Герберт Уэллс - Собрание сочинений в 15 томах. Том 7
Впервые упрямица показала себя еще до того, как сели за стол. Киппс, улучив минуту, когда никто на него не смотрел, стремительно и ловко засунул непрошеное украшение подальше и потом уже только о том и заботился, чтобы не позволить этой веселой детали оживлять его строгий вечерний костюм. Впрочем, скоро он решил, что понапрасну сперва так уж перепугался — ведь никто и слова не сказал. Однако, сами понимаете, приходилось быть начеку — весь вечер, чем бы он ни занимался, один глаз его все время косил в сторону опасного места и одна рука была наготове.
Но это, я бы сказал, еще пустяк. Куда больше он растревожился и даже ужаснулся, увидев Элен в вечернем туалете.
Предвкушая переезд в Лондон, сия молодая особа дала волю воображению: ее наряд был, вероятно, рассчитан на маленькую разумно устроенную квартирку где-то в Вест-Энде, которой суждено стать центром восхитительного литературно-художественного кружка. Уж это-то было поистине вечернее платье. Ни одна из присутствующих дам не могла бы похвастать столь совершенным туалетом. Благодаря этому платью не оставалось сомнений, что у мисс Уолшингем прелестные руки и плечи; не оставалось сомнений, что, кроме чувства собственного достоинства, она обладает и очарованием, да еще каким. Это было, видите ли, ее первое вечернее платье — жертва, на которую Уолшингемы пошли во имя ее грядущих богатств. Если бы ей понадобилась опора и поддержка, ее подбодрил бы вид хозяйки дома, которая блистала в смело открытом черном платье со стальной отделкой. Прочие дамы удовольствовались разного рода полумерами. Изящный треугольный вырез платья миссис Уолшингем был весьма скромен, и миссис Биндон Боттинг тоже едва приоткрыла взорам свои пухленькие прелести, если не считать усыпанных веснушками и родинками ручек. Мисс Боттинг-старшая и мисс Уэйс не решились явить миру свои обнаженные плечи. Но Элен оказалась смелее. Будь у Киппса в ту минуту способность видеть, он бы заметил, что она прелестна; сама она это знала и встретила его сияющей улыбкой, которая ясно говорила, что мелкие недоразумения забыты. Но для Киппса ее наряд был последней каплей. Бесконечно далекая и чужая ему эта красавица, и просто невозможно вообразить ее в роли жены и спутницы жизни, — это все равно, как если бы сама Венера Книдская в своей безыскусственной наготе вдруг при свидетелях объявила, что принадлежит ему. Да неужели он воображал, что она и вправду может стать его женой и спутницей жизни!
Элен приписала его смущение благоговейному восторгу, который он не решился высказать, и, одарив его лучезарной улыбкой, повернула к нему точеное плечо и заговорила с миссис Биндон Боттинг. Киппс ненароком нащупал в кармане жалкую монетку Энн и вдруг стиснул ее, точно спасительный талисман. Но сразу же выпустил: надо было заняться своей самозванной орденской лентой. И тут на него напал кашель.
— Мисс Уэйс сказала мне, что ждет мистера Ривела, — услышал он голос миссис Боттинг.
— Это восхитительно, правда? — отозвалась Элен. — Мы его видели вчера вечером. Он остановился в Фолкстоне на пути в Париж. Там он должен встретиться с женой.
Взгляд Киппса на мгновение задержался на ослепительном декольте Элен, потом — вопрошающий, почти суровый — устремился на Филина. Чего стоит ваша проповедь самообладания и сдержанности, когда женщина может выставить себя в таком виде? А вы еще толковали об уважении к религии и политике, к рождению и смерти и всему прочему, уверяли, что без этого уважения нет и не может быть истинного джентльмена. Сам он слишком скромен, он никогда не решался даже заговорить об этом со своим наставником, но, конечно, конечно же, тот, кто был для него воплощением всех добродетелей, мог отнестись к этой откровенной нескромности лишь одним определенным образом. Филин выставил нижнюю челюсть, и на лице его ходуном заходили желваки, а неяркие, но жесткие серые глаза явно избегали смотреть в ту самую сторону; он судорожно стиснул за спиной большие руки в зеленоватых перчатках и лишь изредка разжимал их, чтобы проверить, в порядке ли безупречный галстук с траурной каймой, и провести ладонью по массивному затылку, и притом он все чаще покашливал. И по всем этим признакам Киппс с облегчением и вместе с уверенностью, что худшие его опасения подтвердились, понял: Филин тоже не одобряет Элен!
