Френсис Фицджеральд - Больше чем просто дом (сборник)
— Ах, Бопс, как я была слепа! — патетически возгласила леди Капс-Кар. — И так день за днем, день за днем. Я прилетела сюда из Канн, рассчитывая побыть всего денек, но встретила Рейфа и еще кое-каких знакомых американцев и задержалась на две недели, а теперь мой билет на Мальту уже недействителен. Останься, спаси меня! Ах, Бопс! Бопс! Бопс!
Маркиз Кинкэллоу усталым взором обводил бар.
— А это кто там? — спросил он. — Вон та хорошенькая еврейка? И что это с ней за ферт?
— Американка, — бросила наследница сотен пэров. — А этот тип — какой-то мошенник, однако, похоже, тертый калач; близкий друг Шенци из Вены. Я вчера до пяти утра проиграла с ним здесь в баре в «девятку», и он задолжал мне тысячу швейцарских франков.
— Нужно бы перекинуться словечком с этой куклой, — сказал Бопс через двадцать минут. — Устрой мне это, Рейф, будь другом.
Ральф Берри был знаком с мисс Шварц, и поскольку как раз представилась возможность к ней подойти, он послушно встал. Возможность представилась в лице швейцара, попросившего графа Боровки пройти в кабинет управляющего; Рейф опередил двух или трех молодых людей, которые тоже устремились к Фифи.
— Маркиз Кинкэллоу мечтает с вами познакомиться. Можно пригласить вас за наш столик?
Фифи бросила взгляд на другой конец зала, слегка наморщив свой дивный лобик. Что-то подсказывало ей, что приключений на этот вечер и так достаточно. Леди Капс-Кар никогда с ней не заговаривала; Фифи полагала, что та, видимо, завидует ее нарядам.
— А может, вы попросите его подойти сюда?
Через минуту Бопс уже сидел рядом с Фифи с легчайшим налетом снисходительности на лице. Тут он ничего не мог с собой поделать; собственно, он постоянно пытался это преодолеть, но налет появлялся сам собой, стоило ему заговорить с американцем. «Для меня это просто слишком, — казалось, говорил он. — Сравните мою уверенность в себе с вашей нерешительностью, мою искушенность с вашей наивностью; и ведь надо же — весь мир почему-то оказался в вашей власти». В последующие годы он стал замечать, что тон его, при отсутствии жесткого самоконтроля, начинает выражать испепеляющее презрение.
Фифи глядела на него сияющими глазами и рассказывала о своем блестящем будущем.
— Отсюда я поеду в Париж, — заявила она, будто возвещая о падении Рима. — Может быть, поучусь в Сорбонне. А может быть, выйду замуж; трудно сказать заранее. Мне всего восемнадцать. У меня на именинном торте сегодня горело восемнадцать свечей. Жаль, что вас не было… А еще мне делают такие заманчивые предложения стать актрисой, вот только об актрисах всегда распускают жуткие сплетни…
— А чем вы сегодня собираетесь заняться? — спросил Бопс.
— Ну, попозже придет еще целая куча молодых людей. Вы оставайтесь, повеселитесь с нами.
— А я думал, мы чем-нибудь займемся вместе. Завтра я уезжаю в Милан.
На другом конце зала леди Капс-Кар терзалась из-за того, что ее покинули.
«Да, конечно, — рассуждала она про себя, — приятель есть приятель и дружба есть дружба, но некоторых вещей просто нельзя себе позволять. В жизни не видела Бопса в таком ужасном состоянии».
И она уставилась на собеседников в другом конце зала.
— Поехали со мной в Милан, — продолжал маркиз. — Поехали в Тибет или в Индостан. Посмотрим, как коронуют короля Эфиопии. Или, по крайней мере, прокатимся сегодня вместе.
— У меня тут слишком много гостей. Кроме того, я никогда не катаюсь с людьми в первый же вечер знакомства. А еще я вроде как помолвлена. С венгерским графом. Он придет в ярость и, возможно, вызовет вас на дуэль.
Миссис Шварц, с извиняющимся выражением на лице, подошла к Фифи с другого конца зала.
— Джон пропал, — сообщила она. — Опять за старое.
Фифи досадливо фыркнула:
— Он дал мне слово чести, что никуда не поедет.
— А таки поехал. Я заглянула к нему в комнату, шляпы на месте нет. Все из-за этого шампанского за ужином. — Она повернулась к маркизу: — Джон у нас не злой мальчик, просто очень, очень податливый.
— Видимо, придется ехать за ним, — обреченно произнесла Фифи.
— Мне очень жаль портить тебе праздник, но я просто не знаю, что еще придумать. Может, этот джентльмен съездит с тобой? Видите ли, управиться с Джоном может одна только Фифи. Отец-то его умер, а без мужчины поди воспитай мальчишку.
— Согласен, — сказал Бопс.
— Вы меня отвезете? — спросила Фифи. — Это тут недалеко, в одно кафе.
