Джейн Остен - Гордость и предубеждение
– Существует не так много людей, о которых можно сказать столько добрых слов. Вы, должно быть, очень счастливы, что у вас такой хозяин.
– Да, сэр. Мне, безусловно, повезло с ним. Думаю, что, если бы мне пришлось обойти весь мир, я все равно не нашла бы никого лучше его. Я, кстати, уже давно заметила, что дети с мягким характером, повзрослев, всегда сохраняют в себе это качество и, в конце концов, становятся очень приятными молодыми людьми; а он, знаете ли, был таким беззлобным, добродушным мальчиком…
«Неужели это тот самый мистер Дарси?» – уставившись на экономку, думала Элизабет.
– Его отец ведь тоже был весьма приятным в обхождении человеком, – вспомнила вдруг миссис Гардинер.
– Да, мэм. Я полностью с вами согласна. И сын действительно весь в него. Даже с бедными ведет себя так же любезно.
Элизабет слушала, то удивляясь, то сомневаясь, и с нетерпением ждала новых заявлений о том, какой замечательный и неповторимый мистер Дарси. Однако миссис Рейнольдс больше ничем ее не порадовала. Тщеславие заставило ее перевести разговор на богато инкрустированные рамы, на размеры покоев и на дороговизну мебели. Мистер Гардинер, которого весьма забавлял тот факт, что в этом доме с таким предубеждением относятся к тому, чтобы, безмерно расхваливая хозяина, выставить его в самом выгодном свете, попытался вновь вернутся к оставленной теме; и, пока все они поднимались по главной лестнице, экономка охотно поведала ему о не перечисленных ранее его достоинствах и положительных качествах.
– Он отличный помещик и вообще самый лучший собственник из всех, кто когда-либо жил на этом свете. Он совершенно не похож на тех необузданных молодых людей, которые думают только о своей персоне. Ни один из его арендаторов или слуг не отзовется о нем плохо. Некоторые, правда, считают его чересчур гордым, но лично я, уверяю вас, никогда за ним этого не замечала. По-моему, такое мнение сложилось у завистников только потому, что он не так болтлив, как многие его сверстники.
«Эта черта характера, безусловно, не делает его хуже», – рассуждала про себя Элизабет.
– Такие нежные слова в его адрес, – украдкой шепнула ей тетка, – никак не согласуются с тем, как он поступил по отношению к нашему несчастному другу.
– Может быть, нас нарочно вводят в заблуждение.
– Едва ли. Мы же не простые прохожие.
Когда они, наконец, достигли верхней ступеньки и оказались посреди широкого коридора, их проводили в довольно уютную гостиную, меблированную (судя по всему, не так давно) с еще б(льшим вкусом, чем помещения на нижнем этаже. Впрочем, экономка сама тут же сообщила им, что все работы по отделке комнаты только что завершены, так как ее хозяин распорядился управиться к приезду мисс Дарси, которая во время своего последнего пребывания в Пемберли особенно полюбила эту гостиную.
– Он, несомненно, очень чуткий брат, – проговорила Элизабет, подходя к одному из окон.
Миссис Рейнольдс, на мгновение задумавшись, уже, по-видимому, предвкушала радость мисс Дарси, которой вскоре предстояло переступить порог этой комнаты.
– А он всегда такой заботливый, – добавила она. – Готов пойти на что угодно, лишь бы сделать приятное своей сестре. Для него нет ничего невозможного.
Между тем во всем доме им оставалось осмотреть только две-три спальни и картинную галерею. Последняя включала в себя достаточно много прекрасных работ; но, поскольку Элизабет не слишком хорошо разбиралась в произведениях искусства, и ей уже вполне хватило того, что она видела внизу, она обращала свой взор лишь на изображения мисс Дарси, выполненные карандашом. Такую технику она считала более доступной для своего понимания, да и сама личность вызывала в ней относительный интерес.
Разумеется, в галерее были собраны, прежде всего, семейные портреты, но не многие из них могли бы привлечь внимание постороннего человека. Элизабет тоже проходила мимо большинства работ, однако взгляд ее находился в постоянных поисках лица, чьи черты были бы ей знакомы. И она нашла его; и, отметив поразительное сходство с самим мистером Дарси, увидела ту же широкую улыбку, которая временами появлялась на его губах, когда он смотрел на нее. В раздумьях она простояла перед портретом несколько минут и, прежде чем они вышли из галереи, вновь вернулась к нему. Миссис Рейнольдс же мимоходом сообщила, что картина была написана еще при жизни его покойного отца.
