Ричард Олдингтон - Сущий рай
— Да.
— Выброси из головы всякую мысль о том, что это твоя вина. Это страшно глупо, а я сейчас слишком устал, чтобы спорить с тобой. Как только я узнаю истину, я напишу тебе или дам телеграмму.
— А мне нельзя поехать с тобой?
— Ни в коем случае. Среди прочих дел мне нужно будет заставить маму понять, каково, собственно, твое положение. Я не дам ей встретиться с тобой, пока она этого не поймет. А тебе придется остаться здесь, пока я не вернусь и не перевезу тебя в другое место. Если тебе понадобятся деньги или советы, звони Ротбергу. Постарайся подружиться с этой самой старшей сестрой. И… попытайся не расстраиваться. Я знаю, это неизбежно, но не преувеличивай. Ну а теперь, может быть, я что-нибудь забыл? Может быть, тебе нужно что-нибудь еще?
— Нет. Мне…
— Наверное?
— Да.
— В случае чего пиши мне или дай телеграмму. Я понимаю, положение твое ужасно, но что поделаешь. Единственное, что ты можешь сделать, это поправляться. И помни: это вопрос жизни не только твоей, но и другого человека…
Прощание было тяжелое, и Крис ушел с неприятным убеждением, что ему не удалось ни сообщить новость в более деликатной форме, ни убедить Жюли собрать все свое мужество. Его мучила мысль, что она может покончить с собой. Ну а чем он мог помешать этому? И если жизнь до такой степени ненавистна ей, что она хочет убить себя, что ж, значит, так и надо. Бороться с инстинктивным стремлением другого человека уничтожить себя можно только до известного предела. В конце концов Жюли уничтожила себя, предала свою жизнь еще во время замужества, когда были пушены в ход все виды самообмана, чтобы прикрыть корыстные побуждения и недостойные цели. Он снимает с себя всякую ответственность.
Крис пришел на вокзал слишком рано и обрадовался, что Марта уже ожидает его в условленном месте. Он взял ее за обе руки и в ответ на ее вопросительный взгляд робко поцеловал ее.
— Как давно я тебя не видел! — воскликнул он.
— Всего три дня.
— А по-моему, гораздо больше. Это были, наверное, самые тяжелые дни во всей моей жизни. Я бы с ума сошел, если бы не мог говорить с тобой по телефону и увидеться с тобой сейчас. Как хорошо, что ты пришла.
— Какие пустяки, — сказала Марта. — Мне же хотелось прийти. Что ты смотришь так недоверчиво? Для тебя я сделаю все что угодно. Серьезно, Крис. Это тебя удивляет?
— Очень, — сказал Крис. — Ощущение довольно необычное и весьма приятное.
Они вышли на перрон, и рука Марты с нежностью скользнула под его руку. Это так тронуло Криса, что в первую минуту он не мог ничего сказать, только сжал ее руку, показывая, что понимает и благодарит ее.
— Какой ты бледный и усталый, — сказала Марта. — И тебе еще предстоит столько мучений. Мне хотелось бы поехать с тобой, чтобы я могла о тебе заботиться.
— Мне тоже хотелось бы.
— Интересно, что сказала бы твоя мать, — сказала Марта с улыбкой. — Понравилась бы мне она?
— Нет, — не задумываясь сказал Крис. — Она меньше чем кто бы то ни было способна понять нас и отнестись к нам с сочувствием. Но не будем терять время на пустые разговоры. Мне нужно сказать тебе сто тысяч вещей, Марта, и я не знаю, с чего начать. Может быть, с того, что только мысль о тебе дала мне силы прожить все эти ужасные дни. Ты это знаешь. И кроме того, я страдал от сознания, что я, хоть и не по своей вине, испортил эти дни, которые должны были бы быть такими счастливыми для тебя и для меня. Ты ведь была счастлива, правда?
— Я и теперь счастлива. Быть с тобой даже здесь, на этом шумном вокзале, и то уже счастье для меня. Только мне очень неприятно, что у тебя столько огорчений. Не позволяй им завладеть тобой, Крис!
— Не позволю, — сказал Крис. — Я как раз думал об этом, когда шел сюда. Жюли пытается взвалить на меня ответственность за свою жизнь. Мать тоже будет пытаться это сделать. А это недопустимо. Никто не может жить жизнью другого человека. Но я чувствую, что должен помочь им обеим выбраться из этого лабиринта. Это я обязан для них сделать, но обещаю тебе, что не позволю им высосать из меня все соки. И, Марта…
— Что, милый?
— Пусть это не отравляет нашей жизни с тобой, хорошо?
— Ну конечно нет; а почему это должно отравлять?
