Фридрих Дюрренматт - Собрание сочинений в пяти томах. Том 2. Судья и его палач. Подозрение. Авария. Обещание. Переворот
Дети слушали затаив дыхание.
— Вы должны мне помочь, — продолжал я. — Нам непременно нужно найти этого человека, иначе он опять убьет какую-нибудь девочку.
Я подошел еще ближе к ребятам.
— Гритли не рассказывала, что кто-то чужой заговаривал с нею?
Дети молчали.
— За последнее время вы ничего не заметили странного в Гритли?
Нет, ничего такого они не заметили.
— Не видели ли вы последнее время у Гритли каких-нибудь вещей, которых раньше у нее не было?
Дети не отвечали.
— Кто был лучшей подругой Гритли?
— Я, — прошептала крохотная девчушка с каштановыми волосами и карими глазами.
— А как тебя зовут? — спросил я.
— Урсула Фельман.
— Значит, вы с Гритли были подружками?
— Мы сидели за одной партой.
Девочка говорила так тихо, что мне пришлось нагнуться к ней.
— Ты тоже ничего особенного не замечала?
— Нет.
— И никто не встречался Гритли?
— Да нет, встречался, — ответила девочка.
— Кто же?
— Только не человек.
Ее ответ озадачил меня.
— Что это значит, Урсула?
— Ей встречался великан, — еле слышно сказала девочка.
— Великан?
— Ну да, — подтвердила девочка.
— Ты хочешь сказать, она встретила очень высокого человека?
— Нет, мой папа тоже высокий, только он не великан.
— Какого же роста был тот человек?
— Как гора, — ответила девочка. — И весь черный.
— А он, великан этот, что-нибудь дарил Гритли? — спросил я.
— Да, — ответила девочка.
— Что же он дарил?
— Ежиков.
— Ежиков? Каких таких ежиков, Урсула? — спросил я, окончательно сбитый с толку.
— Весь великан был набит ежиками, — объяснила девочка.
— Да это же глупости, Урсула, — попытался я возразить, — у великанов не бывает ежиков!
— Этот великан был ежиковый.
Девочка твердо стояла на своем. Я возвратился к кафедре учительницы.
— Вы правы, фройляйн Крум, — сказал я. — По-видимому, Гритли в самом деле была большой фантазеркой.
— У этого ребенка была поэтическая душа, — ответила учительница, устремив печальные глаза куда-то вдаль. — Простите, нам нужно еще прорепетировать хорал к завтрашнему погребению. Дети поют недостаточно стройно.
Она дала тон.
— «Возьми мою ты руку и поведи меня», — снова запели дети.
11Допрос мегендорфцев в трактире «Олень», где мы сменили Хенци, тоже не дал ничего нового, и под вечер мы возвращались в Цюрих ни с чем. В полном молчании. Я слишком много выкурил сигар и выпил местного вина. А вы ведь знаете свойства этих молодых красных вин! Маттеи, насупившись, сидел рядом со мной в глубине машины, и только когда мы уже спускались к Рёмерхофу, он заговорил:
— Не думаю, что убийца — житель Мегендорфа. Скорее всего, преступления в кантоне Санкт-Галлен и в кантоне Швиц совершены им же. Картина убийства совпадает в точности. Не исключено, что его местожительство — Цюрих.
— Возможно, — согласился я.
— Он либо автомобилист-любитель, либо коммивояжер. Ведь видел же крестьянин Гербер машину, которая стояла в лесу.
— Гербера я сам допрашивал сегодня. Он признался, что спал очень крепко и ничего толком не видел, — заявил я.
Мы снова замолчали.
— Мне очень неприятно покидать вас в самый разгар следствия, — заговорил он неуверенным тоном. — Но я никак не могу нарушить контракт с иорданским правительством.
— Вы летите завтра? — спросил я.
— В три часа дня, через Афины, — ответил он.
— Я вам завидую, Маттеи, — сказал я совершенно искренне. — Я бы тоже предпочел быть начальником полиции у арабов, а не у нас в Цюрихе.
Я высадил его у гостиницы «Урбан», где он проживал с незапамятных времен, а сам отправился в «Кроненхалле», где пообедал под картиной Миро[46]. Это мое обычное место. Я всегда сижу там, и обед мне подвозят на столике.
12Около десяти вечера я еще раз заглянул на Казарменную улицу и, проходя мимо бывшего кабинета Маттеи, наткнулся в коридоре на Хенци. Он уехал из Мегендорфа еще днем, и мне следовало бы выразить по этому поводу недоумение, но, раз уж я поручил ему дело об убийстве, вмешиваться было не в моих правилах. Хенци — уроженец Берна — был честолюбив, но популярен среди подчиненных. Женившись на девице из семейства Хоттингеров, он перемахнул из социалистической партии к либералам и успешно делал карьеру, кстати, теперь он принадлежит к свободомыслящим.
