Уильям Фолкнер - Солдатская награда
Он с восхищением посмотрел на нее.
– Мне всегда хотелось быть ястребом, – сказал он, – но теперь, пожалуй, мне хочется стать женщиной.
– Господи Боже, Джо! Что за фантазия!
– Ну, а теперь, раз вы уже записались в эти самые сивиллы[26], расскажите мне про этого франта, про Джонса. Ему-то определенно повезло.
– В чем повезло?
– Ну, как же! Добился чего хотел.
– Но не тех женщин, которых добивался.
– Да, не совсем. Ну, конечно, ему всех не добиться, мало ли чего он хочет. По-моему, он два раза обжегся. Но ему это ничуть не мешает. Выходит, он – счастливчик. – (Их сигареты двойной дугой упали в ручей, зашипели.) – Должно быть, нахальством тоже можно многого добиться от женщин.
– Вы хотите сказать – как и тупостью?
– Вовсе нет. Какая там тупость. Вот я действительно не могу добиться той, кого хочу, по своей тупости.
Она положила руку ему на плечо.
– Вы совсем не тупой, Джо. Но и смелости в вас нет.
– Нет есть. Разве вы можете себе представить, что я стану с кем-то считаться, если захочу чего-нибудь?
– Но я и не представляю себе, что вы можете как-то поступить, не считаясь с другими людьми, Джо.
Он обиделся и равнодушно сказал:
– Конечно, воля ваша, думайте как хотите. Знаю, я не такой смелый, как тот малый, из анекдота. Помните? Пристал к женщине на улице, а ее муж заступился, сшиб его с ног. Он встает, очищает грязь, а тут какой-то посторонний и говорит: «Господи помилуй, и часто вас так колотят?» А этот тип отвечает: «А как же, конечно, бывает, но уж зато, когда дело выгорит!..»
Видно, он считал, что ему судьба быть битым, – прибавил он с прежней насмешливой улыбкой.
Она рассмеялась. Потом сказала:
– А почему бы и вам не попробовать, Джо?
Он смотрел на нее долго, спокойно. Она смело встретила его взгляд, и, соскочив с перил, он повернулся к ней, обнял ее одной рукой.
– Что это значит, Маргарет?
Она не ответила, и он, приподняв ее, снял с перил. Она положила руки ему на плечи.
– Нет, для вас это ничего не значит, – сказал он ей тихо и чуть коснулся губами ее губ. Рука его опустилась.
– Не так, Джо.
– Как – не так? – недоуменно спросил он. В ответ она притянула его к себе и поцеловала, медленно и жарко. Но они уже поняли, что, несмотря на все, они друг другу чужие. Он поторопился прервать неловкое молчание: – Значит ли это, что вы согласны?
– Нет, Джо, не могу! – ответила она спокойно, не отводя его рук.
– Но почему, Маргарет? Вы никогда не говорили мне – почему?
Он видел ее молчаливый профиль на прошитой закатом листве.
– Если бы я так хорошо к вам не относилась, я бы не стала объяснять. Но у вас такая фамилия, Джо. Не могу я выйти замуж за человека по фамилии Гиллиген.
Он обиделся всерьез.
– Извините, – тупо сказал он. Она прижалась щекой к его щеке. На вершине холма стволы деревьев стояли, как решетка у камина, за ними медленно дотлевали угли заката. – Фамилию и переменить можно, – сказал он. В вечерней тишине послышался долгий гудок. – Ваш поезд подходит, – сказал он.
Она слегка отклонилась от него, чтобы разглядеть его лицо.
– Джо, простите меня. Я пошутила…
– Ладно, ладно, – перебил он и с неловкой лаской погладил ее по плечу.
– Пойдемте, пора!
Паровоз, чернея, показался за поворотом, увенчанный дымом, низкорослый, зловещий, словно рыцарь в перистом шлеме, становясь все больше, но как будто не двигаясь. И все же он двигался, с грохотом ворвался на станцию в назначенное время, и крошечный вершитель его судеб показался в окошке, как жалкий придаток, весь грязный, в больших очках. Поезд, гремя, остановился, на перрон высыпали носильщики в белых куртках.
Она снова обняла его, к удовольствию всех зевак.
– Джо, я вправду пошутила. Но разве вы не понимаете? Я два раза была замужем – и оба раза случилось несчастье. У меня просто духу не хватит еще раз рисковать. Но если бы я только посмела выйти замуж, то, конечно, за вас – и вы это знаете. Поцелуйте меня, Джо! – (Он выполнил ее просьбу.) – Храни вас Бог, милый. Если бы я за вас вышла, вы бы умерли через год, Джо. Все мои мужья умирают, вы же знаете.
– Я бы рискнул, – сказал он.
– А я нет. Слишком я молода, чтобы хоронить трех мужей.
С поезда сходили пассажиры, проходили мимо, другие садились в вагоны. Над всем, как обязательный аккомпанемент, звучали голоса зазывавших публику шоферов.
– Джо, неужели вам действительно так грустно, что я уезжаю? – (Он в недоумении посмотрел на нее.) – Джо! – воскликнула она, и тут мимо них прошла группа людей.