— Ах, я и сам не знаю, — ответил Крис, вспомнив, что Марта не знает всей правды о Жюли. — Эти два несчастья были для меня большим ударом. Я не хочу, чтобы через меня они подействовали и на тебя.
— Этого не будет. Все будет хорошо, и я буду ждать, когда ты вернешься. Я встречу тебя здесь, если хочешь.
— Встретишь? Это будет замечательно. Я вернусь, как только будет возможно, Марта! Но так обидно — лишиться этих счастливых дней, которые мы могли бы провести вместе.
По платформе шел кондуктор, захлопывая двери и крича пассажирам, чтобы они садились в вагон. Марта легонько пожала его руку, точно заключая условие.
— Мы не будем клясться в верности до гроба, — шутливо сказала она. — Но давай попробуем быть счастливыми любовниками. Au revoir, милый!
Она обняла его и поцеловала, горячо и откровенно. Крис проговорил что-то, пытаясь выразить свои чувства, но ему сейчас же пришлось бежать и занять место в вагоне.
— Au revoir! — крикнул он ей. — Пиши обязательно. И спасибо тебе за все!
Шесть
В тот же день, в начале пятого, Крис стоял на покрытой асфальтом платформе незнакомой провинциальной станции. Стук захлопывающихся дверей вагонов, крики «Готов!», свисток, взмах зеленого флажка — и поезд отошел от перрона. Его прерывистый шум постепенно затих, наступившую тишину нарушал только грохот железного листа с какой-то рекламой, сотрясаемого холодным северо-западным ветром. Крис поднял воротник пальто и направился к выходу в город. По одну сторону станции расположились построенные наспех дома небольшого поселка, жалкого и убогого в своем ничтожестве. По другую сторону виднелись поля, обнесенные живыми изгородями, несколько разбросанных тут и там маленьких домиков и вдали ряд красных кирпичных особняков, похожих на спичечные коробки.
Контролер с любопытством уставился на Криса, которому пришлось спросить у него дорогу к дому матери. Без сомнения, контролер знал о случившемся. Вероятно, об этом знала уже вся округа.
— Можете идти прямо по этой дороге, — любезно объяснял контролер. — Но это будет большой крюк. Есть тропинка через поля. Сверните вон там и войдите в первую калитку направо.
Крис поблагодарил, но контролер увязался за ним, без всякой надобности повторяя свои указания. Ему очень не хотелось расставаться с человеком, который был явно причастен к тому, что здешние газеты назвали «трагедией». «Вот отвратительная навязчивость», — подумал Крис. Он живо представил себе, как контролер возвращается к своим сослуживцам и говорит им: «Встретился мне тут молодой человек, спрашивает дорогу к тому дому, где умер вчера ночью тот старик. Не иначе как сын». Вот они, человеческие умы, воспитанные на тухлятине газетных сенсаций…
Трава на лугах еще торчала увядшими бурыми пучками, на кустарниках и деревьях еще не появились почки, но под защитой живых изгородей уже пробивались весенняя трава и молодые растения. Крис увидел цветущий аронник, затем брызги хрупкого золотого чистотела, дальше — кустик белых фиалок. Тропинка привела его к неглубокому ручью, через который была переброшена единственная широкая доска без перил. Крис осторожно перешел через ручей и остановился на секунду поглядеть на ивы, усыпанные золотыми сережками. Он любил нечеловеческое величие этого медленного вступления весны, неизбежный поворот земли, которая возвращается в полосу солнечности, не обращая никакого внимания на нервическую суетню мельтешащих на ней людей с их нелепыми верованиями, с их бессмысленной борьбой за власть. С вершины дерева черный дрозд мелодично вызывал на бой всех остальных дроздов. «Вероятно, — подумал Крис, — о птицах было написано почти столько же фантастического вздора, как о женщинах».
После недолгих поисков он нашел коттедж родителей. Он назывался «Цветущий шиповник», хотя Крис не мог обнаружить никаких признаков шиповника в его жалком палисаднике. Немногочисленные подснежники безрезультатно выставляли свои прелести в расчете на еще не появившихся насекомых. Все ставни дома были закрыты. Крис позвонил, дверь с перепуганным видом открыла какая-то незнакомая женщина.
— Миссис Хейлин нет дома, — робко сказала она.
Крису пришлось подробно объяснить, кто он такой, прежде чем его впустили. Он повесил пальто и шляпу в узкой темной передней и прошел в гостиную, заставленную громоздкой мебелью из старого дома. Ковер был новый, недорогой и кричащий. Крис спросил, где мать.
— Она у себя, в постели, — объяснила женщина.
— Будьте добры, поднимитесь к ней, — вежливо сказал Крис, — и сообщите, что я приехал и спрашиваю, желает ли она меня видеть.
