Хосе Рисаль - Не прикасайся ко мне
— Ваши преподобия могут войти, если желают! — сказал адъютант, провожая юношу, который не знал греческого; теперь лицо этого юноши сияло от удовольствия.
Брат Сибила вошел первым, за ним шествовали отец Сальви, отец Мануэль-Мартин и другие священники. Все смиренно поклонились, один только отец Сибила, даже кланяясь, сохранял несколько надменный вид; отец Сальви, напротив, согнулся почти вдвое.
— Кто из вас отец Дамасо? — спросил неожиданно его превосходительство, не пригласив их садиться, не осведомившись об их здоровье, не обратившись к ним с теми почтительными фразами, к каким привыкли эти высокочтимые особы.
— Отца Дамасо нет с нами, сеньор! — ответил почти так же сухо отец Сибила.
— Покорный слуга вашего превосходительства лежит в постели, он болен, — прибавил смиренно отец Сальви. — Мы явились сюда, чтобы приветствовать высокого гостя и узнать о здоровье вашего превосходительства, как подобает всем верным слугам короля и воспитанным людям, а также принести извинения от имени покорного слуги вашего превосходительства, который имеет несчастье…
— О! — прервал генерал-губернатор, раскачивая на одной ножке стул и насмешливо кривя губы. — Если бы у моего превосходительства все слуги были таковы, как отец Дамасо, я предпочел бы сам служить моему превосходительству!
Святые отцы, которые и так уже едва держались на ногах, совсем были сражены этим выпадом.
— Садитесь, ваши преподобия! — прибавил губернатор после паузы немного мягче.
Капитан Тьяго, одетый во фрак, вошел на цыпочках в зал; он вел под руку Марию-Клару, которая дрожала от волнения и страха, но тем не менее изящно и церемонно склонилась перед гостем в поклоне.
— Эта сеньорита ваша дочь? — спросил с изумлением генерал-губернатор.
— А также и вашего превосходительства, мой генерал! — серьезно ответил капитан Тьяго.
Алькальд и адъютанты широко раскрыли глаза, но его превосходительство с невозмутимым видом протянул руку девушке и ласково сказал:
— Счастливы родители, имеющие таких дочерей, как вы, сеньорита. О вас отзываются с уважением и восхищением… Я хотел видеть вас, чтобы поблагодарить за прекрасный поступок, который вы совершили сегодня. Я знаю все и, когда буду писать правительству его величества, не премину упомянуть о вашем мужественном поведении. А пока позвольте мне, сеньорита, от имени его величества короля, которого я здесь представляю и который любит, когда среди его верноподданных царят мир и спокойствие, а также и от собственного имени, от имени отца, имеющего дочерей вашего возраста, выразить вам живейшую благодарность!
— Сеньор! — воскликнула, трепеща, Мария-Клара.
Его превосходительство угадал, что она хотела сказать, и ответил:
— Очень хорошо, сеньорита, что вы довольствуетесь сознанием совершенного доброго дела и признательностью ваших сограждан: действительно, это лучшая награда, и мы не должны желать большего. Но не лишайте меня счастливой возможности показать, что правосудие умеет не только карать, но и вознаграждать; оно не всегда слепо.
Все выделенные курсивом слова были произнесены с особой интонацией, подчеркнуто громким голосом.
— Сеньор дон Хуан Крисостомо Ибарра ждет распоряжений вашего превосходительства, — доложил адъютант.
Мария-Клара вздрогнула.
— А! — воскликнул генерал-губернатор. — Позвольте мне, сеньорита, сказать вам, что я желал бы еще раз увидеть вас перед отъездом из этого города; мне надо еще сообщить вам нечто очень важное. Сеньор алькальд, прошу вас сопровождать меня на прогулке, которую я хочу совершить пешком после того, как побеседую наедине с сеньором Ибаррой.
— Ваше превосходительство, позвольте предупредить вас, — тихо сказал отец Сальви, — что сеньор Ибарра отлучается…
Его превосходительство решительным жестом прервал священника:
— Я очень доволен, что мне пришлось огорчиться по поводу самочувствия одного лишь отца Дамасо, которому я искренне желаю полного выздоровления, ибо в его возрасте не слишком приятно предпринимать путешествие в Испанию для восстановления здоровья. Это, однако, зависит от него самого… А пока пусть бог пошлет здоровья вашим преподобиям!
Все удалилась из зала.
— Ровно столько же зависит и от вас! — пробурчал, выходя, отец Сальви.
— Еще посмотрим, кто скорей отправится в путешествие, — прибавил другой францисканец.
— Я тотчас уезжаю домой! — воскликнул с досадой отец Сибила.
— И мы тоже поедем в свои провинции! — сказали августинцы.
Монахи были возмущены тем, что по вине одного францисканца его превосходительство принял так холодно их всех.
В прихожей они столкнулись с Ибаррой, у которого пировали несколько часов назад. Святые отцы не удостоили юношу приветствием, только метнули в его сторону многозначительные взгляды.
Алькальд, напротив, раскланялся с ним, когда монахи скрылись из виду, и по-приятельски протянул руку, но появление адъютанта, искавшего Ибарру, помешало разговору.