Наверное, именно в этот момент Элизабет почувствовала по отношению к мистеру Дарси тот мощный прилив нежности, какого она не знала ни разу в разгар их знакомства. Качества, которыми наделяла его миссис Рейнольдс, не казались ей больше простым вымыслом. Разве может быть вообще более ценная похвала, чем та, которая исходит от благоразумной прислуги? И как брат, и как помещик, и как хозяин… Сколько же людей находилось под его опекой и в его власти! Сколько боли и радости мог принести такой человек! Сколько добра и зла он мог творить! Все, что говорила о нем экономка, делало его почти идеальным; и пока Элизабет стояла перед полотном, с которого на нее в упор смотрели его красивые глаза, она думала о его ухаживаниях с тем чувством благодарности, которое прежде никогда не посещало ее душу, и вспоминала то тепло, которого когда-то старалась не замечать.
Как только все комнаты, открытые для всеобщего обозрения, были осмотрены и оценены, они спустились на первый этаж и, распрощавшись с экономкой, направились к садовнику, уже поджидавшему их в дверях холла.
Когда они шли вдоль лужайки к ручью, Элизабет обернулась, чтобы еще раз взглянуть на здание. Дядюшка и тетушка тоже остановились; и пока первый пробовал прикинуть в уме возраст дома, на тропинку, тянувшуюся со стороны конюшен, неожиданно вышел сам владелец.
Их разделяло всего двадцать ярдов; и настолько внезапным оказалось его появление, что теперь укрыться от него было уже просто невозможно. Взгляд Элизабет мгновенно встретился с его глазами, и щеки у обоих густо покраснели. Он, по-видимому, тоже растерялся и какое-то время от удивления не мог даже сдвинуться с места; затем, наконец, пришел в себя, шагнул к ним навстречу и заговорил с Элизабет если не с безупречным спокойствием, то, по крайней мере, вполне любезно.
Она инстинктивно отвернулась и, когда он приблизился, приняла его комплименты в ужасном замешательстве, какое не в силах была преодолеть. Что касается остальных двух, то если сходство с портретом, который они только что осматривали, и оказалось недостаточным, чтобы убедить их в том, что перед ними не кто иной, как сам мистер Дарси, то радостный возглас садовника, признавшего в молодом человеке своего хозяина, должен был окончательно развеять их сомнения. Пока он разговаривал с их племянницей, которая, опешив и смутившись, едва ли вообще осмеливалась поднять глаза и с трудом соображала, как именно нужно отвечать на его вежливые расспросы о ее семье, Гардинеры стояли немного в стороне. Элизабет удивляли перемены, которые произошли в его поведении с тех пор, как они виделись с ним в последний раз; и потому каждое произносимое им предложение лишь усиливало ее смущение; а тот факт, что ее застали именно в этом месте, превращал те несколько мгновений, что они провели вдвоем, в самые ужасные минуты в ее жизни. Однако нельзя сказать, что и он не чувствовал себя неловко. Его речь сейчас была лишена обычной пластичности, а свои вопросы относительно того, когда она уехала из Лонгбурна и как ей нравится Дербишир, мистер Дарси повторял так часто и столь сбивчиво, что любому было бы понятно, что его мысли находятся в полном смятении.
Когда, наконец, весь запас интересующих его подробностей был исчерпан, он смолк и после того, как простоял какое-то время, не проронив ни слова, попрощался и удалился.
К Элизабет тотчас же присоединились тетушка и дядюшка, начавшие уже восхищаться его внешностью; однако она их не слышала и, будучи полностью поглощенной собственными переживаниями, плелась за ними молча. Ее одолевали стыд и досада. Приход сюда она считала для себя самым неудачным, самым несвоевременным делом, на которое когда-либо соглашалась. Что теперь он станет думать о ней? Каким позором она покрывала себя?! Насколько тешила таким поступком его самолюбие?! Он, наверняка, решит, что она нарочно искала встречи с ним. О боже, зачем же она появилась здесь? И почему он сам приехал на день раньше? Если бы они поторопились с осмотром дома и сэкономили хотя бы десять минут, то оказались бы не замеченными им; так как в тот момент, когда они выходили из холла, он, должно быть, только спрыгивал с лошади или спускался с коляски. Каждый раз, мысленно возвращаясь к случившемуся, она заливалась краской. А его манеры, которые так сильно изменились! Что бы все это могло значить? Ведь странно уже и то, что он вообще заговорил с нею, и причем, настолько корректно, что не забыл даже справиться о ее семье. Никогда еще в своей жизни она не видела, чтобы в его поведении наблюдалось так мало высокомерия, никогда еще он не обходился с ней так мягко, как во время этой случайной встречи. Как же сильно это контрастировало с его ухаживаниями в парке Розингса, когда он просто вручил ей свое письмо. Теперь она даже не знала, что думать, и не могла пока найти ни одного подходящего объяснения.
