Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 2
Высказавшись такимъ образомъ, чувствительный маленькій человѣчекъ осушилъ свои слезы, а Белла, обвившись руками вокругъ его шеи, нѣжно расцѣловала его среди улицы и съ увлеченіемъ стала говорить ему о томъ, что онъ лучшій изъ отцовъ и лучшій изъ друзей, и что она въ день своей свадьбы станетъ передъ нимъ на колѣни и будетъ просить у него прощенія за то, что всегда его мучила и мало цѣнила его терпѣливое, сострадательное, горячее юное сердце.
При каждомъ изъ этихъ прилагательныхъ она учащала свои поцѣлуи и кончила тѣмъ, что сбила съ него шляпу, а когда ее подхватило вѣтромъ и папа побѣжалъ ее догонять, — громко расхохоталась.
Когда же наконецъ онъ поймалъ свою шляпу и перевелъ немного духъ, и когда послѣ этого они пошли дальше, онъ ее спросилъ:
— Ну, а что же нумеръ четвертый?
Белла вдругъ перестала смѣяться и измѣнилась въ лицѣ.
— Я думаю, не лучше ли будетъ не говорить пока о нумерѣ четвертомъ, — сказала она. — Буду надѣяться, что, можетъ быть, я ошибаюсь,
Происшедшая въ ней перемѣна раззадорила любопытство Херувимчика, и онъ тихонько переспросилъ:
— Ошибаешься, милочка? Въ чемъ ошибаешься? Я что-то не пойму.
Белла задумчиво ноглядѣла на него и покачала головой.
— А между тѣмъ я знаю, что это такъ, папа. Слишкомъ хорошо знаю.
— Душечка моя, ты меня не на шутку тревожишь, — сказалъ папа. — Ужъ не отказала ли ты еще кому-нибудь?
— Нѣтъ, папа.
— Никому? — переспросилъ онъ, опять, многозначительно приподнимая брови.
— Никому, папа.
— А нѣтъ ли еще кого-нибудь, кто хотѣлъ бы попытать счастья, если бъ ты позволила ему, моя милочка?
— Никого, насколько мнѣ извѣстно, папа.
— Такъ-таки и нѣтъ никого, кто былъ бы не прочь попытать счастья, если бъ ты позволила? — повторилъ свой вопросъ Херувимчикъ, прибѣгая къ послѣднему средству.
— Разумѣется, нѣтъ, — сказала твердо Белла, встряхнувъ его еще раза два.
— Разумѣется, нѣтъ, — согласился онъ. — Милая моя дочурка, я боюсь, что всю ночь не засну, если ты мнѣ не скажешь нумера четвертаго.
— Ахъ, папа, ничего нѣтъ хорошаго въ нумерѣ четвертомъ. Нумеръ четвертый очень меня огорчаетъ, мнѣ даже не хочется вѣрить ему. Я всячески старалась не замѣчать, и мнѣ больно говорить объ этомъ даже съ вами… Дѣло въ томъ, что мистера Боффина портитъ богатство: онъ мѣняется къ худшему съ каждымъ днемъ.
— О, Белла, я надѣюсь, что нѣтъ! Я увѣренъ, что нѣтъ.
— Я тоже надѣялась, тоже старалась не вѣрить себѣ, но это такъ, папа: онъ съ каждымъ днемъ становится хуже и хуже. Не ко мнѣ — со мной онъ всегда одинаковъ, — но ко всѣмъ остальнымъ. Онъ подозрителенъ, капризенъ, жестокъ, несправедливъ. И мнѣ кажется, это все усиливается въ немъ. Если когда-нибудь удача губила человѣка, такъ это случилось съ нимъ. И все-таки подумайте, папа, какъ несокрушима власть денегъ! Я вижу теперь эту власть, презираю ее, боюсь ея, и не увѣрена, что деньги не сдѣлаютъ со мной того же. И несмотря ни на что деньги занимаютъ всѣ мои помыслы, всѣ мечты, и вся моя жизнь, когда я себѣ ее представляю, состоитъ изъ денегъ, денегъ, однихъ только денегъ и всего того, что деньги могутъ дать.
