Айрат Галиуллин - Тигры и земляника
- Я, конечно, извиняюсь, мучача, – перебил Виргус. – Но мне нужно сказать тебе пару слов наедине.
Демиург застыл.
- Да, мне тоже, – сказал Фиш. – Срочно.
Демург посмотрел сквозь них и вышел, шаркая подошвами, Советники последовали за ним.
Мы с мамой остались одни…
На следующий день мы побеседовали по телефону в реале. Разговор повторился, с той лишь разницей, что говорить мне было гораздо легче. Я уже «прорвалась» в Зазеркалье.
- …Сама никогда первой не позвонишь. Если я не наберу, совсем меня забудешь. Вот так растишь вас, кормишь, а на старости никакой благодарности…
Мамино осуждение текло по проводам, мгновенно пересекая расстояние в сотни километров, и вливалось в мой мозг.
- Подожди, мама. Почему ты считаешь… Я очень тебе благодарна, и всегда буду помнить и любить тебя…
- Как о покойнице обо мне говоришь.
- Ну как ты можешь, мама! Мы разговариваем почти каждый день, я в курсе всех твоих событий. Помогаю чем могу каждый месяц…
- А не надо все деньгами мерить. Любовь да заботу ими не заменишь.
- Мама, я же много раз предлагала – переезжай ко мне! Будем вместе как раньше…
- Ну да, конечно. Ты прекрасно знаешь, что я не стану жить под одной крышей с этим… твоим сожителем.
(Сожитель. Ненавижу это слово. Оно пропахло коммуналкой, грязными носками и прокисшим борщом).
- Ладно, давай успокоимся, мама. Выслушай меня…
- Да чего тебя слушать…
- Мама. – Неожиданно для себя я услышала в собственном голосе твердость. Она замолчала. – Послушай меня, пожалуйста. Я всегда была хорошей дочерью… Нет, дай мне сказать! Я была и буду тебе хорошей дочерью, но мне не все нравится в наших отношениях. Ты навязываешь мне чувство вины, и я действительно многие годы ощущала себя виноватой… Но скажи – в чем я сейчас провинилась? Я люблю тебя и делаю для тебя все что могу. А что касается собственной жизни… Я взрослая женщина и живу так, как считаю правильным. И хотя я всегда прислушивалась к твоим советам, я имею право на собственное мнение, собственные поступки и даже собственные ошибки…
Я переложила трубку в другую руку. Трубка была мокрой.
Мама молчала (представляю ее шок).
- Мама, я предлагаю начать разговаривать как взрослые люди. Ведь мне не семь лет, я уже большая… Если ты что-то хочешь от меня, если тебе чего-то не хватает – ты скажи. Просто скажи, я пойму. Но давить на меня и навязывать чувство вины… Я больше этого не хочу.
Мама всхлипнула.
Я сказала мягче:
- А с братом я поговорю, обязательно поговорю. И с ним и с его женой, чтобы они относились к тебе внимательнее. Если не поймут – заберу тебя к себе. Я скоро приеду, мама, вот с работой только немного разберусь…
В общем, я высказала все, что у меня на душе. Мама расплакалась, и я прослезилась… =) Но думаю, она меня услышала. А если понадобится, поговорю с ней еще раз.
Теперь я знаю что и как сказать.
КомментарииМесье Буноff
Бунт на корабле? Свистать всех наверх, йо-хо-хо, и бутылка рома!
Училка
Ну не знаю, Элис… В принципе, вы сказали правильно, но, может быть, стоило немного полегче? Хотя я не знаю нюансов ваших отношений, конечно…
Ацкий кактус
палехче ана пробывала. фсе пральна элиз претки инагда ваще барзеюд
Выхухоль
она еще мягко поговорила!!! я бы не знаю что бы сгоряча выдал бы! )))
Ацкий кактус
а с сынам успеиш пагаваридь элиз. пусть атдахнет бойдарки эта ваще рулез. пасибе знаю
Элис
Да, Ацкий кактус, с сыном я все равно поговорю. Это вопрос времени.
Спасибо за поддержку =)
Училка
Правильно говорят, маленькие детки – маленькие… Хотя я это вроде уже писала.
Училка
Элис, а как вы готовите цыпленка табака? У меня или сверху подгорает или внутри не прожаривается почему-то.
Элис
Без особых премудростей, Училка. Курицу разделываю, готовлю соус (майонез, соль, перец, специи по вкусу, и много тертого чеснока). Обмазываю куски, выкладываю на сковородку. Сверху – плоская крышка, ее нужно хорошенько придавить (я использую гантели Алика =)). И дальше – по степени готовности.
Училка
Понятно, нужно сильнее прижимать! Спасибо, попробую.