Он немедленно согласился. Они вышли в сентябрьский вечер; ее аромат просачивался сквозь горностаевую накидку, и она продолжала:
— К нему привязалась какая-то русская; называет себя графиней, а из мехов у нее одна чернобурка, которую она надевает со всем. Брату моему всего девятнадцать, и стоит ему выпить пару бокалов шампанского, он сразу же говорит, что женится на ней, а маму это нервирует.
Бопс нетерпеливо обвил рукой ее плечи, и автомобиль двинулся к городу вверх по склону холма.
Через пятнадцать минут машина остановилась в нескольких кварталах от упомянутого кафе, и Фифи вылезла. Лицо маркиза теперь украшала длинная извилистая царапина, оставленная ногтем: она змеилась по щеке, пунктиром пересекала нос и заканчивалась целой россыпью отметин на нижней челюсти.
— Не люблю я таких дурачеств, — пояснила Фифи. — Можете не ждать. Мы возьмем такси.
— Стой! — яростно выкрикнул маркиз. — Чтобы я терпел такое от какой-то безродной выскочки? Говорили же мне, что над тобой весь отель потешается, — теперь я понял почему!
Фифи стремительно зашагала по улице к кафе; помедлила у двери, пока не разглядела брата. Он был точной копией Фифи, правда, в нем не чувствовалось ее обволакивающего тепла; в данный момент он сидел за столом с хрупкой изгнанницей с Кавказа и двумя сербскими прилипалами. Фифи дождалась, пока в душе всколыхнется гнев и придаст ей властности; потом пересекла танцплощадку; в сверкающем черном платье она была видна издалека, как грозовая туча.
— Меня за тобой мама послала, Джон. Иди за пальто.
— Да что ей приспичило? — осведомился он, глядя на сестру затуманенным взором.
— Мама велит тебе ехать домой.
Он неохотно поднялся. Оба серба тоже поднялись, а графиня не шелохнулась; ее глаза, глубоко спрятанные за монгольскими скулами, вперились в лицо Фифи; голова откинулась на чернобурку, на которую, как было известно Фифи, были потрачены карманные деньги брата за последний месяц. Джон Шварц стоял покачиваясь, и тут оркестр грянул «Ich bin von Kopf bis Fuss».[56] Фифи шагнула к охваченному переполохом столику, вынырнула обратно, держа брата за руку, и препроводила его в гардероб, а оттуда — к стоянке такси.
Было поздно, праздник завершился, прошел ее день рождения; пока они ехали обратно в отель — Джон привалился к ее плечу, — на Фифи вдруг накатила тоска. Здоровье у нее было крепкое, и она редко испытывала тревогу, а помимо того, Шварцы слишком давно жили в гостиницах, поэтому Фифи чувствовала себя как дома в «Отель де труа монд» — но в этот вечер все внезапно пошло не так. Бывает ведь, что вечера заканчиваются на праздничной ноте, вместо того чтобы зыбко растаять в баре? Каждый вечер после десяти ей мерещилось, что она единственное существо из плоти и крови, затесавшееся в колонию призраков, что ее окружают бесплотные фигуры, которые отступают во тьму, стоит ей протянуть руку.
Швейцар помог ей довести брата до лифта. Шагнув внутрь, Фифи обнаружила — слишком поздно, — что там уже находятся две пассажирки. Прежде чем она успела вытащить Джона обратно, они сами выскочили наружу, стараясь не задеть ее, будто боялись заразиться. Фифи услышала, как миссис Тейлор воскликнула: «Боже всемогущий!», а мисс Говард: «Какая мерзость!» Лифт двинулся вверх. Фифи старалась не дышать, пока он не остановился на их этаже.
Видимо, впечатления от этой последней встречи и заставили ее немного постоять совсем тихо в дверях неосвещенных апартаментов. И тут она ощутила, что в темноте перед ней находится кто-то еще, и даже когда брат ринулся вперед и рухнул на диван, она все еще вслушивалась.
— Мама! — позвала она, но ответа не дождалась; лишь какой-то звук, даже тише, чем шорох, будто ботинком по паркету.
Через несколько минут, когда вошла ее мать, они вызвали лакея и вместе обошли все комнаты, но там никого не оказалось. А потом они стояли рядом у открытой двери на балкон и смотрели на озеро — на французском берегу яркой гроздью сиял Эвиан, на горных вершинах лежали шапки снега.
— Мне кажется, довольно нам уже тут жить, — вдруг сказала миссис Шварц. — Я подумываю этой осенью увезти Джона обратно в Штаты.
Фифи опешила:
— А я думала, что мы с Джоном будем учиться в Сорбонне, в Париже…
— Как я могу оставить его в Париже? И как я могу оставить тебя тут одну?
![Фрэнсис Фицджеральд - Три часа между рейсами [сборник рассказов]](/uploads/posts/books/136955/136955.jpg)