V
Золотой мусорщикъ попадаетъ въ дурную компанію
Ошибался ли на этотъ разъ быстрый и наблюдательный умъ Беллы Вильферъ или золотой мусорщикъ дѣйствительно попалъ въ пробирную печь житейскаго искуса и выходилъ изъ нея выжигой. Терпѣніе, читатель: худая молва быстро разносится, и скоро мы все узнаемъ.
Въ тотъ самый вечеръ, когда Белла вернулась домой, отпраздновавъ въ родительскомъ домѣ годовщину счастливаго дня, случилось нѣчто такое, что заставило ее еще больше насторожиться въ ея наблюденіяхъ. Въ домѣ Боффиновъ была комната, извѣстная какъ комната мистера Боффина. Не блиставшая такой пышностью, какъ все прочее въ этомъ домѣ, она была зато гораздо уютнѣе другихъ апартаментовъ: въ ней царилъ духъ домашняго очага, который былъ загнанъ въ этотъ уголокъ обойнымъ и декоративнымъ деспотизмомъ, неумолимо отворачивавшимъ лицо свое отъ всѣхъ моленій о пощадѣ, съ какими обращался къ нему мистеръ Боффинъ, пытаясь отстоять другія комнаты. Комната мистера Боффина, несмотря на свое скромное положеніе (окна ея выходили на бывшій уголъ Сайлеса Вегга) и на отсутствіе въ ней атласа, бархата и позолоты, занимала въ домѣ прочное мѣсто, въ родѣ того, какъ туфли и халатъ. Всякій разъ, когда семья хотѣла провести особенно пріятный вечерокъ у камина, она непремѣнно, какъ бы по непреложному, разъ навсегда установленному правилу, собиралась въ комнатѣ мистера Боффина.
Когда Белла вернулась домой, ей доложили, что мистеръ и мистрисъ Боффинъ сидятъ въ этой комнатѣ. Направившись прямо туда, она застала тамъ и секретаря, явившагося, очевидно, по дѣлу, такъ какъ онъ стоялъ съ какими-то бумагами въ рукахъ у стола, на которомъ горѣли свѣчи подъ абажуромъ и за которымъ сидѣлъ мистеръ Боффинъ, откинувшись на спинку мягкаго кресла.
— Вы заняты, сэръ? — спросила Белла, въ нерѣшимости остановившись въ дверяхъ.
— Нѣтъ, нѣтъ, моя милая. Вы свой человѣкъ. Вы у насъ не гостья. Входите, входите. Вотъ и старушка наша на своемъ всегдашнемъ мѣстечкѣ.
Мистрисъ Боффинъ поспѣшила подкрѣпить эти слова привѣтливымъ кивкомъ и улыбкой, и Белла, захвативъ свою книгу, подсѣла къ камину за рабочій столикъ хозяйки. Мистеръ Боффинъ сидѣлъ въ противоположномъ углу.
— Ну, Роксмитъ, — заговорилъ онъ, такъ громко стукнувъ по столу рукой, дабы привлечь вниманіе секретаря, что Белла, перевертывавшая листы своей книги, вздрогнула и обернулась къ нему, — ну, Роксмитъ, на чемъ бишь мы остановились?
— Вы говорили, сэръ, — отвѣчалъ секретарь съ замѣтной неохотой, оглянувшись на остальную компанію, — вы говорили, что находите своевременнымъ назначить мнѣ окладъ.
— Не считайте для себя унизительнымъ сказать просто «жалованье», милый мой, — жестко поправилъ его мистеръ Боффинъ. — Я никогда не говорилъ ни о какомъ своемъ «окладѣ», когда былъ въ услуженіи, чоргь возьми!
— … Назначить мнѣ жалованье, — поправился секретарь.
— Роксмитъ, вы не горды, я надѣюсь? — спросилъ мистеръ Боффинъ искоса взглянувъ на него.
