Токутоми Рока - Куросиво
Так что же, снять шлем и сдаться на милость победителей, на милость Тёсю и Сацума?
Ни в коем случае! Борьба только теперь начинается! Правительство Мэйдзи и он, Сабуро Хигаси, не могут существовать под одним солнцем. Именно теперь, когда он в полной мере изведал силу врага, ненависть к правительству с новой силой разгорелась в его душе.
«Выступите против нас, опираясь на реальную силу, и мы в любой момент уступим вам власть! – В ушах старого Хигаси до сих пор металлическим звоном звучали высокомерные слова Фудзисава, брошенные ему, словно перчатка: – В моих руках полиция, государственная казна, армия – шесть бригад! Я в любой момент готов к вашим услугам!..»
Негодяй, ты бросаешь мне вызов? Пустое бахвальство труса! Ты презирал противника, видя в нем только беспомощного деревенского старика, ты хотел оглушить меня пышными фразами, разыгрывал спектакль!..
Твой вызов принят, можешь не сомневаться! Рано или поздно грянет бой, в котором решатся судьбы страны.
Но время рогожных знамен и бамбуковых копий давно миновало. Тем более непригодны в наши дни коварные уловки Цзин-Кэ![179] Предстоящие бои будут нелегкими.
И старый Хигаси написал письмо сыну, призывая его учиться прилежней.
4
Сусуму, единственному сыну, на которого старик Хигаси возлагал свои надежды, как на грядущую силу, исполнилось нынче восемнадцать лет.
Тринадцати лет он уехал в Англию и провел там пять лет. За все это время родители видели сына только на фотографии, но переписка между отцом и сыном не прекращалась, и отношения между ними были более близкие, чем это обычно бывает. Мать постоянно жаловалась, что мальчик пишет очень холодные письма, что у него ужасный характер, что он совершенно бесчувственный и совсем на нее не похож. Но отец с тайной радостью читал письма сына, написанные европейским пером на европейской бумаге, хотя с точки зрения каллиграфии иероглифы, начертанные беглым почерком, оставляли желать много лучшего, да и в стиле нередко встречались шероховатости (не удивительно, ведь мальчик столько лет прожил среди иностранцев!). Хигаси радовало, что мысли, которые излагал сын, отличались гораздо большей зрелостью и глубиной, чем можно было ожидать от мальчика его лет, что в письмах сына подчас сквозит эрудиция, ставившая иной раз в тупик и самого отца. В своих ответных письмах старик охотнее сообщал сыну о политических событиях, чем о семейных делах, и хотя, случалось, забывал о традиционных приветствиях по случаю наступления зимы или лета, но никогда не упускал случая сообщить Сусуму о последних новостях общественной жизни и выразить ему свое мнение по этому поведу.
Вскоре после того, как старый Хигаси одиноко покинул столицу и вернулся в деревню со своей плетеной корзинкой, от Сусуму пришло письмо. Сын писал, что японский посол в Англии предложил ему перейти на казенный кошт, но он, Сусуму, отверг это предложение, так как оно ему очень не по душе. Зато по совету и по рекомендации одного знакомого он начал в свободнее от занятий время писать статьи для одной токийской газеты. А вскоре на имя старого Хигаси пришел и экземпляр этой газеты – издатель был граф Цутия – со статьей Сусуму и одновременно письмо за подписью некоего Сато.
Статья называлась «Пересмотр договоров и общественное мнение Англии». В ней приводились выдержки из «Таймса» и других английских газет, но самым главным в ней были собственные мысли автора. В целом статья больше напоминала не информационную заметку, а серьезный обзор, в котором излагались суждения автора относительно проблемы пересмотра договоров. Старый Хигаси прослезился при виде этой газеты. Давно ли, кажется, мальчик прибежал домой, удрав от дяди из Токио, а теперь поглядите, какие статьи уже выходят из-под его кисти!
В письме редактора Сато говорилось о Сусуму. Сато писал, что поистине «молодежь скоро заткнет нас, стариков, за пояс», просил без стеснения обратиться к нему в случае, если нужно будет сделать что-нибудь для Сусуму, упоминал также, что слышал о почтенном Хигаси от виконта Угаи и питает к нему величайшее уважение, и так далее, и тому подобное…
Старый Хигаси горько усмехнулся.
По правде сказать, он совсем не стремился принять участие в партии Минканто. Он не видел большой разницы между Фудзисава, Киносита и их приспешниками, с одной стороны, и Оида, Цутия, Муто и иже с ними – с другой. Различие состояло разве лишь в том, что первые находятся у власти и безнаказанно творят свой произвол, а вторые до поры до времени ютятся на задворках и изо всех сил стараются оттеснить первых. И нет никакого сомнения в том, что, как только они добьются своего, весь их задор исчезнет без следа. «Вся эта оппозиция – что соломенный факел: мгновенно вспыхивает и тотчас же обращается в пепел…» – насмешливо говаривал старый Хигаси. Вот почему в свое время он не согласился поставить свою подпись под петицией о скорейшем созыве парламента, а также не заразился страстью к образованию новых политических партий. И хотя в минувшие десять лет жизни страны произошло немало драматических инцидентов, достойных занесения в анналы истории, старый Хигаси всегда занимал по отношению к ним позицию безучастного наблюдателя.