В дверях Ибарра встретил Марию-Клару; их глаза тоже сказали многое друг другу, но вовсе не то, что читалось в глазах монахов. Ибарра был в глубоком трауре. Он вошел твердым шагом и спокойно поклонился, хотя визит монахов не предвещал ничего доброго.
Генерал-губернатор сделал несколько шагов ему навстречу.
— Мне доставляет большое удовольствие, сеньор Ибарра, пожать вам руку. Я хотел бы, чтобы вы отнеслись ко мне с полным доверием.
Его превосходительство в самом деле внимательно и с заметным удовольствием разглядывал юношу.
— Сеньор, вы так добры ко мне!
— Ваше удивление меня обижает, оно означает, что вы не ожидали встретить здесь хороший прием, сомневались в моем справедливом суде!
— Столь радушный прием такого скромного подданного его величества, как я, сеньор, это не дань справедливости, а скорее милость.
— Хорошо, хорошо, — сказал его превосходительство, садясь и указывая гостю на стул. — Давайте побеседуем откровенно. Я очень доволен вашим поведением и уже обратился к правительству его величества с просьбой о представлении вас к награде за филантропическую идею создать школу… Если бы вы ко мне обратились, я бы с радостью присутствовал на церемонии, и, возможно, это избавило бы вас от неприятностей.
— Моя затея казалась мне настолько малозначительной, — ответил юноша, — что я не считал себя вправе отвлекать внимание вашего превосходительства от многочисленных дел; кроме того, я почел своим долгом обратиться прежде всего к местным властям провинции.
Его превосходительство кивнул головой с довольным видом и продолжал еще более дружелюбно:
— Что касается неприятности, происшедшей у вас с отцом Дамасо, пусть вас не беспокоят ни опасения, ни угрызения совести. Ни один волос не упадет с вашей головы, пока я управляю островами; а насчет отлучения я поговорю с архиепископом. Мы должны принимать во внимание обстоятельства: здесь нельзя смеяться над некоторыми вещами во всеуслышание, как в Испании или в просвещенной Европе. А в общем, вы должны быть впредь более осторожны. Вы восстановили против себя духовные ордена, которые влиятельны, богаты и потому должны быть уважаемы. Но я окажу вам покровительство, потому что мне нравятся добрые сыновья, мне нравится, когда чтут память отцов. Я тоже любил своих родителей и, бог свидетель, не знаю, что бы сделал на вашем месте…
Внезапно меняя тему разговора, он спросил:
— Мне сказали, что вы приехали из Европы. Вы были в Мадриде?
— Да, сеньор, несколько месяцев.
— Вам, возможно, приходилось слышать о моем семействе?
— Вскоре после отъезда вашего превосходительства я имел честь быть представленным в вашем доме.
— И как же это случилось, что вы явились сюда без всяких рекомендательных писем ко мне?
— Сеньор, — отвечал с поклоном Ибарра, — я приехал не прямо из Испании и к тому же, зная по рассказам ваш нрав, подумал, что рекомендательное письмо будет не только ненужным, но даже оскорбительным: мы, филиппинцы, и так все вам рекомендованы.
Улыбка промелькнула на губах старого воина, он медленно заговорил, будто взвешивая и обдумывая каждое слово:
— Мне льстит, что вы так думаете и… действительно так должно было быть! Однако, молодой человек, вам надо знать, как много обязанностей возложено на наши плечи на Филиппинах. Здесь мы, старые солдаты, должны все уметь делать и быть одновременно королем, министром иностранных дел и военным, министром внутренних дел и финансов, министром сельского хозяйства, юстиции и так далее. И хуже всего то, что по каждому делу мы должны обращаться к далекой матери-родине, которая принимает или отвергает, руководствуясь неизвестно чем, — иногда вслепую! — наши проекты. Есть у нас, испанцев, старая поговорка: кто много набрал, мало удержит! А кроме того, мы приезжаем, почти не зная страны, и уезжаем, едва только начинаем узнавать ее. С вами я могу говорить откровенно, и мне незачем приукрашивать положение. Так вот, если в Испании, где дела вершат министры, родившиеся и получившие образование на родине; где есть пресса и общественное мнение; где свободная оппозиция на многое раскрывает глаза правительству и многое ему разъясняет, — если даже там, в Испании, все так несовершенно и неблагополучно, то просто чудо, что здесь не идет все кувырком, здесь, где нет упомянутых преимуществ и где существует и втайне строит козни еще более мощная оппозиция. Мы, правители, при всех наших добрых намерениях, вынуждены прибегать к помощи чужих рук и глаз, опираться на людей, которых, как правило, мы не знаем и которые, возможно, вместо того чтобы заботиться о своей стране, заботятся только о собственной выгоде. Винить следует не нас, а обстоятельства; местное духовенство помогает нам разобраться кое в чем, но этого недостаточно… Вы внушаете мне симпатию, и я желал бы, чтобы несовершенство нашей нынешней системы правления ничем не повредило вам… Я, понятно, не могу усмотреть за всеми, и не все могут обратиться ко мне. Однако я хочу что-нибудь сделать для вас. Есть у вас какая-нибудь просьба?
