Михаил Загоскин - Брынский лес
— Дурак!.. Да разве жена какого-нибудь стрельца может быть дочерью Кириллы Андреевича… Ступай!.. Вон он сердечный, — продолжал боярин, подойдя к окну. — Видно, сердце в нем не чует, что родная дочь его у меня в доме?.. Не поехал бы он шажком!.. И что это я так заторопился?.. Венчай да венчай!.. Вот и повенчали! Эх, Юрий Максимович! не кривить бы тебе душою, не выдавать бы замуж дочери без отцовского благословения! Так нет! дай-ка я путем насолю этому сквернавцу Токмачеву!.. Ан вот тебя лукавый-то и попутал!.. А какая была бы радость!.. Какое веселье!.. Уж то-то был бы для тебя гостинец, друг сердечный!.. Ты ко мне в двери, а родная-то твоя — твоя Сонюшка к тебе на шею!.. Ох, да ведь она уж не девица Буйносова, а стрелецкая женка Левшина!.. Нет, нет! Лучше ему век не знать, что дочь его нашлась: ведь уж он привык к своему горю… Что ж это возок-то его остановился?.. Кто-то подъехал к нему на тройке… соскочил с телеги… Ахти! Да это никак… так и есть… мошенник Денисов!.. Зарежет он меня без ножа!.. Они разговаривают… Вот Кирилла Андреевич машет руками… кричит что-то своим людям… Все знает! Ну, поскакали!!!
XIIЧерез несколько минут возок, обитый красным сукном, вкатил на господский двор и подъехал к крыльцу, на котором стоял уже Куродавлев. Он принял сам из возка боярина Буйносова.
Здравствуй, друг сердечный, — говорил он, обнимая Кириллу Андреевича. — Милости просим!
Где она! Где она? — промолвил дрожащим голосом старик Буйносов, вырываясь из объятий своего друга.
— Она!.. Кто она?
— Дочь моя!.. Дитя мое!..
— Тише, мой друг, — тише!.. Что ты это говоришь?.. Ведь, пожалуй, эти, дурачье, поверят!.. Войдем, любезный, в покои, войдем!.. Мы уж там потолкуем об этом…
— Чего тут толковать! — вскричал Буйносов. — Она здесь, у тебя…
— Да успокойся, Кирилла Андреевич!.. Пожалуй, пожалуй!
Куродавлев схватил под руку своего гостя, провел его через переднюю и столовую, затворил за собою все двери и, войдя с ним в первую приемную комнату, по-нашему гостиную, сказал:
— Ну вот, теперь отдохни, любезный друг, — садись!
— Да где же она?..
— Садись!.. Мы поговорим…
— Эх, Юрий Максимович!.. Да что ж, уморить, что ль, меня хочешь?
— Говорят тебе, садись!.. Не сядешь, так я тебе и отвечать не стану.
— Ну, ну, изволь!.. Вот я сижу.
— Послушай, друг сердечный, — сказал Куродавлев, садясь подле Кириллы Андреевича, — ну что толку без пути радоваться, коли, может статься, вовсе нет никакой радости?..
— Что ты говоришь!..
— Ну, да!.. Мало что нам кажется на первых порах, и так и этак, а там, как порассмотришь да порассудишь хорошенько — так ой, ой, ой!., в такой бы просак попал, что и, Господи… Вот и мне было сгоряча показалось:
— Да как не то, когда мне сейчас рассказал обо всем тот самый, кто нашел ее, вспоил и вскормил, как родную дочь!..
— А знаешь ли, кто это тебе рассказывал и что это за человек такой?.. Да ему здесь и малый ребенок ни в чем не поверит!.. Ведь это отъявленный мошенник и еретик, Андрюшка Поморянин!
— Что нужды, кто бы он ни был!
— Да и почему ты думаешь, что этот найденыш точно твоя потерянная дочь?
— Как почему?.. Он ровно пятнадцать лет тому назад нашел ее в здешнем лесу…
— Эко диво!.. Да здесь, почитай, каждый год дюжины по две ребятишек в лесу находят. Ведь ты не знаешь, какие здесь водятся раскольники: иные детей-то своих нарочно в лесу покидают. «Пусть, дескать, они гибнут от диких зверей — мученики будут!» Ну, рассуди сам, что хорошего, если бы ты при всех начал целовать и назвал бы своею дочерью какого-нибудь раскольничьего подкидыша?
— Но этот Поморянин говорил мне, что девочке было на взгляд годка три или четыре, что она была в красной кофточке…
— В красной кофточке!.. Эка невидаль!.. Да ведь и старый и малый, все поголовно носят красные кофты.
— Да это все еще ничего! Он сказал мне, что у девочки был на шее финифтяный образок с ликом святой великомученицы Варвары, что он и теперь еще на ней… А ведь ты сам благословил свою крестницу таким образом.
— Вот то-то и дело, что нет!.. Я точно благословил ее, да только образом святой Веры, а не Варвары.
— Господи! — промолвил с ужасом Буйносов. — Да нет, нет! Ты забыл!
— Ох, любезный! то-то и беда, что не забыл… Ты постарее меня, память становится у тебя плоха, а имена-то сходны меж собою: Вера, Варвара — вот ты и перепутал!.. А я как теперь помню…
— Боже мой, Боже мой! — простонал бедный старик. — Неужли ты порадовал меня для того только, чтоб мне горчее стало жить на белом свете.