— Никак не сознается, мерзавец, — сказал он.
— Кто это? — спросил я и остановился. — Кто не сознается?
— Фон Гунтен.
Для меня это было неожиданностью.
— Вот как — конвейер?
— Полдня бьемся. Если понадобится, просидим всю ночь. Сейчас его обрабатывает Тройлер, — пояснил Хенци. — Я вышел на минутку глотнуть свежего воздуха.
— Любопытно взглянуть, что у вас там творится, — заметил я и вошел в бывший кабинет Маттеи.
13Разносчик сидел на жестком канцелярском табурете, а Тройлер придвинул себе стул к письменному столу, долго служившему Маттеи, и расселся, закинув ногу на ногу, подперев голову рукой. Он курил сигарету. Протокол вел Феллер. Мы с Хенци остановились на пороге. Разносчик сидел к нам спиной и потому не заметил нас.
— Не убивал я, господин вахмистр, — прошептал разносчик.
— Я это и не утверждаю, я только говорю, что это возможно, — возразил Тройлер. — Прав я или нет, будет видно потом. Начнем по порядку. Значит, ты удобно расположился на опушке?
— Так точно, господин вахмистр.
— И заснул?
— Совершенно верно, господин вахмистр.
— Как же так? Ты ведь собирался в Мегендорф.
— Я очень устал, господин вахмистр.
— А зачем ты выспрашивал у почтальона насчет полицейского в Мегендорфе?
— Хотел знать, что к чему, господин вахмистр.
— А для чего?
— У меня просрочен патент. Так я хотел знать, как там обстоит дело с полицией.
— Как же там обстояло дело?
— Я выяснил, что в мегендорфском участке сидит заместитель. И побоялся туда идти.
— Я тоже заместитель, — сухо заметил полицейский. — Значит, меня ты тоже боишься?
— Так точно, господин вахмистр.
— Только из-за этого ты и решил не ходить в деревню?
— Так точно, господин вахмистр.
— Неплохая версия, — похвалил Тройлер, — может, найдется еще другая, получше, а самое главное — правдивее.
— Я сказал правду, господин вахмистр.
— А не хотел ли ты выспросить у почтальона, где находится полицейский — далеко или поблизости?
Разносчик недоверчиво посмотрел на Тройлера.
— Не понимаю, господин вахмистр.
— Ну как же, — благодушно пояснил Тройлер, — тебе нужно было узнать наверняка, что в Роткельской ложбинке нет полиции. Ты ведь поджидал девочку. Так я полагаю.
Разносчик с ужасом уставился на Тройлера.
— Да я никогда ее в глаза не видел, господин вахмистр, — в отчаянии закричал он, — хоть бы и видел, все равно не мог я это сделать. Я же был не один в ложбинке. На поле работали крестьяне. Верьте мне, я не убийца!
— Я тебе верю, — умиротворяюще сказал Тройлер. — Но пойми ты, мне же надо проверить твой рассказ. Ты говорил, что, отдохнувши, собрался вернуться в Цюрих, а сам пошел в лес?
— Буря надвигалась, и я решил сократить путь, господин вахмистр, — объяснил разносчик.
— И при этом наткнулся на труп девочки?
— Да.
— И не притронулся к нему?
— Нет, господин вахмистр.
Тройлер помолчал. Я не видел лица разносчика, но чувствовал его страх. Мне было жаль его. Однако я и сам начал верить в его виновность, может быть, потому, что мне хотелось найти наконец виновного.
— Мы забрали у тебя всю одежду и дали взамен другую. Ты соображаешь, фон Гунтен, для чего мы это сделали? — спросил Тройлер.
— Понятия не имею, господин вахмистр.
— Для бензидиновой пробы. А ты знаешь, что такое бензидиновая проба?
— Нет, господин вахмистр, — растерянно пролепетал разносчик.
— Это химическая проба для обнаружения следов крови, — объяснил Тройлер со зловещей безмятежностью. — Мы обнаружили на твоей куртке следы крови Это кровь убитой девочки.
— Я… я споткнулся о труп, господин вахмистр, — простонал фон Гунтен. — Это было ужасно!
Он закрыл лицо руками.
— Ты умолчал об этом, конечно, только от страха!
— Совершенно верно, господин вахмистр.
— И хочешь, чтобы мы и тут тебе поверили?
— Я не убийца, верьте мне, господин вахмистр, — в отчаянии молил разносчик. — Позовите доктора Маттеи, он знает, что я говорю правду. Прошу вас, позовите его.
— Доктор Маттеи больше не будет заниматься этим делом. Он завтра улетает в Иорданию.
— В Иорданию? Я не знал об этом, — прошептал фон Гунтен.
Он умолк и уставился в пол. В комнате была мертвая тишина, только тикали часы и на улице изредка проезжали машины.
