, д'Алькасер?
— Еще не поздно, уверяю вас. В шесть уже темно, мы обедали в седьмом часу, поэтому ночь длинная, а я не мастер спать; да, я могу уснуть только поздно ночью.
— Я вам завидую, — сказал мистер Треверс с какой-то вялой апатией. — Я все время просыпаюсь, и эти пробуждения ужасны.
Д'Алькасер поднял глаза и заметил, что миссис Треверс и Лингард куда-то ушли. Они отошли к борту, и д'Алькасеру их было не видно. Он отчасти жалел мистера Треверса, отчасти был раздражен его бессонницей. Ему показалось, что у Треверса несколько странный вид.
— Иоргенсон… — начал было он.
— Кто это такой? — ворчливо спросил мистер Треверс.
— Это тот худой старый эконом, который все время торчит на палубе.
— Не видел. Я вообще никого не вижу и никого не знаю. Я предпочитаю не замечать.
— Я хотел только сказать, что Иоргенсон дал мне колоду карт. Может, вы хотели бы сыграть в пикет?
— Я не думаю, что смогу держать глаза открытыми, — сказал мистер Треверс неожиданно доверчивым тоном. — Не странно ли это, д'Алькасер? Закрою глаза и потом вдруг просыпаюсь. Ужасно!
Д'Алькасер ничего не ответил, да Треверс, по-видимому, и не ожидал ответа.
— Когда я сказал, что жена моя сошла с ума, — вдруг начал он, — я, конечно, говорил это не в буквальном смысле слова.
Голос его звучал несколько наставительно. Мистер Треверс, по-видимому, вовсе не сознавал, что он довольно долго спал. Д'Алькасер был теперь почти уверен, что мистер Треверс только притворялся спящим, и, скрестив руки на груди, уныло приго товился слушать.
— Я хотел сказать, — продолжал мистер Треверс, — что жена моя поддалась глупой причуде. Вы очень хорошо знаете, что в обществе часто увлекаются глупостями. Само по себе это не предосудительно, но в моей жене самое худшее то, что ее глупости никогда не походят на глупости тех, среди кого она вращается, а, наоборот, обычно им противоречат. В моем положении, вы сами понимаете, эта ее особенность несколько тревожит меня. Ее станут называть эксцентричной особой. Вы ее видите где-нибудь, д'Алькасер?