Но теперь он заколебался. Запереться в деревне, проклинать в душе клановую клику и, обмахиваясь веером, втихомолку метать громы и молнии в адрес правительства… Что ж, пусть такова его доля, но когда Сусуму вернется и окунется в мир политической жизни, – у старого Хигаси не было ни малейших сомнений относительно будущего поприща сына, – ему будет очень трудно, вернее почти невозможно, действовать в одиночку. Клановая клика слишком сильна, чтобы ее мог одолеть одиночный всадник, даже самый отважный. Сусуму понадобятся друзья, единомышленники, ему придется прибегнуть к разным методам борьбы, использовать все возможности. Даже если в будущем он сумеет создать армию и стать ее вожаком, то на первых порах мальчику необходима какая-то опора, и об этой опоре уже сейчас следует позаботиться. К какому же лагерю лучше всего примкнуть Сусуму – молодому бойцу, выезжающему на битву со своим конем и вооружением?
Граф Оида? Старый Хигаси не слишком жаловал этого человека. В душе он всегда считал его демагогом и большим негодяем. Граф Муто? Воплощение непостоянства, он руководствуется только требованиями момента. Старый Хигаси до сих пор не мог простить ему то, что произошло в замке Нидзё.[180] Он сердился на полную безответственность графа во время этого инцидента. Граф Цутия? Он происходит из того же сословия, из того же клана, что и Муто, и во время реставрации Мэйдзи тоже доставил немало огорчений своим старым друзьям, но хотя умным и волевым человеком его, пожалуй, не назовешь, зато он отличается честностью, искренностью. И сторонники его такие же – энтузиазма у них хоть отбавляй, а знаний и опыта не хватает. Если Сусуму войдет в их среду, то с его ученостью выделиться среди них для мальчика будет проще простого. То обстоятельство, что Сусуму случайно завязал связи с газетой графа; Цутия, на поверку оказалось вовсе не так уж странно, и удаче этой вовсе нечего удивляться…
Таковы были соображения, в силу которых старый Хигаси ответил редактору Сато вежливым письмом, в котором выражал благодарность за внимание. Письмо это послужило началом переписки. Редактор Сато выслушивал «одинокие признания деревенского старца», как он называл письма старого Хигаси, а тот в свою очередь узнавал из писем столичного журналиста о многих событиях в политическом мире, о которых ничего не сообщают в газетах.
В политической жизни перемены происходят с па-истине удивительной быстротой. Весной, когда старый Хигаси приезжал в Токио, крепость правительства Мэйдзи казалась совершенно неприступной, она была непоколебимой, словно вросла в землю, ни единый камушек в ее стенах нельзя было сдвинуть с места. Казалось, власть Тёсю и Сацума будет процветать вечно. И старый Хигаси, уверившись, что ему так и не суждено при жизни увидеть падение этой крепости, с отчаянием в душе вернулся домой. Но вот не прошло и трех месяцев, и грозные подземные силы – борьба вокруг пересмотра договоров – проделали брешь в этой неприступной твердыне, и теперь в ней оказалось уязвимое место. Старый Хигаси, до сих пор следивший за деятельностью оппозиции холодным взором, уверенный, что все их усилия обречены на провал, был поражен. Что же это – слабая партия Минканто, оказывается, сильна, а правительство, казавшееся таким могучим, на поверку, выходит, бессильно? Атакующие, кольцом окружив крепость, открыли ураганный огонь, грохотали барабаны, зовущие на штурм, звонили колокола, слышались воинственные клики… Старый Хигаси, отделенный от событий горным хребтом, прислушивался к грозному грохоту битвы, и сердце его билось сильнее.
«Прекратить пересмотр! Отставку всем нынешним министрам!» – клич нападающих, воодушевленных близкой победой, был подобен реву бушующего океана. Изумлению старого Хигаси не было границ. На радостях он нарушил запрет врачей и выпил целых три чарки сакэ. Если так пойдет дальше, не надо будет ждать наступления тысяча восемьсот девяностого года. Возможно, падение клановой клики наступит быстрее, чем он предполагал. «В будущем месяце состоится общеяпонское совещание всех мужей доброй воли… что, если бы вам тоже приехать в Токио? Вас ждут все наши во главе с Цутия…» – писал старому Хигаси редактор Сато, и письмо его, казалось, было пропитано запахом порохового дыма.