Вначале Элен была для Киппса прекрасной и нежной мечтой, существом иного мира, бесплотным и таинственным. Но сегодня она окончательно обрела плоть и кровь, сегодня растаяли последние остатки ее романтического ореола. Почему-то (он уже не помнил и решительно не понимал, как и почему это могло случиться) он оказался связанным с этой темноволосой, решительной молодой особой из плоти и крови, чью тень, чей загадочный призрак он некогда боготворил. Разумеется, он исполнит свой долг, как и подобает джентльмену. Но все же…
И ради нее он отказался от Энн!
Нет, он многое сносил, но этого он не потерпит… Сказать ей, что он думает про ее платье?.. Может быть, завтра?
Он решительно запретит ей это. Он скажет:
— Послушайте. Делайте со мной, что хотите, но этого я не потерплю. Ясно?
А она, конечно, ответит что-нибудь, чего и не ждешь. Она всегда говорит что-нибудь такое, чего не ждешь. Что ж, на этот раз он пропустит ее слова мимо ушей, он будет твердо стоять на своем.
Так думал Киппс, а миссис Уэйс опять и опять врывалась в его раздумья, пытаясь занять его разговором, но вот прибыл Ривел и тотчас завладел всеобщим вниманием.
Автор блестящего романа «Бьются алые сердца» оказался вовсе не таким представительным мужчиной, как думал раньше Киппс, зато манера держаться у него была весьма внушительная. Хоть он и вращался постоянно в лондонском высшем свете, его воротничок и галстук ничем не поражали, и он не отличался ослепительной красотой, волосы у него были не кудрявые и даже не особенно длинные. По виду это был человек кабинетный; склонность к полноте, нездоровая бледная кожа, тусклые прямые волосы — с такой внешностью никак не вязались скачки, любовные забавы и бурные страсти, которыми изобиловал его шедевр; нос бесформенный, короткий, подбородок асимметричный. И один глаз больше другого. Словом, если бы не совершенно неожиданные нафабренные усы да неприхотливые морщинки вокруг того глаза, что побольше, он был бы вовсе не приметный человечек. Войдя в комнату, он тотчас отыскал глазами Элен, и они обменялись рукопожатием с видом близких, очень близких друзей, что Киппсу почему-то сильно не понравилось. Он заметил, как они крепко пожали друг другу руки, услышал характерное покашливание Филина, как будто за четверть мили от вас заблеяла старая-престарая овца, в которую всадили небольшой заряд дроби, и у него в голове шевельнулась какая-то еще неясная мысль, но тут все пошли к столу, и обнаженная сверкающая рука Элен легла на его руку. Разговаривать сейчас он был не в силах. Элен взглянула на него и легонько сжала его локоть, но он ничего не понял и не почувствовал. У него как-то странно перехватывало горло и трудно было дышать. Прямо перед ними Филин вел миссис Уолшингем, до Киппса долетали обрывки его любезных речей, а во главе процессии выступала миссис Биндон Боттинг и быстро, оживленно говорила что-то невысокому, но ладному и по-военному подтянутому мистеру Уэйсу. (Он никогда не был военным, но, живя поблизости от Шорнклифа, обзавелся выправкой старого служаки.) Замыкал шествие Ривел, предоставленный попечениям царственной черно-стальной миссис Уэйс, и певучим мягким голосом рафинированного интеллигента любезно расхваливал мягкие тона обоев на лестнице.
Киппс только диву давался, глядя, как непринужденно все они держатся.
Едва успели приняться за суп, стало ясно, что Ривел считает своим долгом вести и направлять застольную беседу. Но еще до того, как с супом покончили, обнаружилось так же, что, по мнению миссис Биндон Боттинг, чувство долга у него развито сверх меры. В своем кружке миссис Биндон Боттинг слыла милой болтушкой; несмотря на полноту, она была на редкость подвижной и оживленной и умела посмешить, как настоящая ирландка. Ей ничего не стоило добрый час развлекать гостей рассказом о том, как ее садовник нечаянно женился и каков его семейный очаг, или о том, как излюбленный предмет ее насмешек, мистер Стигсон Уордер обучал всех своих детей играть на всех мыслимых и немыслимых музыкальных инструментах, потому что у бедняжек непомерно велика шишка музыкального таланта. И семья его тоже непомерно велика.
— Дело дошло до тромбонов, дорогая! — восклицала миссис Биндон Боттинг, захлебываясь от восторга.
Обычно все заранее уславливались дать ей поговорить, но на сей раз о ней забыли и не дали случая блеснуть в присутствии Ривела, а ей так этого хотелось! И, подождав и подумав, она решила, что остается одно — самой вступить в разговор. Она сделала несколько неудачных попыток завладеть общим вниманием, а затем Ривел заговорил о том, в чем она считала себя непревзойденным авторитетом, — как вести дом и хозяйство.