— Надѣюсь, сэръ, что нѣтъ.
— Я по крайней мѣрѣ не зналъ гордости, когда я былъ бѣденъ, — продолжалъ мистеръ Боффинъ. — Гордость не вяжется съ бѣдностью — помните это. Да и можетъ ли иначе быть? Дѣло ясно, какъ день: бѣдняку нечѣмъ гордиться. Это было бы чистѣйшей безсмыслицей.
Съ немного удивленнымъ взглядомъ и съ легкимъ наклоненіемъ головы секретарь беззвучно, однѣми губами, повторилъ: «безсмыслицей», видимо, соглашаясь.
— Итакъ, значитъ, потолкуемъ насчетъ вашего жалованья, — сказалъ мистеръ Боффинъ. — Садитесь.
Секретарь сѣлъ.
— Отчего вы раньше не сѣли? — спросилъ недовѣрчиво мистеръ Боффинъ. — Надѣюсь, не изъ гордости?.. Ну-съ, такъ возвратимся къ жалованью. Я все обдумалъ и назначаю вамъ двѣсти фунтовъ въ годъ. Достаточно? Какъ вы находите?
— Благодарю, это хорошая плата.
— Да, это, знаете ли, даже больше, чѣмъ достаточно, Роксмитъ, — продолжалъ свой торгъ мистеръ Боффинъ, — и я вамъ скажу, почему. Человѣкъ со средствами, какъ я, долженъ сообразоваться съ рыночными цѣнами. Прежде я какъ-то не думалъ объ этомъ, но потомъ, познакомившись ближе съ другими богатыми людьми, я понялъ, какія у нихъ бываютъ обязанности. Я не вправѣ повышать рыночныя цѣны, потому что можетъ случиться, что я и самъ останусь безъ средствъ. Овца на рынкѣ стоитъ столько-то, и я долженъ давать за нее именно столько, а не больше. Секретарь на рынкѣ стоить столько-то, и я не вправѣ дать за него больше. Впрочемъ съ вами я не намѣренъ скупиться.
— Вы очень добры, мистеръ Боффинъ, — выговорилъ съ усиліемъ секретарь.
— Итакъ, мы скажемъ — двѣсти фунтовъ въ годъ, — сказалъ мистеръ Боффинъ. — Вопросъ о жалованьѣ, стало быть, порѣшенъ. Но я хочу, чтобы потомъ ужъ не было недоразумѣній, чтобы вамъ было ясно, за что я плачу вамъ двѣсти фунтовъ въ годъ. Когда я покупаю овцу, я ее покупаю совсѣмъ, точно такъ же, когда я покупаю секретаря, я его покупаю совсѣмъ.
— То есть вы покупаете все мое время, не такъ ли?
— Совершенно такъ. То есть, видите ли, — прибавилъ мистеръ Боффинъ, — это, конечно, не значитъ, что я хочу отнять у васъ буквально все ваше время. Часокъ-другой вы всегда можетъ выбрать на чтеніе книжекъ, если у васъ нѣтъ ничего лучшаго въ виду, хотя, мнѣ кажется, вы всегда могли бы придумать для себя болѣе полезное занятіе. Я хотѣлъ только сказать, что вы должны всегда быть при мнѣ. Я желаю имѣть васъ дома въ готовности на всякій часъ дня, и потому надѣюсь, что между вашимъ утреннимъ чаемъ и ужиномъ я всегда найду васъ у себя подъ рукой.
Секретарь поклонился.
— Въ былое время, когда я самъ состоялъ въ услуженіи, — продолжалъ мистеръ Боффинъ, — я не могъ шататься, какъ и куда мнѣ заблагоразсудится, поэтому и вамъ незачѣмъ шататься. За послѣднее время вы, правду сказать, взяли эту привычку, но это, можетъ быть, оттого, что между нами еще не было формальнаго договора. А потому заключимте теперь формальный договоръ: если вамъ понадобится отлучиться, — спроситесь.
