Юзеф Крашевский - Старое предание (Роман из жизни IX века)
— Да, но не вас! — возразил Мышко, — не вашего роду, который хотел нас запрячь и на кметах землю пахать… Нет!.. Мы подыщем себе кмета…
Бумир взглянул на башню.
— Думаете приступом её брать? — спросил он.
— Нет… — сухо проговорил Мышко Кровавая Шея, — осаду будем держать, пока они не передохнут с голоду.
Бумир, сидя на коне, слушал, понуря голову.
— Смотрите, как бы немцы не пришли да не стали за них мстить, — сказал он. — А то поплатятся и виновные и невиновные… Они и мой двор сожгут, и ваши поля истопчут, и людей наших угонят в неволю.
Мышки смеялись.
— Будто нет у нас копий? — сказал младший, которого звали Белым.
— А у них и на себе и на стрелах железо, — говорил Бумир, — десяток саксов стоит сотни ваших.
— Так не сотня же их придёт из-за Лабы, — возразил старший Мышко.
— Верно, что не сотня, — согласился Бумир, — да десять саксов призовут сто или двести поморян, а этим до нас недалеко.
— Ну, у этих такие же копья, как у нас, — сказал Мышко, — а угроз мы не боимся!
Помолчав, Кровавая Шея поднял руку.
— Послушайте, Бумир, и все вы, Лешеки! — начал он. — Хотите вы мира, так сидите смирно и в наши дела не суйтесь. Не хотите воевать против своего рода, мы вас за шиворот не тащим… но не вызывайте волка из колка!.. Сидите смирно!
Бумир угрюмо взглянул на него.
— Я с речью к вам пришёл, а не с камнем, и с вами не воюю, — сказал он. — Одно я хочу вам напомнить: нас, отпрысков и потомков Лешекова рода, много ещё осталось… Нынче вы одержали верх, завтра мы можем одержать… Живём мы с вами на одной земле, так надо бы жить нам в мире, а не убивать друг друга на радость врагам!..
— Мы отпускаем вас с миром, — сказал Кровавая Шея, — чего вы ещё хотите?
— Отпустите же и того, кого вы хотите уморить голодом, — не слезая с коня, воскликнул Бумир, показывая глазами на башню.
Мышко засмеялся.
— Хорошо, — сказал он, — только пусть он отдаст тех, кого отравил да поубивал…
С этими словами Мышко обнажил шею и показал шрам.
— И мою кровь пусть мне возвратит!
— А мало вам того, что вы сожгли его городище, уничтожили достояние, забрали казну и перебили людей? Какой же ещё вам надо мести?..
— Разве это его кровь? — спросил скорый на слова Мышко Белый. — Это имущество его, а не сам он. А нам нужна кровь за кровь…
Бумир призадумался.
— А завтра вы то же скажете нам и другим Лешекам по всей нашей Поляне!..
— Мы вам войны не объявляем, — отвечали ему другие. — Милош сидит себе спокойно со своим сыном, и с вами ничего не сделалось… Княжить мы вам не дадим… а жить не мешаем…
Они снова замолчали, как вдруг с башни донёсся какой-то стук. Хвостек, отодвинув заслон с бойницы в стене, закричал сверху:
— Бумир! Ты что это с разбойниками ведёшь переговоры? С бешеным зверем не толкуют, а бьют его по башке! Собирайте людей и приходите нас выручать… Наше дело — равно и ваше…
Мышко поднял глаза к окну, откуда доносился голос. Лук лежал подле, он схватил его, прицелился, и стрела, просвистев в воздухе, застряла в деревянном заслоне… С башни послышался хохот, а следом полетела огромная перенная стрела и впилась в одежду Мышка, который выдернул её и с презрением отбросил прочь.
— Ехиднино отродье! — кричал сверху Хвост.
— Бешеные собаки! — отругнулся Мышко.
— Ядовитые змеи!..
— Мерзкая гадина!..
— Дохлятина и падаль!..
Такими гомерическими выражениями обменивались обе стороны.
— Бумир! — хриплым голосом крикнул Хвостек, — поезжай домой и созывай своих… не дайте нам погибнуть, не то и вас перебьёт эта подлая чернь!
Бумир повернул коня. Мышко устремил на него пристальный взгляд.
— Слушайтесь Хвостекова совета иль моего, — молвил он, — что для вас лучше, то и выбирайте. Одно вам скажу и, что мы исполним это, даю вам священную клятву.
С этими словами он схватил горсть земли и высоко поднял её.
— Клянусь этой землёй, Бумир… если вы вступитесь за Хвостека, если пойдёт хоть один из вас, мы души живой не оставим… Попомните!
Бумир и безмолвствующие его спутники поглядели на башню, откуда доносились неясные возгласы и крики, медленно повернули коней и шагом поехали прочь, а Мышки спокойно посмотрели им вслед.
Если бы кто-нибудь заглянул тогда в тесное помещение башни, его бы ужаснуло то, что там творилось уже в этот день.