Это были мистер Джордж Фарр с супругой. Они увидели несчастное лицо Сесили, когда она, такая грациозная и хрупкая, со слезами растаяла в объятиях отца. А за ней стоял мистер Джордж Фарр, мрачный, как туча: его не желали замечать.
– Что я вам говорила? – сказала миссис Мэгон, сжимая руку Гиллигена.
– Да, вы были правы, – ответил он, поглощенный своим горем. – Ну и медовый месяц выпал бедняге!
Вновь прибывшие ушли за вокзал, и она снова посмотрела на Гиллигена.
– Поедем со мной, Джо!
– Венчаться? – спросил он с воскресающей надеждой.
– Нет, вот так, как есть. Тогда, если надоест, можно будет просто пожелать друг другу счастья и разойтись. – (Он с ужасом посмотрел на нее.) – Черт побери вашу пресвитерианскую добродетель, Джо! Теперь вы будете думать, что я распутная женщина.
– Нет, мэм, не буду. Но так поступить я не могу!
– Почему?
– Не знаю. Не могу – и все…
– Но какая же разница?
– Да никакой, если б мне нужно было только ваше тело. А мне… а мне нужно…
– Что вам нужно, Джо?
– О черт… Пошли, пора садиться.
– Значит, едете со мной?
– Вы отлично знаете, что нет. Вы же знали, что этого не будет, когда говорили.
Он поднял ее чемоданы. Но тут же носильщик ловко отнял их, и он только проводил ее в вагон. Она села на зеленый бархатный диванчик, и он, неловко сняв шляпу, протянул ей руку:
– Что ж, прощайте!
Ее лицо, бледное, спокойное, под маленькой, черной с белым, шапочкой, безукоризненный воротничок платья… Она не посмотрела на протянутую руку.
– Взгляните на меня, Джо. Разве я когда-нибудь лгала вам?
– Нет, – признал он.
– Неужели вы не видите, что я и сейчас не лгу? Я сказала правду. Садитесь.
– Нет, нет. Так я не могу. И вы знаете, что не могу.
– Да, знаю. Значит, и соблазнить вас мне не удалось, Джо. Простите меня. Хотелось сделать вас счастливым хоть на короткое время, если только я смогла бы. Но, наверно, не судьба!
Она подняла к нему лицо, он поцеловал ее.
– Прощайте!
– Прощайте, Джо!
«А почему бы и нет? – подумал он, когда под ногами хрустнул гравий. – Почему бы не добиться ее хотя бы так? Будет время ее уговорить, может быть, даже прежде, чем мы доедем до Атланты». Он повернул, вскочил в вагон. Времени оставалось мало, и, увидев, что ее место пустует, он побежал по вагону, все больше волнуясь. Но в соседнем вагоне ее тоже не было.
«Забыл я, что ли, в каком она вагоне?» – подумал он. Нет, вот тут он ее и оставил: вон, против окна, все еще стоит, не двигаясь, тот негритянский мальчик. Он побежал назад, к ее месту. Да, вот и ее чемоданы. Он пробежал, натыкаясь на пассажиров, по всему поезду. Ее нигде не было.
«Значит, передумала, пошла меня искать», – подумал он, измученный напрасными поисками. Он открыл двери с площадки и соскочил, когда поезд уже тронулся. Не обращая внимания на глазеющих зевак, он помчался в зал ожидания. Там было пусто, на платформе тоже ее не было, и в отчаянии он побежал к набиравшему скорость поезду.
«Она же там!» – с яростью подумал он, кляня себя за то, что не подождал в вагоне, пока она вернется. Поезд уже шел слишком быстро, все двери на площадках были заперты. Плавно прошел последний вагон, и на задней площадке он увидел ее – она вышла туда, чтобы еще раз увидеть его, а он и не подумал искать ее там!
– Маргарет! – крикнул он вслед надменному стальному чудищу и побежал по рельсам, тщетно пытаясь догнать поезд, видя, как он спокойно удаляется. -
Маргарет! – крикнул он опять, протягивая к ней руки, под шумное одобрение зевак.
– Наддай, наддай, мистер! – посоветовал чей-то голос.
– Ставлю десять против одного, что поезд обгонит! – сказал второй, но пари никто не принял.
Наконец он остановился, плача настоящими слезами от гнева и отчаяния, видя, как ее фигура, в прямом черном платье, с белым воротничком и манжетами, становится все меньше и меньше, удаляясь вместе с поездом, который насмешливо свистнул на прощание и, словно в издевку, выпустил струю пара, уходя по двойной дорожке рельсов вон из его жизни.
Наконец он перешел рельсы под прямым углом и перелез через проволочную ограду прямо в лесок, где весна, загрустив о лете, нежно клонилась к ночи, хотя лето еще не пришло за ней.
6
Глубоко в чаще, где медленно таял вечер, малиновка пропела четыре нотки, текучие, изменчивые. «Как ее рот», – подумал он, чувствуя, что жаркая боль остывает в нем вместе с остывающим закатом. Неширокий ручей деловито бормотал что-то, похожее на заклинание; побеги молодой ольхи, выстроившись в ряд, гляделись в него, как Нарцисс. Спугнутая малиновка робким коричневым комочком порхнула глубже в чащу и снова запела. Вокруг его головы кружились москиты, он их не отгонял: ему словно становилось легче от их острых укусов. Как-то отвлекает мысли.