Ацкий кактус
училга нас низабуть приглосить на цибленка. и на табаг
Фиш. Хорошо, что я в море погиб
Зал тянулся вдаль насколько хватало глаз. Белый мраморный пол. Светло-жемчужные стены. Ряды стальных дверей со смотровыми окошками. Негромкая музыка – кажется, фортепьянный концерт Грига.
В хранилище кроме нас никого не было.
- Представь, что твоя голова это компьютер, – сказал я. Мы с Виргусом сидели на полу возле двери, в которую вошла Элис. – Операционная система раскладывает информацию по разным папкам – «Важное», «Не очень важное», «Совсем не важное»… и, может быть, «Чепуха».
- «Полная хрень».
- Да. Воспоминание о каждом событии ты неосознанно помещаешь в соответствующую папку. Сходил за хлебом или заправил машину – поместил в «Не очень важное». Можно и забыть. А вот первый выход на сцену, наверно, хранится в «Исключительно важном».
- Ну, когда это было! Хотя… – Виргус потер нос. – Да, помню! В первом классе музыкалки. Ух, какой мандраж меня колотил…
- Ну вот.
- И что?
- Время от времени полезно наводить в файлах порядок. Чистить. Удалять ненужное. Перекладывать в другую папку.
- Ага. Ну-ну… – Саксофонист задумался. – Слушай, а ведь здесь наши архивы тоже должны быть, а?
- Скорее всего.
- Пошукаем?
- Ты посмотри, если хочешь.
Виргус остановил на мне взгляд.
- Ладно, и я не горю желанием… Ну чего там Элис копается? – Он поднялся и припал к окошечку на двери. – М-да, блин… это надолго.
Я встал и заглянул в застекленный прямоугольник.
Почувствовав наши взгляды, Элис обернулась и рассеянно помахала рукой. Она стояла на алюминиевой стремянке перед стеллажами, на полу громоздились кипы пластиковых скоросшивателей, веером лежали фотографии – яркие пятна на светлом полу.
- Не будем торопить, пусть разбирается. – Я оторвал Виргуса от окошка. – Поговорим о твоем проекте. Какие новости?..
В следующие полтора часа мы обсуждали план открытия клуба, иногда заглядывая к Элис. Она перебирала папки как наряды из бабушкина сундука. Доставала с полки, бегло просматривала, некоторые аккуратно ставила обратно, другие бросала на пол… Потом принялась просматривать отобранные файлы – читала, разглядывала фотографии, вздыхала, хмурилась… Раза два мы слышали из-за двери смех, а однажды, заглянув, увидели, как Элис вытирает слезы.
Наконец дверь отворилась и она медленно вышла. Виргус открыл рот, намереваясь что-то сказать, но я его опередил:
Мост у реки.
Перетряхну багаж и
Пройду налегке.
- Точно, Фиш, – улыбнулась Элис. Ее лицо стало ясным и умиротворенным.
- А ты делаешь успехи, старик! – хмыкнул Виргус…
Целый день идет дождь – веселый ливень с раскатами грома и молниями на полнеба. Крупные капли барабанят по черепице крыши, листьям деревьев в саду, пластику подоконника…
До того, как построить дом, я жил в многоэтажке. Хороший район, элитная новостройка, вежливые соседи-миллионеры. Однажды в квартире этажом ниже установили кондиционер, и повесили его прямо под моим. Сосед-новосел пожаловался мастерам-установщикам, что вода с моего кондиционера падает на его, и звук капели мешает спать.
Мастера позвонили мне: «Можно придти?» Я спросил: «Зачем?» Они: «Надо посмотреть». Я ответил: «Хорошо, посмотреть можно». Мне не понравился тон звонившего, но спорить я не стал.
Они явились. Старший – уверенный в себе работяга лет пятидесяти, его помощник помоложе, мордастый и хмурый. Громко переговариваясь, они вошли в квартиру и направились прямиком в гостиную. Глянули в окно, положили на паркет инструменты и принялись сдвигать предметы на подоконнике – цветы, статуэтки, другую мелочь…
Я говорю: «Стоп, мужики. Что вы делаете?» Они остановились: «А что?» – «Вы попросили разрешения посмотреть на кондиционер. Посмотрели?». – «Ну». – «Все, до свидания».
Мужики переглянулись. Они привыкли к своей роли – роли хороших мастеров – и относились к жильцам немного снисходительно. Но меня не устраивало как по-хозяйски они себя вели. Мне не понравилось, что они не оказали мне должного уважения.
Я подсказываю: «Вы что хотите сделать-то?» – «Так это… трубу повернуть надо». – «Ясно… Теперь понятно чего вы хотите». Они оживились, молодой опять принялся освобождать подоконник. А старший на всякий случай уточняет: «Так можно?» Я отвечаю: «Нет».