Нижний ярус был набит простонародьем: челядью, слугами и невольниками, которых взяли для обороны. Места для всех не хватало, духота стояла нестерпимая, и страх охватил челядь, которая сетовала, что не сдалась в плен, а теперь пропадёт тут зря. Над этой кучкой непокорных стояли дружинники с палками, тщетно заставляя их молчать. Грозный ропот возрастал. Из колодца вытаскивали на верёвке ведра с водой, которой невозможно было напастись на томившихся жаждой людей, а другого питья не было. Во втором ярусе стояли отборные стрелки, тут же находились князь и Брунгильда. В углу лежали звериные шкуры, служившие им постелью. Третий ярус занимали женщины и стража, а наверху ходили часовые. Стоны и плач доносились из башни. Двое слуг сразу умерло от ран, полученных в бою, умерла и одна из женщин — от страха и болезни. Уже лежало три трупа, с которыми не знали, что делать… Пришлось их сбросить с верхнего яруса башни, и эти осквернённые тела, упавшие на землю с раздроблёнными костями, как бы предвещали то, что должно было свершиться в башне. Такая же участь ожидала и других.
Хвост с проклятиями на устах переходил от одного окна к другому, а Брунгильда долго лежала, как мёртвая, не произнося ни слова. Супруги не разговаривали, и видно было, что в душе каждый обвинял другого в случившемся несчастье…
Оба ещё лелеяли мысль о спасении, надеясь на то, что сыновья приведут подмогу. После долгого оцепенения Брунгильда встала и, видя, что муж только сыплет ругательствами, но ничего не предпринимает, позвала Муху и пошла осматривать закрома. Зёрна было достаточно, но, кроме двух стёршихся камней от старых жерновов, не нашлось ничего для размола муки. Стояла тут и печь, но даже думать нечего было о выпечке хлеба, так мало оказалось дров. Размолотое в крупу зерно, разболтанное в воде, должно было служить им пищей. И так жить долгие месяцы!
Впопыхах прячась в башню, мало кто захватил с собой еду, нашлось едва несколько кусков чёрствого хлеба и лепёшек. Колодец, из которого черпали воду, был давно заброшен, и первые ведра выплеснули вон. Потом, изнемогая от жажды, стали пить эту мерзкую жижу.
Вооружённая чернь, запертая внизу, Брунгильде, которая смотрела в щёлку, показалась грозной и страшной. Она спросила Муху, сумеют ли они удержать её в повиновении, но он только молча поглядел вниз и ничего не ответил. Те, кто ещё вчера падал ниц перед своим господином, теперь, когда ему угрожала опасность, хотели сбросить с себя ярмо неволи и роптали. Княгиня видела, как они лежали на земле, равнодушные ко всему, едва поднимая головы на зов. Некоторые, озираясь, тайком шушукались по углам.
Все громко требовали еды и питья, а палки дружинников с трудом могли заставить их молчать.
Брунгильда отвела своего наперсника в сторону и показала ему вниз на людей.
— Ртов много, а рук мало, — сказала она, — что делать, Муха?
Они долго шептались. Хвостек то расхаживал, то валился в угол на шкуры, то подбегал к окну и смотрел на Мышков, которые спокойно черпали из бочки привезённое пиво, угощались сами и потчевали других. Тогда, скрежеща зубами, он отскакивал от окна и снова валился на постель. С Брунгильдой они встречались, не произнося ни слова, и молча сторонились друг друга.
Она совещалась с Мухой, а князь, когда ему наскучило молчать, подозвал доверенного слугу и стал с ним советоваться.
Уже смеркалось, когда Муха спустился вниз и принялся отбирать людей в ночную охрану, но брал он не по порядку, а по своему произволу: одних отделял и оставлял внизу, других посылал наверх. Оставшиеся внизу были довольны: они могли по крайней мере полежать, хоть и на гнилой соломе.
Остальным велели подняться по лестнице и, если кто-нибудь приблизится к башне, пускать стрелы и сбрасывать камни. Едва они ушли, явились две прислужницы Брунгильды, неся миски с ужином. То была какая-то крупа, намешанная в чуть тёплую воду, но изголодавшиеся люди и на неё набросились с жадностью, и через минуту миски опустели. Княгиня в тревоге подсматривала за ними в щёлку: поев, они тотчас улеглись спать. Как кто лежал или сидел, так все и уснули, даже не пошевелившись. Однако, уснув, стали метаться, словно борясь с этим странным, тяжёлым сном. Через час или два прекратилась и эта борьба: воцарилась глухая тишина.
Муха спустился вниз с лучиной в руке, обошёл всех, одного за другим, пощупал каждому лоб, послушал, не дышит ли кто, пересчитал их и вернулся наверх.
То были лишние люди, и Брунгильда от них избавилась. Привели сверху нескольких слуг и велели им выбросить трупы в окно. Видимо, привыкнув к подобным занятиям, палачи не стали ни удивляться, ни противиться, поглядели на иссиня-белые лица своих товарищей, обобрали их и взялись за дело.