Он закрыл руками глаза, и крупные слезы потекли по его бледным щекам.
— Ах, я окаянный! — прошептал Куродавлев. — Ну, наделал я дела!.. А что, мой друг, — продолжал он, помолчав несколько времени, — говорил ли тебе еще что-нибудь этот Андрюшка Поморянин.
— Нет! — отвечал Буйносов. — Он только успел вымолвить то, что я тебе пересказал; да объявил мне, что эта девица у тебе в доме.
«Девица!» — подумал про себя Куродавлев и сказал вслух:
Вот что!.. Так он не сказал, что она повенчана?
Вера!.. Варвара! — повторял Буйносов. — Ох, кажется, Варвара!.. Да постой!.. Лучше всего… позволь, любезный.
Кирилла Андреевич вскочил, вышел в переднюю и сказал дворецкому Кондратию:
Послушай, братец, попроси у этой приезжей, что У вас теперь в доме, финифтянный образок, который она носит на шее.
— Да на что тебе? — спросил с приметным смущением Куродавлев, когда гость его возвратился опять в приемную.
— Как на что? — отвечал Буйносов. — Я хочу сам видеть. Почем знать: коли ты, мой друг, точно помнишь, что благословил свою крестницу образом святой Веры, так может статься, этот Поморянин ошибся, когда сказал мне, что на этом образке лик великомученицы Варвары.
— Помилуй, любезный!.. Да неужели в пятнадцать лет они не рассмотрели, какая святая написана на образе?
— Эх, Юрий Максимович!.. Кто тонет, тот и за соломинку хватается!
Через несколько минут Кондратий возвратился, неся бархатную ладанку, привешенную к шелковой тесьме. Куродавлев предупредил Кириллу Андреевича. Он выхватил ладанку из рук Кондратия, вынул из нее образок, взглянул на него и, казалось, совершенно успокоился.
— Ну вот, — сказал он, передавая образок Буйносову, — посмотри сам.
— Да, — промолвил с отчаяньем Буйносов, — так и есть: великомученица Варвара!
— И образок-то вовсе не такой! — подхватил Куродавлев. — Вспомни хорошенько: ведь у того, которым я благословил крестницу, были только краешки серебряные, а этот весь в серебро обделан. Подай-ка его сюда.
— Погоди! — сказал Буйносов, осматривая крутом образок. — Ты мне что-то напомнил… Да, так точно!.. Я сам отдавал его обделать в серебро… И зачем бишь?.. О, дай Бог память… А! помню! помню!.. Для того, чтоб надпись не стерлась… Постой!
И прежде чем хозяин мог догадаться, что хочет делать Буйносов, он с живостию молодого человека выхватил из кармана дорожный ножик, отогнул им края у серебряной спинки образа, снял ее… Вот на задней стороне иконы открылась надпись, и Кирилла Андреевич прочел громким голосом: «Сей святой иконою великомученицы Варвары благословить крестницу свою, девицу Софью Буйносову, боярин Юрий Максимович Куродавлев».
— Ну, Юрий Максимович! — вскричал Буйносов, — веришь ли теперь, что это моя дочь?
Куродавлев молчал. Бледный, с поникшей головой стоял перед Буйносовым, как стоит уличенный преступник перед своим неумолимым судьею.
— Что ж ты молчишь? — продолжал Буйносов. — Иль не веришь, любезный?.. На вот — прочти!
— Ну! — прошептал Куродавлев, — нечего делать!.. Кирилла Андреевич! — молвил он, повалясь в ноги своему гостю, — прости меня, Бога ради!
— Что ты, что ты?.. Бог с тобой! — вскричал Буйносов. — Да встань, пожалуйста!
— Нет, не встану, пока ты меня не простишь!
— Прощаю, братец, прощаю!.. Да в чем?
— Ох! Страшно вымолвить!
— Господи!.. Да что ж такое?
— Какими глазами мне на тебя взглянуть?.. Что я наделал!.. Друг мой… Кирилла Андреевич!., ведь я, не зная, что это твоя дочь, выдал ее замуж!
— Замуж!.. За кого?
— Вот в том-то и дело!.. Язык не повернется вымолвить!
— Да говори, Бога ради!
— Ее сейчас обвенчали.
— С кем?
— Ну, резать, так резать!.. Я обвенчал ее с присланным от тебя стрелецким сотником…
— С Левшиным?
— Да!.. Теперь ты все знаешь. Вот тебе моя голова, делай с нею, что хочешь!
— Фу, батюшки! — промолвил Буйносов, перекрестясь. — Слава Тебе, Господи!.. А я уж думал и Бог знает что!.. Ну, Юрий Максимович, напугал ты меня.
— Напугал! — повторил Куродавлев. — Да чего тебе еще?.. Иль ты не слышал?.. Стрелецкий сотник…
— Так что ж.'
Этот вопрос до того поразил Куродавлева, что он несколько времени не мог вымолвить ни слова.
— Батюшки! — прошептал он наконец, — да он никак с радости-то обезумел?.. Что ты это, друг сердечный?.. Христос с тобою!
